К. С.Абульханова-Славская ПРОБЛЕМЫ МЕТОДОЛОГИИ НАУКИ И ФИЛОСОФСКОЙ АНТРОПОЛОГИИ В КОНТЕКСТЕ ПАРАДИГМЫ СУБЪЕКТА С.Л.РУБИНШТЕЙНА

Период сороковых — пятидесятых годов является вторым, завершающим творческий и жизненный путь Сергея Леонидовича Рубинштейна, скончавшегося в 1960 году на семьдесят первом году жизни. Он датируется выходом в свет его «Основ общей психологии» (1940 г.) — фундаментального философско-психологического труда, изданного в качестве учебника, началом московского периода жизни и деятельности.

С конца сороковых годов в период трагически знаменитой павловской сессии и борьбы с космополитизмом он подвергается гонениям вместе с такими учеными, как Орбели, Анохин, Марр и многие другие, лишается всех постов и званий, рассыпается верстка его новой книги и запрещается дальнейшая публикация трудов. Тем не менее — вторая половина пятидесятых годов становится периодом расцвета творчества Рубинштейна, который в течение трех лет подряд публикует три книги по фило- софско-методологическим и теоретико-эмпирическим проблемам психологии («Бытие и сознание» — 1957; «О мышлении и путях его исследования» — 1958; «Принципы и пути развития психологии» — 1959) и завершает свой жизненный путь написанием фундаментального философского труда «Человек и мир». Этот труд, знаменовавший смену философской парадигмы, удалось опубликовать лишь через тринадцать лет после смерти автора, когда эта парадигма начала разрабатываться в разных аспектах в трудах следующего поколения философов (В.А.Лекторским в гносеологическом, О.Г.Дробницким в этическом, К.А.Абульхановой-Славской — в методолого- психологическом плане).

1. Рубинштейновское решение философско-методологических проблем психологии как науки Несколько схематизируя, можно, тем не менее, сказать, что, оторвавшись от философии, психология отрезала себя не только от столетних традиций, на протяжении которых осуществлялись поиски разных определений сознания, она лишилась, став самостоятельной наукой, векового методологического опыта выстраивания системы абстракций. С этим именно был связан кризис мировой психологии начала века, на фоне неразрешен- ности, остроты которого перед отечественной психологией встала задача применения марксизма к психологии. Сама марксова парадигма, будучи в основе своей социально-экономической, не содержала в себе проблем сознания, познания и, тем более, психического в том виде, как они разрабатывались на протяжении истории философии, вылившись в линию, связанную с предметом психологии. Можно, опять-таки несколько заостряя проблему, сказать, что в то время марксова социально-экономическая теория, политэкономия, теория классовой борьбы и коммунизма были не ближе психологии, чем теория от- носительности Эйнштейна. Естественно, что первые попытки психологов, не все из которых были даже достаточно философски образованы, применить марксизм в психологии носили сугубо иллюстративный, поверхностный характер.

Этим объясняется сложность задачи, поставленной и решенной С.Л.Рубинштейном, а также то, почему только он смог ее решить. Поскольку, как уже отмечалось выше, по образованию и способу мышления он был философом, он мог рассматривать марксову концепцию в контексте всей истории и «логики» развития философии, во-первых. Во-вторых, он как исследователь был методологом науки, поскольку еще в Марбурге перед ним встала задача поиска метода, синтезирующего естественное, точное и гуманитарное знания. Поэтому проблемы методологии психологии не были для него уникальными: он осмыслял одновременно проблемы методологии целого ряда наук (поскольку он блестяще знал и физику, и математику, и, тем более, социологию, экономику и т.д.). Как отмечалось, в двадцатые — тридцатые годы он в основном решает первую часть этой гигантской задачи — извлечения из всего богатства марксовых категорий именно той, которая могла стать конструктивной методологической основой психологии, нового способа построения психологического знания и нового типа психологического исследования. Надо отдать должное, что с самого начала как раз, в известном смысле, несмотря на свое философское призвание, Рубинштейн принял сциентистскую установку психологии и ее ориентацию на объективность психологического познания. Но эта установка, как правило, реализовалась в ней на основе эмпиризма и редукционизма. (Последний выступил как тенденция свести психические явления к физиологическим как наблюдаемым, непосредственным, измеряемым, контролируемым, а в целом — более «материальным», чем и достигалась «объективность» познания.) Как отмечалось, в двадцатых — тридцатых годах Рубинштейн выявляет в качестве основной методологической категории категорию деятельности, раскрывает ее методологическое значение для психологии, и, одновременно уже теоретически и эмпирически-экспериментально, доказывает, что на основе деятельности может быть создан психологический метод познания, который представляет собой качественно своеобразный способ такой реорганизации психического, разных психических явлений, который дает доказательное, надежное и обоснованное выявление их сущности. Был намечен и апробирован путь к моделированию психических явлений в экспериментально контролируемой через деятельность ситуации.

