Гендерные контракты в России: аналитическая модель

совокупность гендерных контрактов, предписывающих различные гендерные роли и статусы разным сферам общественной ^ жизни в советское время и разным социальным слоям в постсоветский период. Для построения аналитической модели необходимо обратиться к особенностям исторического контекста, в рамках которых складывалась многоуровневая конфигурация гендерных отношений с разными правилами, практиками и идеологиями в публичной и приватной сферах.

Советский гендерный порядок характеризовался монопольной ролью партии-государства в его формировании, устойчивостью и гомогенностью гендерной идеологии и гендерных ролей, постоянно воспроизводимым разрывом между официальной идеологией и практиками повседневности. Государство выступало основным агентом формирования гендерных отношений на протяжении всего советского периода, что позволяет назвать гендерный порядокэтакратическим (Здравомыслова, Темкина 2003). Идеология, институты и практики советского гендерного порядка и основной гендерный контракт, который мы назвали контрактом «работающая мать»26, сложились в 1930-е годы (см., например: Айвазова 1998; Здравомыслова, Темкина 2003; Lapidus 1977, 1978; Liljestr?m 1993, 1995). По- стреволюционные попытки решения женского вопроса путем вовлечения женщин в общественное производство, переопределения роли домашнего хозяйства, трансформации институтов брака и материнства привели к разрушению традиционной патриархатной семьи. Советские женщины были эмансипированы для подчинения государству (Liljestr?m 1995), мобилизованы государством как работницы и матери (Lapidus 1977, 1978), привлечены к оплачиваемой работе в общественном производстве (см. также: Ashwin 2000; Clements 1991). Кроме того, на них по-прежнему были возложены функции воспита-

ния детей и обеспечения бытовой сферы в обществе слаборазвитого сектора обслуживания. Советская женщина работала полный рабочий день, осуществляла воспитание детей, частично разделяя его с государственными институтами и родственниками (иногда и с наемными работниками), и организацию быта. Иногда такая модель называется «тройной нагрузкой» (ср.: модели гендерного разделения труда, описанные Р. Кромптон под номерами 2 и 3).

С одной стороны, в рамках советского гендерного порядка декларировалось равенство, при котором каждый человек независимо от пола становится советским гражданином. С другой стороны, гендерная идеология воспроизводила биологический детерминизм, который наделял женственность «специфическими» естественными, физическими и психологическими свойствами (Ы^еБСгот 1995), а женщин — статусом особых граждан. Гендерный порядок такого типа А. Роткирх назвала конвенциональным, подчеркивая сохранение одних традиций (ценность материнства, разделение обязанностей внутри семьи) и разрушение других (экономическая зависимость женщины от мужа) (Г^НгсИ 2000: 130—133). Итак, государство поддерживало особую роль женщины, задавая рамки доминирующего гендерного контракта27.

Основные свойства гендерного порядка и доминирование контракта «работающая мать» сохранялись на протяжении всего советского времени. В отличие от западных стран в Советском государстве политика и официальная идеология имели гораздо более устойчивый характер. Государство декларировало равенство полов и осуществляло социальную поддержку работающей женщины-матери, предпринимая с 1930-х годов меры по укреплению семьи и идеологическому усилению «традиционной» женственности (Attwood 1985; Liljestr?m 1995)

. Однако, несмотря на неизменность основных принципов гендерной политики, гендерная идеология на разных этапах социалистического общества менялась. В 1960 —1970-е годы ограниченная либерализация общества и приватизация частной жизни постепенно приводили к ослаблению официальной гендерной идеологии и появлению альтернативных дискурсов (Здравомыслова, Темкина 2003).

Еще одной особенностью советского гендерного порядка является постоянное воспроизводство разрыва между официальной идеологией и практиками повседневности (ср.: Левада 1993). На протяжении всего советского времени существовали гендерные роли и практики, не совпадающие с официальными предписаниями, однако начиная с 1970-х годов разрыв повседневности и идеологии приобрел систематический и повсеместный характер. Различия между официально декларируемыми половыми ролями и повседневными практиками существуют во всех обществах (Moore 1994: 25), в любом обществе также присутствуют морально осуждаемые и юридически наказуемые типы отношений между полами. Однако в социалистическом обществе официальная идеология и повседневность предполагали не только разные, но и противоположные правила, а также запрет на их обсуждение. В описании советского гендерного порядка для нас представляются значимыми различия официальных и повседневных (неформальных, теневых) правил гендерных взаимодействий.

