Как было уже сказано, философия, подобно науке и в противовес чувственному и эмоционально-волевому познанию, является и должна быть критичной. Но только критичность в науке и критичность в философии — далеко не одно и то же.
Если для научного познания критичность есть conditio,1 то для философского познания это — conditio sine qua non;2 если наука пользуется критикой как пропедевтическим средством, то для философии это — метод par excellance.3 В известном смысле можно даже сказать, что философия есть не что иное, как критика, и что поскольку в науке есть критический момент, постольку там есть философия, но, разумеется, философия несовершенная и ограниченная. Характерным свойством философского критицизма является критика до конца или же полная непредвзятость и бес- 1 [условие (лат.)] 2 [обязательное условие (лат.)] 3 [главным образом, по преимуществу (фр.)] МОЩЬ ФИЛОСОФИИ 249 п/нчЬюсылочность. Это значит прежде всего, что философское питание, начиная свою работу, отказывается от всех теорий, • и определенных суждений, мнений, взглядов, точек зрения и стремится подойти к сущему прямо, не привнося от себя ничего своего, словом, как своего рода tabula rasa1 или все- | ниершенный фотографический аппарат. И это значит, далее, ?по оно, приступая к своей работе, отказывается от уверенности, что то, что оно перед собою чувственно или как-либо иначе находит, на самом деле таково, каким представляется пип преднаходится. Философское познание начинает полным шпианием и полным сомнением. Может быть так, а может быть и не так, — вот девиз, написанный на знамени его авангарда. Гак ли это или не так, и даже может ли вообще что-нибудь ныть так или не так, и имеет ли вообще смысл спрашивать oil лом и познавать — все это должно быть решено в процессе критического анализа, в начале же остается в полной неопределенности. Этот лист зелен, говорит чувственное познание. По что значит лист и что значит зелен? Как может что-нибудь |ц.гп> зелено, как может вообще что-нибудь быть? Как можно о!> этом вообще спрашивать (и т. п. и т. д.)? — вопрошает философское познание. Зеленый цвет, это —такое-то количе- I тмо колебаний эфира в секунду, говорит физическая наука. Но, что значит цвет, количество, колебание, эфир, секунда? Можно ли связывать эти вещи друг с другом? Как можно что-нибудь связывать вообще и как можно вообще говорить о связи, связях, данной связи (и т. п. и т. д.)? — вопрошает философия. И далее: что значит быть, существовать? Действительно ли вот это есть вот это и таково именно, как вот по? Отчего, будучи вот этим один раз, оно не бывает таким другой раз? Что значит один раз и другой раз и что значит Ьывать? и т. д. и т. п. На это могут возразить (да и возражают нередко), что, тем не менее, философское познание не в силах быть до конца последовательным в своем критицизме: в двух отношениях-де оно неизбежно опирается на предпосылки, им самим предпосылаемые. И во-первых, оно допускает всегда наличность того, в чем затем сомневается, что критикует и разлагает, во что стремится проникнуть феноменологически. Но такое возражение основывается на недостаточно внимательном отношении к самой постановке вопроса в философском крити- циамс. Допуская или предпосылая себе нечто, например на- ннчпость зеленого листа или такого-то количества колебаний •фпра в секунду, этот последний в то же время допускает или предпосылает себе и полную возможность того, что этакая папичность листа или колебаний — мираж или даже прямое 1 |'|цетый лист (лат.)] 250 Б. В. ЯКОВЕНКО отсутствие, небытие, только словесный знак или звук. Вот тут наличен зеленый лист, — говорит философский критицист, т. е. он выступает как некоторая наличность, тотчас же готов он поправиться, только выдает себя за такую наличность; нужно еще посмотреть, так ли это, наличен ли он, да и вообще, можно ли говорить в подобных или во всех случаях вообще о наличности; имеет ли наличность вообще какой- нибудь raison d’etre; и т. д. и т. п. Во-вторых, философское познание — так возражают или могут возразить — неизбежно предполагает, а потому и предпосылает себе себя самого как познавательную работу вместе со всеми своими принципами, нормами, первооснованиями и первоположениями; подходя к какому-либо данному предмету, оно сомневается, пусть даже сомневается в сущности и в возможности самой его данности или же данности вообще; сомневаясь же по поводу чего-нибудь, оно тем самым производит некоторую познавательную работу, руководствующуюся определенными познавательными законами; другими словами, философский критицизм основывается на догматическом постулировании скептического познания in corpore 1 и его законов в частности. Это возражение гораздо серьезнее предыдущего и по существу своему гораздо тягостнее и фундаментальнее, но и оно основывается на недостаточном уяснении критической позиции. Действительно, сомневаясь в наличном предмете и подвергая его критическому рассмотрению, философское познание, прежде всего, нисколько не догматизирует своей собственной наличности как скептически-критической деятельности; наоборот, оно с первой же минуты ставит под сомнение и критику, и его.