«Основы общей психологии», которыми открывается второй период творчества Рубинштейна, обнаруживают предложенный им способ решения второй части задачи. Найдя системообразующую категорию, он выстраивает на ее основе всю систему категорий, принципов, понятий и исследовательских направлений психологии как самостоятельной науки, интегрируя практически все ценное, существовавшее в тот период в мировой и отечественной психологии. Такой способ репрезентации психологии до сих пор остается уникальным, особенно если сравнить с периодом расцвета западноевропейской и американской психологии, проходившим множество оригинальных, но... никак друг с другом не связанных теорий, и, тем более, с существовавшим всегда в зарубежной науке способом составления многочисленных руководств, содержащих сводки знаний и информации из не связанных между собой разделов науки. Рубинштейн методологически решил в «Основах» несколько взаимосвязанных задач: определения предмета — того, что исследует психология, определения метода — того, как возможно разного типа психологическое исследование, построения психологии как системы знания, включающего три уровня — философско-методо- логический, теоретический и эмпирический, на основе интеграции знаний, имеющихся в мировой науке. Здесь предпринята попытка превращения психологии из описательной (или эмпирической) науки, какой она оказалась, вступив на путь самостоятельности, в объяснительную науку. Тем самым из констатирующего факты типа знания она была превращена в проблемную науку, поскольку на основе категории деятельности была открыта совокупность существенных направлений исследований, которые она обнимает и открывает как перспективные. Рубинштейн впервые показал, как за совершенно разнородным, разноплановым, полученным в самых разных областях психологии материалом можно выявить предает психологии в его развитии (и развитии — истории — представлений о нем), в иерархии уровней его определе- ния, взаимосвязи разных качеств, свойств и функций. В «Основах» представлена система методологических принципов психологии, из которых системообразующим выступает принцип единства сознания и деятельности, а также принципы личности, развития, социальной детерминации психического. Рубинштейн определяет психическое, сознание как единство знания и переживания, отражения и отношения, идеального и экзистенциального. Тем самым сознание отнюдь не отождествляется с деятельностью, а определяется в своем качественно специфическом содержании. Это необходимо сразу оговорить в свете исторически последующего представления о деятельности в философии и психологии, при котором она превратилась в своеобразную идеальную операцию, формулу сознания, стала «внутренней», а вопрос о ее связи с внешней, реальной оказался сугубо словесно обозначенным (Э.В.Ильенков, А.Н.Леонтьев). Для Рубинштейна существенна проблема взаимопереходов сознания и деятельности, которая только и существует при признании качественной определенности каждой из сторон связи.

Первоначально и сам Рубинштейн, не имея возможности раскрыть качественно специфические характеристики — онтологию психики и сознания, в основном ставил проблему их объективности как проявления в «другом*? , через «другое», т.е. в деятельности (его известная формула двадцатых годов — в деятельности сознание и проявляется и формируется). Это была методологически более высокая ступень решения проблемы, чем разные формы редукционизма в психологии, которые, будучи не в силах определить специфику психического, просто подменяли его «другим» (физиологическим или социальным). В формуле психического как деятельности (в философском варианте как идеального, воспроизводящего деятельность) первое представлялось производным второго, но при этом лишающимся своей онтологической специфики, которая приравнивалась к его натуралистическому пониманию.

В «Основах» Рубинштейн делает первый шаг в определении онтологической природы психического. Он за- «ючен в двух определениях психики и сознания. Во- рвых, кроме определения психического как отражения, знания, что вскоре стало общим местом, с легкой руки гносеологов, он вводит в это определение отноше- ние. Является ли это определение простым парафразом известной цитаты К.Маркса, что мое сознание и есть мое отношение? Рубинштейн обращается, конкретизируя категорию «отношение», к его собственно экзистенциальному онтологическому эквиваленту — переживанию. Переживание есть состояние, принадлежащее самому субъекту, который в тот момент стоит за сценой (хотя, как показало исследование его рукописного наследия 1920-х годов, он уже тогда имел целостную концепцию субъекта)8. Сегодня можно сказать, что, согласно Рубинштейну, сознание есть отражение субъектом мира и выражение отношения к нему.

