ЧЕТЫРЕ ТИПА ПОЗНАНИЯ И ИХ ФЕНОМЕНОЛОГИЧЕСКИЙ СМЫСЛ
Для внимательного феноменологического исследования нетрудно убедиться, что всякое познание по своему внутреннему сущностному устремлению подходит под одну из следующих основных категорий: это — либо познание чувственное, либо познание эмоционально-волевое, либо познание научное, либо, наконец, познание философское.
Правда, обычно принято выделять в качестве самостоятельного класса еще познание прак- 1 [«...Но основание истины, как истины, находится, пожалуй, все-таки не в сознании, а непременно в самой истине; должно отделять истину от сознания, как совсем на нее не воздействующее... Итак, если должна идти речь об истине, его следует отвергнуть и абстрагироваться от него». МОЩЬ ФИЛОСОФИИ 245 гпчсское. Но это было бы действительно возможно и правомерно лишь в том случае, если бы феноменологическим ана- |ц пом и классификацией познания за руководящий момент IIMJI взят внесущественный для познания момент цели, что, однако, неизбежно противоречило бы подлинным задачам такого анализа. Глядя же на познание с существенной для него точки зерния, как то и подобает феноменологическому рассмотрению познания, в так называемом практическом познании нельзя видеть ничего другого, кроме «практического применения» различных типов познания к жизни, т. е. ничего другого, кроме использования познания в не-познавательных, посторонних познанию целях. Другими словами, так называемое практическое познание употребляет познание в качестве « родства, в виде орудия или инструмента, само по себе совсем не будучи познанием и называясь познанием только отраженно, переносно, а потому и двусмысленно. Что касается чувственного познания, то характернейшими по чертами являются догматическая наивность и чрезвычайная ограниченность. Действительно, чувственное познание сосредоточено всегда на чем-либо отдельном, будь то самостоятельная вещь или комплекс предметов, друг с другом как-либо снизанных; оно не распространяется никогда не только на все сущее в его целом, но даже и на отдельные более или менее значительные его сферы. Вместе с тем оно абсолютно уверено и том, что то, что им выявляется и констатируется, именно таково, как им выявляется и констатируется. Познание ребенка иди первобытного дикаря — лучшая тому иллюстрация. Каждый ребенок, каждый дикарь знает только какой-нибудь небольшой кусочек мира; но и тот и другой нисколько не сомневаются, что этот кусочек есть все, что существует, и что существующее существует именно так, как чувственно дается ему в этом куске. У взрослого и цивилизованного человека нот чистый тип чувственного познания, конечно, затемняется п отчасти преодолевается иными формами познания. Но в оЫцих чертах и он, познавая чувственно, имеет всякий раз какой-либо отдельный кусок сущего, в наличность которого он верит с непоколебимостью дикаря и ребенка. И даже «...И единственно оставшийся путь, чтобы все-таки проникнуть в истину, заключается и том, что человек расчленяет видимость и в процессе осмысления уничтожает ее в тждой части отдельно, во время этого процесса человек фактически переносит ее на /фугую часть, которую разрушение постигнет позднее, когда первая часть вновь вернет ниппеля видимости». *,,.Мы, все Мы, которые можем лишь подражать и повторять уже созданное, не можем философствовать: и вообще нет никакого философствования единичного и ин- нииидупльного; но философия как раз должна быть; это, однако, возможно лишь в той мгрг, и кикой Мы со всеми своими подражаниями и повторами уже созданного исчезнем; и чистый разум, чистый и единственный, выступит вперед, ибо это в его чистоте • илгржится сама философия» (нем.)) 246 Б. В. ЯКОВЕНКО совокупный жизненный опыт всего человечества, при всей широте его горизонтов, остается чувственно-ограниченным и в своей детской уверенности наивно-догматичным. Эмоционально-волевое познание, со своей стороны, характеризуется крайним субъективизмом и произвольностью. Дикарь и здесь является лучшей иллюстрацией: его нравственные склонности и максимы, его художественные вкусы, его религиозные убеждения обусловлены всегда теми специальными условиями, в которых ему приходится физически, душевно и общественно существовать, запечатлены глубочайшим провинциализмом и оправдание свое находят не в себе самих или не в своих познавательно более фундаментальных принципах, а, главным образом, в традиции, в «вере отцов» его. То же самое имеет место и у среднего человека цивилизованного мира: и он в своих нравственных, художественных, религиозных и вообще социальных суждениях руководится почти исключительно лишь эмоционально-волевой традицией, свое основание имеющей в привычках и сложившихся склонностях данного человеческого круга, нации, народности, расы или всего цивилизованного человечества. Социальный институт моды, пожалуй, явственнее всего выявляет эту субъективность и произвольность эмоционально-волевого познания; социальный институт политики представляет собою другой в высшей степени выразительный пример тех же качеств. Этот субъективистический произвол, разумеется, все растет и растет по мере того, как спускается от более или менее обще-чело- веческих, обще-расовых, обще-национальных, обще-классовых эмоционально-волевых суждений к индивидуально-жизненным, конкретным познаниям эмоционально-волевого характера.
