Авторы работы «Значение значения» полагают, что «интерпретация любого знака есть наша психологическая реакция». Эту «тотальную реакцию» они и рассматривают как «значение» знака. В дальнейшем все свое понимание они сосредоточивают на анализе одной из разновидностей знаков - словах.
Реакция на слово включает множество компонентов, которые можно разделить на две основные группы, составляющие символическое (или референциальное) и эмотив- ное (или эвокативное) значения. Значение слова - это «та часть нашей тотальной реакции на слово, которая представляет собой «мысль» о том, для чего слово предназначено и что оно символизирует». Таким образом, мысль и составляет символическое, или референциальное, значение слова. Иногда авторы рассматривают «референс» как «отношение» к нашей мысли о некоторой вещи, но это различение не объясняется, и чаще всего символическое значение просто означает «мысль». Мысли относятся к предметам «вне нас», а значит, и слова «через» мысли о предметах обозначают сами предметы. «Тотальная» психологическая реакция на слово включает «чувство», «эмоции» и «установки», которые составляют эмотивное значение слова (2, 9, 20, 200, 244; 3, 118, 125). Ричардс вводит важное различение между «значением» слов и их «использованием», или «функциями»16. Он различает два основных вида использования (или две функции) слов: символическое (референциальное) и эмотивное (эвокативное) (см. 3, 261). Первый вид характеризует использование языка в науке и иногда прямо называется «научным» использованием языка. Второй вид характерен для функций слов (знаков) в поэзии (искусстве). Поэзия определяется как «высшая форма эмотивного языка» (3, гл. XXXV)17. Какие же критерии выдвигаются для дифференциации этих двух видов использования языка? Если мы используем слова, чтобы передать информацию, коммуницировать «мысли» о вещах, символизировать отношение к референту обозначения - это будет символическое использование (функция) слов. Эта функция может быть реализована в основном через символическое значение слова (5, 181-182), но иногда могут «помогать» и эмотивные значения. Эмотивное использование языка характеризуется тремя основными функциями: 1) выразить отношения (чувства) к слушателю, 2) выразить отношения (чувства) к объекту (референту). 3) вызвать направленный эффект у слушателя18. Эмотивное использование реализуется через эмотивное значение слов. А какова роль символического значения («смысла») при эмотивном использовании? Отвечая на этот вопрос, очень важный для понимания искусства, Ричардс занимает непоследовательную позицию, в особенности когда речь идет о высшей форме эмотивного языка - поэзии. В поэзии, утверждает он, язык используется для того, чтобы вызвать эмоции и установки, в этом состоит его функция и именно это придает коммуникации более глубокий характер по сравнению с той, где имеет место лишь «референция» (3, 179, 267). Это отличает поэзию от науки, где слова используются прямо противоположно их использованию в поэзии (4, 33). а именно символически, для передачи информации. Многие комментаторы отмечали, что Ричардс в своих ранних работах утверждал, что в поэзии язык может быть использован чисто «эмотивно», без обращения к смыслу слов (18, 299; 26, 93). Допуская возможности эмо- тивного использования языка в поэзии, без обращения к смыслу слова, Ричардс не отрицает значения для поэзии ни смысла слов, ни утверждений (которые могут быть и истинными и ложными). Какую же роль отводит им эстетик? Авторы книги «Значение значения» считали, что элемент мышления входит, по крайней мере у всех цивилизованных взрослых людей, почти во всякое использование слов. Эти две функции обычно встречаются вместе, но тем не менее они в принципе отличны друг от друга (2, 150, 359). Главной функцией в поэзии является эмотивная, символическая же функция играет подчиненную роль. При условии, что установка и чувства вызваны, самая важная функция языка поэзии выполнена и «любая символическая функция», которую слова могут иметь, только вспомогательная, «подчиненная эвокативной функции» (2, 150). Таким образом, символическое значение слов, «смысл» в поэзии служит главным образом не функции сообщения информации, а эмотивной функции. Эта мысль, как мы видели уже в «Значении значения», была подчеркнута Ричардсом и позже, в частности в «Инструментах мышления» (8, 42). В качестве другого критерия, позволяющего различать упомянутые два вида использования языка, авторы «Значения значения» выдвигают