Советский гендерный порядок может быть проанализирован как совокупность трех взаимосвязанных гендерных контрактов, а именно: официального (легитимного), повседневного (теневого) и нелегитимного (криминального). Официальный контракт поддерживался государственной политикой, идеологией и социальными институтами, обеспечивающими совмещение ролей работающей матери.

Изменения постсоветского общества с конца 1980-х годов повлекли за собой и трансформацию гендерных отношений. В постсоветском гендерном порядке государство утрачивает роль монопольного агента, формирующего гендерный контракт, частично разрушается система социальной и идеологической поддержки материнства. Рыночные механизмы и либеральная общественная сфера способствуют дифференциации гендерных норм и практик в разных социальных слоях, формированию новых, в том числе противоречащих друг другу, гендерных идеологий и интерпретаций женственности и мужественности. Реконфигурация официальных, повседневных и нелегитимных правил советского времени приводит к формированию новых гендерных контрактов с разными правилами, практиками и идеологиями. Оценки трансформаций гендерных отношений, которые дают современные исследователи, различны. Некоторые феминистские авторы использовали термин «патриархатный ренессанс», обозначая, что в современной России мужчины занимают доминирующие позиции в общественной жизни, а женщины «выталкиваются» в сферу приватного (см.: Attwood 1996)

. На 2-м Независимом женском форуме в Дубне (1992) А. Посадская определила происходящую демократизацию как «мужской проект», в котором женщине отводится роль объекта социальных реформ (Посадская 1993). В статье 1993 года английская исследовательница П. Уотсон суммировала такие взгляды следующим образом: «Создаиие гражданского общества и рыночной экономики в Восточной Европе влечет за собой построение “мира мужчин” и доминирование мужественности в общественной жизни. Принуждение женщин вернуться к домашней жизни, коммерциализация женственности, принижение женской идентичности — неизбежные составляющие данного процесса» (Watson 1993: 472). Во многих публикациях появились клише: «вытеснение женщин из производства», «женское лицо безработицы», «возвращение женщин в семью» (см.: Здравомыслова, Арутюпян 1998: 136).

Во второй половине 1990-х годов высказывания авторов относительно направленности трансформаций гендерного порядка стали более осторожными (см., например: Buckley 1997; Holmgren 1995; Pilkington 1996; Rotkirch 2000); в своих работах они делают акцепт на противоречивость эгалитарных и пат- риархатных тенденций (см., например: Здравомыслова, Ару- тюнян 1998; Либоракина 1996; Малышева 2001; Kiblitskaya 2000, и др.). Традиционные представления о женской роли в семье и обществе оцениваются не столько как патриархатный синдром, сколько как стратегии «совладения с ситуацией» (Здравомыслова О. 2001: 480). Гендерная идентичность рассматривается как один из новых вариантов идентичностей, создаваемых и востребуемых либеральным обществом (Watson 1997)

. В период трансформаций происходит реконфигурация существующих официальных, повседневных и альтернативных правил, сложившихся в рамках этакратического гендерного порядка. Наблюдается процесс дифференциации гендерных контрактов по социальным стратам, этническим, возрастным, поколенческим и другим группам. Формируются новые контракты: «работающая мать», «женщина, ориентированная на карьеру», «домохозяйка (и мужчина-кормилец)» и «спонсорский контракт». Несмотря на структурные изменения и возникновение новых практик, правила и нормы, восходящие к советским гендерным контрактам, сохраняют свою устойчивость (что подтверждается, в частности, статистикой занятости: Женщины и мужчины... 1999, 2004).

Итак, мы представляем гендерный порядок как совокупность гендерных контрактов. Для анализа этих контрактов мы используем рассказы о повседневной жизни. Наши информанты — городские образованные женщины и мужчины среднего возраста, принадлежащие к среднему или высшему среднему классу2*. Мы не можем учесть здесь экономические, образовательные, возрастные и этнические различия, которые необходимы для более полного описания российской гендерной системы. Однако мы предполагаем, что основной контракт позднесоветского времени в силу гомогенности государственной политики распространялся на все население России2'1, а в постсоветское время именно контракты благополучного среднего класса претендуют на практическое и/или символическое доминирование. Несмотря на возрастающую социальную и идеологическую стратификацию, именно образованные женщины (и мужчины)29 среднего и высшего среднего класса, представителями которых являются наши информанты, выступают в качестве основных агентов, создающих новую доминирующую гендерную идеологию в обществе.