1. La Republique des Lettres XVII в. как историко-философская проблема

как La Republique des Literatures, т.

как La Republique des Savants, т. е. как «Республика ученых» (и это наиболее распространенное сегодня употребление); 3)

как Epistolion, т. е. «Республика корреспондентов», или, поражаясь образно, «Республика писем», «Эпистолион» (позволим себе такой оборот).

Как само словосочетание, так и отмеченная смысловая многозначность его при употреблении восходят к XVII в. Так, например, в 1684 г. П. Бейль начал публикацию издания Nouvelles de la Hepublique des Lettres.

В начале XVII в. все три основных смысловых оттенка употреблялись самими участниками совершенно на равных правах и были для них определениями разных сторон того неформального интеллектуального общения, в которое вступали образованные люди начала века — ученые, писатели, художники, учителя, врачи, архитекторы и т. д. К концу XVII в. акцент прп раскрытии содержания выражения La Republique des Lettres переносится на понятие «Республика ученых»; именно такое понимание преобладает в последующие века и сохраняется вплоть до наших дней. И результате такого сдвига, как нам кажется, был до некоторой степени утрачен тот первоначальный смысл, которые вкладывали в термин La Republique des Lettres сами участники, а именно в тени остался неформальный характер общения, фокусом которого стала переписка ученых, благодаря чему все они в известном смысле выступили как литераторы. Причиной отождествления La Republique des Lettres с «Республикой ученых» явился факт завоевания наукой своей самостоятельности; он обусловил и то, что этот термин стал применяться также для характеристики того типа общения, которое установилось позже в созданных в 60-х годах академиях наук. Однако нельзя упускать из виду то принципиальное различие, которое существовало между интеллектуальным общением в «невидимых колледжах» 2, т. е. в «Республике ученых» и в более поздних академиях наук: внутри последних личные встречи участников и их переписка перестают играть такую важную роль, как в прежних духовных содружествах. Личные встречи постепенно заменяются строго регламентированными заседаниями «академиков», а переписка уступает свое место научным журналам, бюллетеням и т. п. Имеет смысл все же задуматься над тем, какое место занимает переписка в духовной жизни XVII в.; как мы попытаемся показать ниже, именно в ходе переписки мыслителей первой трети — первой половины этого сто- летия формируются некоторые важные логические характеристики мышления нового времени. В этом смысле точнее всего было бы перевести La Republique des Lettres как «Республику корреспондентов» или, может быть, даже как «Республику писем». Однако мы в дальнейшем будем пользоваться давно вошедшим в обиход термином «Республика ученых», имея в виду, однако, именно научную переписку, нлп «Эпистолион». Таким образом, понятие «Республика ученых» будет обозначать неформальное (социально еще не институционализировавшееся) сообщество, состоящее из сравнительно небольшого числа мыслителей нового типа, живших и творивших в разных странах Европы XVII в., и связанных между собой в основном посредством переписки. С именами многих из них ассоциируются те илп иные философские системы нового времени, и именно в качестве творцов таких систем они традиционно рассматривались и рассматриваются историей философии. Но чем детальнее, скрупулезнее исследуется каждая из этих систем, тем, с одной стороны, все больше выявляется, если можно так выразиться, непримиримость, «непроницаемость» друг для друга лежащих в их основе исходных принципов (и это понятно: не случайно они утвердились в истории философской мысли в качестве оригинальных и самостоятельных систем). Но, с другой стороны, все больше обнаруживается, что для полного понимания и адекватной реконструкции каждой из этих систем необходимо рассмотреть ее во взаимосвязи с остальными. И это тоже понятно: ведь мы говорим о некоей целостной философии Нового времени в ее отличии от философии предшествующих эпох — античной, средневековой, ренессансной.

Как правило, при анализе творчества того или иного философа рассматриваются его зрелые работы, а в качестве необязательного, как бы иллюстративного дополнения к ним — также некоторые из его писем: Спиноза и переписка, Декарт и переписка и т. д. История философии, таким образом, распадается на историю отдельных философов и их творений. Однако вместе с тем методология историко-философского исследования исходит из предположения о наличии единого историко-философского процесса, т. е. из предпосылки, что история философии — это не только II не столько история отдельных философов. Более , того, даже полноценной истории отдельного философа не получится, если исходить только из результатов его труда: ведь в период формирования тех взглядов, которые лишь со временем выльются в оригинальные философские системы, создатели последних не были еще философами «по преимуществу», выступая одновременно как естествоиспытатели, математики, общественные деятели нового (по сравнению с предшествующим) типа, как творцы новой техники и технологии, новых языковых и художественных форм и в то же время как творцы новой социальности, нового «всеобщего сознания».

XVII в. такой «реальной коллективностью» и представляется «Ипистолион»,— «Республика ученых».