вопрос, который следует из неопозитивистского принципа верификации: истинно или фальшиво данное высказывание. Если вопрос уместен, значит, это символическое использование, если нет - эмотивное. Много споров и дискуссий вызвало положение Ричардса, развитое им в «Науке и поэзии», о том, что в поэзии нет «утверждений», а есть «псевдоутверждения». Этим термином Ричардс хотел подчеркнуть существенное отличие в использовании утверждений в поэзии от их применения в науке. Утверждения в науке используются для информации. Эмоциональные эффекты, которые они могут вызвать, несущественны для науки. Наука требует от утверждений однозначности, логичности и истинности. Истинное утверждение верифицируется «соответствием с фактами» (4, 70 - 71). В поэзии также имеются утверждения. Но они «обслуживают» эмотив- ное использование. Их задача состоит не в том, чтобы информировать. Ричарда враждебно относился к «охоте за сообщениями» в поэзии, к интеллектуальной реакции, которая часто может препятствовать эмоциональному обогащению. Задача утверждений в поэзии - воздействовать на эмоции, упорядочивать их, организовывать импульсы и установки. «Большая часть утверждений, содержащихся в поэтическом произведении, существует, лишь как средство для проявления и выражения чувств и установок, а не в качестве мыслительного вклада в какую-либо систему взглядов» (5, 186). В поэзии «псевдоутверждения» не являются логическими выводами, логика здесь подчиняется чувствам. Взятые в другом контексте, например в науке, они могут быть истинными или ложными, но в поэзии они «ни то и ни другое» (5, 148). Их соответствие фактам бывает трудно установить. Это может быть связано с обобщенным и «смутным» характером псевдоутверждений, их недостаточным специфицированием пространственными и временными координатами, а также с тем, что «факты» могут быть вымышленными. Широчайшие различия в референции для поэзии не важны, если будет достигнут определенный эффект в виде требуемых эмоций и установок. Установки шире и более обобщенны, чем референции, они не всегда направлены к тому, к чему отсылают утверждения. Говорить об «истинности» и «фальшивости» «псевдоутверждений» можно, но в другом, «поэтическом» смысле. Псевдоутверждения истинны, если они служат некоторым желательным установкам, связывают их вместе.
Истинность этих псевдоутверждений определяется целиком их действием в освобождении или организации наших импульсов и установок. «Ложные» с точки зрения науки положения могут оказаться поэтически «истинными». Так, например, старые магические взгляды ценны, так как обеспечивают возможность для сложной эмоциональной игры, ценной для развития наших чувств. Потеря их угрожает эмоциональным голодом или односторонним упражнением самых тривиальных импульсов. Но Ричардс предостерегает от взгляда на поэзию как на отрицание науки. В поэзию не следует вводить ошибочные утверждения, не следует сочинять новые мифологии и возвращаться к детству: это профанирует поэзию и является опасным занятием. Ричардс выступает против «обычной» точки зрения на поэзию как на «коррелятив» науки. Поэзия служит иным задачам, чем наука (4, 70 - 74, 128, 268, 273). Итак, Ричардс признает, особенно в поздних работах, что референция, несущая информацию и познание, играет известную роль в поэзии, но отводит ей служебное по отношению к эмоциям и установкам положение. Но авторы «Значения значения» не всегда последовательны в проведении этой точки зрения. В последних работах, например в «Инструментах познания», Ричардс более последовательно отдает должное познанию в искусстве, хотя эмотивному использованию по-прежнему отводится главное место. Для различения двух видов использования языка выдвигается кроме разобранных выше и третий критерий. Он связан с причинной теорией значения. Коммуникация предполагает, что идея человека действует на другого и у этого другого возникает опыт, сходный с опытом первого (3, 177). Из этого следует, что психологическим реакциям на слово у слушающего соответствуют в уме говорящего сходные состояния. Они-то и будут непосредственными причинами использования данного слова. «Между мыслями и символом - причинное отношение. Когда мы говорим, символизм, который мы используем, вызывается частично нашим мышлением и частично социальными и психологическими факторами - целью, для которой мы производим понятия, предполагаемым действием наших символов на других лиц и нашей собственной установкой» (2, 10). Символическое использование слов вызвано мыслью, в