Каждый человек познает эмоционально-волевым образом любую вещь, любого человека, любое событие совершенно по-своему. Так, например, данное любовное познание абсолютно индивидуально и принадлежит всецело только данному, обладающему им человеку. A ciascuno il suo bello, come a ciascuno la sua bella!1 Научное познание вызывается к жизни не чем иным, как общей недостаточностью и неудовлетворительностью обоих предыдущих способов познания, — ограничительно-наивным догматизмом чувственно-волевого познания. Наивный догматизм первого из них не в состоянии достигнуть чего-либо познавательно-общезначимого и обязательного и совершенно бессилен перед наличностью индивидуальных заблуждений, в которые он, следуя своему истинному влечению, должен верить так же непоколебимо, как и в подлинные истины; субъективистический произвол второго пресекает всякую возможность 1 [Каждому своя красота, как каждому своя возлюбленная (итал.)\ МОЩЬ ФИЛОСОФИИ 247 установить объективно-обязательный смысл эмоционально- иолсного опыта и обрекает на некритическое следование при- ш.ппым представлениям. И противоположность им научное познание характеризуется критичностью, общностью и объективизмом. При опознании пещей оно не руководствуется их непосредственно-чувственной мнимостью или субъективным интересом по отношению к ним. Оно хочет знать их сущность, их принципы, их законы, их шпический источник. Отдельные данности являются для него тдько примерами иллюстрации некоторого общего познания; ниоционально-волевые оценки представляются ему чем-то совершенно посторонним и чуждым познавательным задачам. < мысл познания заключается тут в установлении определяющих вещи общих отношений, в сведении вещей на эти отношения, а не в уловлении их минутных, сменяющихся и уле- |учивающихся состояний. Знать природу радия значит знать его естественный закон, регулирующий его отношения со всеми другими веществами, а отнюдь не то, каким он представляется данному созерцающему его человеку или тому больному, который ждет от него исцеления. Однако же этим характеристика научного познания не исчерпывается. Лицевою стороною указанных его свойств являются два других менее благоприятных для него свойства: специализм и формалистическая гипотетичность. Действительно, научное познание распадается на ряд отдельных и более или менее независимых сфер, из которых каждая берет за свой исходный пункт ряд предположений, более или менее оправдывающихся в опыте, приходящемся на долю этой сферы, и более или менее объединяющих собою — каждая по своему — этот опыт в некоторую замкнутую в себе систему. Геометрия трехмерного пространства, геометрия Лобачевского, механическая теория материи, химическая система элементов и т. д. суть яркие иллюстрации такого гипотетического специализма науки. Ни единого синтетического познания мира, ни безусловных познавательных сообщений о природе сущего наука не дает и, но своим первоначальным стремлениям, дать не в силах. Ей суждено вращаться в атмосфере формалистических познавательных возможностей и все более и более совершенствоваться в деле их установления и их «местной» организации. Философское познание является в мир для того, чтобы довести миссию науки до конца, осуществить то, чего наука не осуществляет и осуществлению чего она ставит препятствие своею собственной наличностью, тем не менее изо всех сил к нему стремясь. По сравнению с чувственным и эмоционально-волевым познанием философское познание, как и наука, критично, характеризуется устремлением к объективности п общезначимости. Но в противоположность науке и вместе с двумя другими способами познания философское познание 248 Б. В. ЯКОВЕНКО хочет быть безусловно, обязательно во всех отношениях и притом непосредственно-конкретно. Наконец, в противоположность всем трем предыдущим типам знания, оно хочет быть целостным знанием, знанием обо всем мире, знанием, охватывающим все части и проявления сущего, совершенным миропознанием. Оно не хочет уединяться в отдельных уголках сущего ни наивно-чувственно и эмоционалистически, ни критически- научно; оно не хочет руководствоваться произвольными критериями, будь то данная чувственно вещь, эмоционалистически выделяемый объект или научная гипотеза; оно не хочет питаться отвлеченностями, будут ли то так называемые непосредственно переживаемые данности, заслоняющие собою весь остальной мир, или же формалистически-отвлеченные общности науки. Философское познание есть познание сущего в том его виде как оно есть, вне каких бы то ни было отклоняющих от такого познания схем, тенденций, привычек и трудностей. Оно должно осуществлять конкретную научность или научную конкретность, а в ней весь мир. И потому самому оно не может быть ни только переживанием, ни только наукой и обязано быть научным переживанием или переживательной наукой. Только такая задача создает ему вполне самостоятельное, недвусмысленное и полное значение положения. Быть приживалом при переживании или при науке значит для него не существовать. Оно проживает только при самом себе, соединяя в себе и переживание, и научность. Таким оно всегда было, старалось быть и таким только быть может.