По как и всякий развивающийся исторический феномен, «Эпис- ю.пюн» имеет свой собственный, так сказать, малый исторический рпд, ряд своих «внутренних предтеч». Речь идет о двух мыслителях, которых в контексте занимающей нас проблемы можно _на- ІІІИІТЬ «гениями-изобретателями», чьи духовные открытия подго- тоннли самую возможность возникновения «Эпистолиона»; это Джордано Бруно и Френсис Бэкон, два изобретателя новой формы духовного общения и нового знания.

Дж. Бруно: создатель идеи героического энтузиазма, высмеявший прежнюю форму гуманистического диалога и всю старую систему общения в целом, «остранив» ее и тем самым подготовив переход к новой внутренней форме диалога.

Ф. Бэкон: выдвинул идею письменной скрупулезной фиксации результатов эксперимента, как реального, так и мысленного, создав таким образом возможность обсуждения и использования их па расстоянии, воможность аргументированного ответа, письменного возражения.

Представим других действующих лнц, а также укажем в общих чертах направления, по которым постепенно прояснялся облик нх исполнителей. Это прежде всего простой списочный состав. Наметим также в первом приближении произведенную самой историей стратификацию персонажей, которой нам остается только следовать. Вот этот состав: П. Бейль, Г. Галилей, П. Гассенди, Т. Гоббс, X. Гюйгенс, Р. Декарт, Т. Кампанелла, Г. Лейбниц, Дж. Локк, Н. Мальбранш, Б. Спиноза, Дж. Толанд, П. Ферма, М. Мерсенн, Г. Ольденбург, /Кап-Луп де Бальзак, Н. де Пейреск, Гюйгенс-отец, Паскаль-отец, королевы Христина и София-Шарлотта, А. Арно, X. Вольф, П. Николь, И. Бекман, И. Бернулли, Я. Бернулли, Р. Бойль, П. Вариньон, Э. Вильбресьё, Я. Голиус, Ф. Дебон, Г. Лопиталь, К. Мидорж, И. Фаульхабер, И. Хебен- штрайт. Среди них можно было бы выделить различные группы. К одной из них относятся те мыслители, в основе философских (и естественнонаучных) систем которых лежат принципы (логические, методологические, мировоззренческие, нравственные и т. д.), с одной стороны, повторим, абсолютно «непроницаемые» для принципов остальных оппонентов, а с другой, именно в силу такой принципиальной пепроницаемости, настоятельно требующие в качестве своего дополнения (в смысле боровской дополнительности) наличия всех остальных принципов, активного с ними взаимодействия в разворачивающемся новом мировоззрении и методе. Это — Декарт, Спиноза, Лейбниц, Мальбранш и др.

Особую группу, которая может быть охарактеризована как «центр общения», составляли М. Мерсенн и Г. Ольденбург — две уникальные фигуры — и как личности, и как мыслители, и, главное, как тот невероятно могучий и плодотворный связующий «механизм», который во многом определил «живую форму» отношений в сообществе мыслителей XVII столетия — «Эпистолионе».

Каждый и них — это своего рода «поворотный круг» (прибегнем здесь к такому удачному образу, принадлежащему исследователи творчества М. Мерсенна и издателю его трудов Б. Рошо), тот жи вой посредник в среде разбросанного по разным странам, разделенного государственными границами, гражданскими, религиозными и другими барьерами населения «Республики ученых», без которых это сообщество скорее всего не смогло бы существовать (либо не было бы столь плодотворным).

И еще один круг можно выделить как отличный от других, ориентированный, если можно так выразиться, на личностную ценность ее участников, так как ни в науку, ни в философию они не внесли заметного вклада, а просто воплотили в себе новый тип личности (и общения). О «периферийности» составляющих ее фигур в истории культуры XVII в. можно говорить только сегодня, так сказать, по большому историческому счету и только условно (ибо «конечный» счет истории есть понятие в высшей степени умозрительное); в те времена JK.-JI. де Бальзак, например, сегодня вряд ли кому известный (если да, то по случайной аналогии со своим знаменитым однофамильцем и земляком.), сыграл большую роль благодаря развитому в его работах искусству «книги-эпистолы» 4, за что современники прозвали его «великий эпистолярий».

В ходе переписки выяснялись основные предпосылки как новой философии, так и новой науки. Переход к новой форме общения и одновременно отделение науки от философии начинается с того момента, когда наука оформляется в виде особого социального института, внутри которого происходит: 1) постепенное превращение неформального общения в отношения, подчиненные определенным правилам и регламенту; 2) постепенная интериоризации исходных принципов мировоззрения в строгую иерархию математических основоположений теоретической системы.

Различия этих двух форм общения и стилей мышления — «Республики ученых» и «Академий наук» — и станут предметом специального рассмотрения в следующих параграфах.