Онтологизация сознания и психики проявилась, во- вторых, в раскрытии их регуляторной функции по отношению к деятельности, сохраняющей свой специфический онтологический статус, свое качество реальности. Если сознание есть идеальная формула деятельности, то оно не может регулировать реальную практическую деятельность в силу их тождественности. Только признание качественной специфичности сознания, в отличие от деятельности, позволяет вскрыть разные формы их связи, в числе которых находится регуляторная, — тождественность исключает наличие связи. Таким образом, свести сознание к деятельности — ход не более оригинальный, чем отождествить сознание с физиологическим или отражением. Решение проблемы соотношения корпускулярно-вол- новой природы физических явлений позволяет, по аналогии, понять теоретико-методологическое онтологическое определение психического как имеющего определенную структурную, устойчивую модальность и процессуальную, функциональную имплицитную, которое было предложено Рубинштейном. Он внимательно прослеживает изменение соотношения структуры и функции в эволюции, приходя к выводу, что чем выше уровень организации (особенно при переходе к уровню человека), тем менее жестко фиксировано соотношение структуры и функции, тем более функции начинают зависеть от образа жизни и, что самое главное уже для индивидуального развития, от складывающегося способа функционирования, который начинает оказывать обратное воздействие на саму структуру. Тем самым уже здесь заложена основа для понимания психического как функционального, т.е. процессуального явления, что не исключало признания и наличия его структурных, устойчивых, а скорее — определенных форм. Эти идеи Рубинштейн разрабатывает в порядке развития концепций А.Н.Северцева и И. И. Шмал ьгаузена.

С точки зрения методологии науки очень существенно, что в «Основах» Рубинштейн предлагает два различных и связываемых им определенным образом понимания развития. Первое — эволюционное или генетическое, имеющее свои стадии, развертывающиеся последовательно во времени одна за другой, вытекающие одна из другой или отрицающие одна другую — в данном случае — не существенно. В качестве второго Рубинштейн вводит новый ракурс рассмотрения развития, которое связано не с традиционной стадиальностью, а с развитием в деятельности", в ней проявляется некая функциональная особенность психического и, осуществляясь, одновременно развивается. Здесь имеют место разные временно-пространственные координаты развития. Первое — в основном необратимо, даже если имеет место регресс. Второе — в принципе развернуто в будущее, является не линейным прохождением стадий (как, например, выглядит возрастная периодизация), движением по восходящей, отвечает критерию совершенствования. Именно за непонимание последнего типа развития Рубинштейн критикует К.Бюлера, который не мог понять иерархичность стадий, «вытягивая их в одну прямую линию, разделенную на три строго ограниченных отрезка» (С. 114). Именно таким образом преодолевается всякое понимание конечности развития, зафиксированное в теориях локализации и жестких структур. Развитие — это линия на дифференциацию и на генерализацию — на образование системно-динамических связей.

Для Рубинштейна личность — исходная психологическая категория (как уже было отмечено, для Рубинштейна важна не только связь разных категорий психологии, но и их логическая последовательность при изложении), предмет психологического исследования и одновременно методологический принцип психологии. Через личность он раскрывает систему различных связей сознания и деятельности, в личности и личностью эта связь замыкается и осуществляется. Для сравнения степени разработанности самой проблемы личности в книге Рубинштейна с состоянием ее разработки в психологии достаточно сказать, что в первом пособии по психологии Корнилова, Теплова и Шварца вообще не было главы о личности (1938), в трудах других психологов она появляется в такой последовательности — у Ананьева в 1945, Левинова — 1952, Теплова — 1953, Артемова — 1954. К этому стоит добавить, что начавшаяся в двадцатых годах разработка проблем личности ребенка, прервавшись на некоторое время в связи с разгромом педологии, восстановилась в виде проблем детской психологии, но сама личность взрослого, как и проблемы теории личности, фактически находились под запретом. Рубинштейн определяет личность как триединство трех отношений — к миру, к другим людям и к себе — и трех модальностей — чего хочет, что может и что есть сам человек. Первое — мотивационно-потребност- ная модальность, второе — способности человека, третье — его характер. Здесь преодолена и исторически предшествовавшая односторонность понимания личности, которое сводилось, в основном, к характерологии, и последующая ограниченность, состоявшая в сведении личности к потребностно-мотивационной сфере (что было свойственно и современным Рубинштейну динамическим теориям личности), в отрыве способностей как раздела общей психологии от личности. Б.Н.Ананьев отметил как самую главную заслугу Рубинштейна интегра- тивность его подхода к личности. Как способность личности сознание, согласно Рубинштейну, осуществляет четыре взаимосвязанные функции — регуляцию психических процессов, регуляцию отношений личности с миром, регуляцию деятельности и, выступая в качестве самосо- знания, — рефлексию самого способа жизни, поступков и мыслей человека. На наш взгляд, основным в концепции личности, предложенной Рубинштейном, явилось то, что он, вслед за Ш.Бюлер, рассмотрел личность не как обособленную субстанцию, а в специфическом для нее масштабе жизненного пути, его особом времени и пространстве. Тем самым был намечен поворот в той абсолютизации, которая постепенно происходила на протяжении сороковых годов, категории и проблемы деятельности: личность могла соотноситься не только с деятельностью или ее видами, но и с жизненным путем в целом, в котором сама деятельность должна была занять определенное место.