Спрашивая о том, как и почему наличен предмет, и наличен ли он вообще, философское познание одновременно вопрошает и о том, что значит спрашивать об этом, как и почему налично такое спрашивание, как и почему возможно спрашивание воообще и т. п. и т. д. Кроме того, нужно различать между предпосылками и предпосылками'. Одно дело, когда предпосылается нечто так, что предпосылаемая наличность имеет положительное познавательное влияние на ход анализа; другое дело, когда предпосылаемое предпосылается как материал рассмотрения, лишь как нечто такое, что подлежит его исследованию и удостоверению. Предпосланность скептической деятельности при критическом анализе наличного подходит, безусловно, под второе понятие предпосылки. Она знаменует собою не полагаемую изначально догму, а открытый еще вопрос. И в точно таком же положении находятся принципы или законы производимой при этом познавательной работы. Поскольку они регулируют 1 [в полном составе (лат.)] МОЩЬ ФИЛОСОФИИ 251 гимос содержание этой работы, т. е. данное наличное, в ко- inpoM сомневаются, их предстоит еще раскрыть, определить II проверить на самом этом наличном; другими словами, обминаясь на что-либо данное, скептическая деятельность по- щ;шия должна еще критически показать, чтб такое ее законы, кик они воздействуют на рассматриваемое ею критически на- чичное, возможно ли и правомерно ли такое воздействие иообще и т. д. Поскольку же эти законы или принципы регулируют самою скептическую деятельность, они подпадают мод тот скептицизм, который направляется против этой дея- и\л ьности одновременно со скептицизмом, направляющимся против наличного предмета. И никакого regressus ad infinitum I уг опасаться нечего, так как скептическим отношением к наличности самой скептической деятельности в данном случае гимически демонстрируется и исчерпывается скептическое отношение к скептическому отношению вообще. Regressus ad mlinitum будет тут плодом формалистической игры нарочито- отилеченными понятиями, а не результатом положения дел но содержанию, для которого вполне достаточно один раз усомниться в скептической деятельности и критически рассмотреть ее и не повторять того же самого бесконечное число р;п. Итак, непредвзятость и беспредпосылочность философского познания выражается в том, что оно, приступая к критическому анализу преднаходимого, заранее не предрешает ничего: ни природы своего предмета, ни своего отношения к этому предмету, ни своего отношения к самому себе, ни природы своего отношения вообще, ни природы какого бы то ни было отношения. Другими словами, оно совершенно адогматично в своем исходе, в своем феноменологическом начале. Оно берет любую наличную данность, но тотчас же замечает себе: хоть и беру ее, но не знаю, такова ли она, какой кажется, и что значит, что я беру ее, и правомерно ли это, и т. д.; буду работать и и процессе работы выясню все это, а равно и самую законность моей работы. Ориентировка философского познания на данности, значит, только и только предварительна. Но кроме этой начальной чисто отрицательной стадии, и критической работе философии имеется еще последующий, несколько более положительный момент. А именно, сомневающаяся во всем ориентировка на любой преднаходимой данности, после критического разбора преднаходимого, раскрытия игех его сторон и возможностей, установления его противоречий и непротиворечивостей приводит философское познание к тому убеждению, что среди наличных данностей есть данности, философски совсем не надежные, внутренно- логматические, полные произвола и субъективности, и есть данности, более устойчивые, более в себе самих полагающиеся п заключенные. К числу первых данностей, как при этом 252 Б. В. ЯКОВЕНКО оказывается, относятся наличности чувственного и эмоционально-волевого порядка. Данностями же более непредвзятыми и объективными являются так называемые культурные данности, т. е. данности науки, государственной и правовой жизни, искусства, религии, хозяйства и т. п. Разумеется, их ббльшая непредвзятость и объективизм не означают еще полной свободы от догматизма и предпосылок: и культурные данности могут служить для философского познания только предварительным исходным пунктом. Но этот исходный пункт, такая ориентировка, такое начало положительнее и прибыльнее для философского исследования потому, что не все уже в нем подлежит сомнению: что философия в состоянии обращаться с ним свободнее и смелее, что, начиная им, она ближе к осуществлению своей задачи; словом, потому, что культурные данности суть уже в значительной мере «критические» данности. В их лице является закрепленным и в наличности данным результат той бессознательно протекающей критики наивно- данного, которую философское познание повторяет затем в своем начале принципиально и сознательно.