частности мыслью о каком-нибудь предмете, все другие «причины» обусловливают эмотивное использование. Эмотивные слова, рассматриваемые в отношении их психологических причин, являются выразительными. «Использование» слов в теории Ричардса следует рассматривать также в связи с контекстуалистской теорией значения, или теорией интерпретации, изложенной как в «Значении значения», так и в более поздних работах. Знак (согласно этой теории) определяется как нечто такое, что однажды было членом контекста или иной конфигурации, которые действовали в уме как целое. Когда знак вновь появляется, его действия таковы, как если бы присутствовал остальной контекст (3, 90; 2, 139). Контекст влияет на использование слов, на их значения, которые, как знаки, действуют «через свой контекст». Думать иначе и допускать, что значения принадлежат словам в изоляции, - значит отдавать дань магической теории имен (7, 132). Каждое слово находится как бы в двух контекстах. Его значение относится к классу «вещей», им обозначаемых (т.е. к понятию), и к порядку слов (т.е. к тексту). Современная лингвистика сказала бы здесь о парадигме и окружении. Напряжение между ними является причиной потенциальной многозначности. Последняя - специфическая черта поэтической речи. Контекстный характер значения обусловливает и метафоричность. Последняя свойственна не только эмотивному использованию, но и символическому (5, 48), это «всеобщий принцип языка» и мышления (7, 92, 94), которое использует метафоры как модели вещей. Положение о двух видах использования языка и о критериях этого различения, в особенности интерпретация этого положения в отношении искусства, были подвергнуты серьезной критике многими западными авторами, в том числе и «приверженцами» английского эстетика. Блэкмур писал, что Ричардс пытался трансформировать литературную критику в науку о лингвистике (16, 390). Об этом же пишет К. Уитти, связывая эту позицию Ричардса с идеями «Пражского кружка» (Якобсон и др.). Противопоставление «эгоцентрического» языка искусства языку науки, отсылающему к внешним элементам реальности, давало теоретическое обоснование для «чистого дискриптивизма» в литературном анализе, причем взгляды Ричардса служили такому обоснованию даже больше, чем взгляды его последователей Паунда и Элиота (29, 159). Профессор Нью-Йоркского университета Т. Поллок, отметив, что теория Ричардса об использовании языка имеет достоинства, тем не менее считает, что «как теоретическая основа для изучения литературы она просто неадекватна» (25, 8). К аналогичному выводу приходит и Дж. Сполдинг (28). М. Блэк пишет, что у Ричардса нет различия между презентацией и утверждениями. Из этого следовало, что, например, всякая референция в искусстве есть одновременно утверждение. Да, соглашается Блэк, поэзия может ничего не «утверждать», но это не значит, что в таком случае нет референции. Последняя здесь выступает в форме «презентации» («репрезентации», «изображения»). Ошибка Ричардса в этом вопросе, по справедливому мнению критика, была одной из причин того, что Ричардс недооценил важность интеллектуального понимания как фактора эстетической оценки, вообще недооценил познавательный фактор в эстетике (15, 207). Хотопф, «верный рыцарь» Ричардса, полагающий, что критика в адрес Ричардса, как правило, является результатом неправильного понимания Ричардса, тоже утверждает, что с точки зрения психологической практики не может быть резкого различия между референциальным и эмотивным использованием языка. Не может быть «чистого» референциального способа, ибо всегда «замешаны» интересы, удовлетворение потребностей. Хотопф считает, что тезис, будто поэзия чисто эмотивна и имеет дело лишь с гармонизацией личности, - крайняя позиция и, может быть, «главная слабость теории Ричардса» (20, 245 - 246; см. также 17, 114). Критики отметили также, что из теории Ричардса о двух видах использования языка следуют номиналистические тенденции эстетики Ричардса (15, 205), искусство оказывается у него не связанным с предметами реального мира и в этом смысле противопоставляемым науке. Истмэн утверждает, что Ричардс рассмотрел функцию поэзии только с точки зрения побудительной установки и организации поведения без отнесенности ее к реальности, а последнюю функцию он признает только за наукой и тем самым противопоставляет ее поэзии (18, 209, 303). М. Вейц считает ложным допущение, которое лежит в основе эстетики Ричардса о том, что истина - это сфера науки, а не искусства (30, 161). 3.