Представляя собой непрерывную линию разработки проблем природы психического, книга «Бытие и сознание», вышедшая через семнадцать лет после первого, через десять — после второго издания «Основ» и через семь — после их кровопролитной «проработки», ставила их в несколько иной плоскости — проблем предмета психологии — определения этой природы, основанной на философско-методологическом принципе детерминизма. В «Основах» Рубинштейн связывает определение психики с двумя ее характеристиками — социальной, с одной, и связанной с функционированием мозга, физиологической — с другой стороны. Неправомерно приписанное Рубинштейну в процессе критики «Основ» авторство теории «двойной детерминации» заставило его не просто отвергнуть критику, а осмыслить самую проблему детерминации психики. И если в двадцатидвухлетнем возрасте он начинает свой научный путь с чтения курса теории относительности Эйнштейна, то в шестидесятидвухлетнем он штудирует труды А.Д.Александрова, П.Л.Капицы, А.Н.Колмогорова, размышляя... над загадками низких температур. Как ни парадоксально, но именно в физике и математике — области этих точных наук — он искал аналоги подходов к природе психического как одновременно совершенно уникального и принадлежащего к всеобщим закономерностям бытия явления. Тупиковость идеи двойной детерминации психики привела его к преобразованию самого детерминационного уравнения, посредством которого эта природа могла бы быть строго закономерно объяснена. Ставшую привычной и стереотипной причинно-следственную связь он предлагает заменить новой формулой, звучащей до непо- нятности просто «внешнее, преломленное через внутреннее». Смелым методологическим ходом Рубинштейн проводит аналогию между физическими явлениями, имеющими свои закономерности и, в частности, в зависимости от изменения температур по-разному реагирующими на эти изменения, и психическими явлениями, которые онтологически принадлежат к тем же явлениям бытия, а потому имеют собственные специфические закономерности, преломляющие воздействия на них тех или иных условий или причин. Психику он предлагает представить не как зеркало реальности, в которое она превратилась усилиями психологов, примитивно трактующих гносеологию и теорию отражения в психологии, а как некую реальность, встречающуюся с другой реальностью, и если уж первая не изменяет второй, поскольку такая прерогатива принадлежит не психике, а деятельности человека, то, по крайней мере, она «противодействует» оказываемым на нее воздействиям, преобразует их, относится к ним избирательно.

В чем заключалась парадоксальность методологического хода Рубинштейна? Очень значительная часть психологов, будучи не в состоянии объяснить специфику психического как высшего уровня организации «материи», сводила его к низшему именно как материальному (полагая, что психика как отражение не материальна). Это сведение базировалось на двойных аргументах — философском — утверждении первичности материи и собственно психологическом — понимании объективности как непосредственной данности, т.е. материальности. Рубинштейн, сближая психику со всеми другими способами существования (организации), правда, не материи, а бытия (в соответствии с чем он называет свою книгу не «Материя и сознание», а «Бытие и сознание» и в связи с юбилеем выхода в свет ленинского «Материализма и эмпириокритицизма» дает... критику ленинского понимания материи), отвлекаясь, абстрагируясь на время от ее идеальных характеристик, сближает ее закономерности с закономерностями любого уровня организации сущего, которое обнаруживает эти закономерности при взаимодействии с другим сущим. Здесь доказывается универсальность новой формулы детерминизма, поскольку преломление воздействий друг на друга свойственно любым уровням организации сущего, бытия. Специфичность формула «внешнее через внутреннее» приобретает, когда ставится вопрос о типе закономерностей, которые свойственны, скажем, психофизиологическому уровню, в отличие от психического уровня организации, а этому последнему — в отличие от высшего сознательного, личностного уровня. Глубочайший, уже для психологии, смысл этой формулы заключался в том, что она позволяла отказаться от признания исключительной роли социальной детерминации в определении психического (на чем настаивал ряд психологов и что вполне отвечало идеологии времени) и отстоять специфику внутренних, т.е. собственных закономерностей психического от устремлений физиологов и психофизиологов, стремившихся к объективности познания.

Проведя определение предмета психологии между «Сциллой и Харибдой» — его социологизацией или фи- зиологизацией, Рубинштейн обращается к раскрытию его собственной «внутренней» сущности. И здесь оно выступает не только как преломляющее, согласно своим закономерностям, внешние воздействия, но и как обусловливающее, т.е. само выступает в качестве причины. Психическое определяется как обусловленное и обуславливающее, т.е. определяющее поступки, поведение человека и в конечном итоге самоопределение личности в мире. Если сравнить с ранней формулой связи сознания и деятельности, то в ней сознание лишь проявляется в другом. В данной формуле сознание рассматривается в двух своих собственных модальностях — как идеальное и как... субъективное. И если в «Основах» сознание также определялось через двоякую модальность — отражение и отношение, переживание, но последнее еще не имело своего методологически эксплицированого, доказательного определения, то в «Бытии и сознании», впервые в истории психологической мысли, субъективное признается в своем объективном, т.е. онтологическом статусе, признается в своем «праве» на существование. Субъективное перестает трактоваться или как производное от объективного, в качестве которого предлагалось рассматривать высшую нервную деятельность, содержание отражения и общественные условия существования (Б.М. Теп лов, 1985), или как неадекватное, не истинное, искаженное отражение. Тезис о принадлежности субъективного субъекту и потому возможности объективного определения является собственно философским и будет рассмотрен Рубинштейном позднее в книге «Человек и мир». Тезис же о субъективном как качестве, присущем воспринимающей системе (будь то собственно восприятие, или мышление, или переживание) является методологическим и конкретно-научным.

Кроме этих двух аргументов, отстаивающих онтологический статус субъективного, Рубинштейн выдвигает третий — философско-методологический. Он ставит проблему особого способа существования психического. Критикуя Сартра, признававшего приоритет существования над сущностью, с одной стороны, и всю, идущую от Платона, тенденцию абсолютизации сущности в ущерб существованию, с другой, он интегрирует сущность и сущее в понятии «способ существования», который позволяет методологически дифференцировать сущности, обладающие различными качественными определеннос- тями, и отказаться от абстрактного гипостазирования сущности как субстанции. Понятие способа существования сразу открывает перспективу и возможность выявления развития, функционирования, изменения сущности. Специфика способа существования психического раскрывается Рубинштейном здесь в третьем аспекте: это не только преломление внешних воздействий, которое имеет место при преломлении воздействий через любую систему, это не только обуславливающее, т.е. детерминирующее другое — действия, поступки, самую жизнь человека, но это самодетерминация, т.е. детерминация процесса в самом ходе его осуществления. Рубинштейн раскрывает детерминацию психического, связанную не только с прошлым и будущим, но и с настоящим.

Конкретизируя в «Бытии и сознании» свое понимание идеального, Рубинштейн имеет в виду способность сознания репрезентировать человеку все существующее в мире, непосредственно ему не доступное, отделенное от него во времени и пространстве. Избирательность сознания проявляется в детерминации настоящим как способности человека осмыслить, отнести к себе только то, что существенно для него, и выстроить иерархию собственных смыслов.

И, завершая рассмотрение проблемы детерминации психического и детерминации сознания, Рубинштейн уже в «Бытии и сознании» вводит свое понимание субъекта. В единую детерминационную цепь взаимосвязи явлений бытия он включает субъекта, который не только опосредствует внешние воздействия, но активно включается в детерминацию событий. «Детерминированность, — пишет он, — распространяется и на субъекта, на его деятельность... субъект своей деятельностью участвует в детерминации событий... цепь закономерности не смыкается, если выключить из нее субъекта, людей, их деятельность. Закономерный ход событий, в котором участвуют люди, осуществляется не помимо, а через посредство воли людей, не помимо, а через посредство их сознательных действий»9. Нужно заметить, что в те годы объективность истории интерпретировалась как раз как независимость от воли и сознания людей. Иными словами, кроме собственно гражданской смелости этого положения, Рубинштейн здесь проявляет философскую смелость определения субъекта не только как соотносительного с объектом в процессе познания, но как субъекта в единой цепи причинно-следственных закономерностей бытия. И соответственно в этой единой цепи детерминаций определяется роль сознания, которая получает свою итоговую характеристику на основе своих функций идеального и субъективности. «В силу того, что человек благодаря наличию у него сознания может предусмотреть, заранее представить себе последствия своих действий, он самоопределяется во взаимодействии с деятельностью, данной ему в отраженной идеальной форме (в мысли, в представлении) еще до того, как она может предстать перед ним в восприятии в материальной форме: действительнось, еще не реализованная, детерминирует действия, посредством которых она реализует- ся»2. Поднимаясь по восходящей сложности определений типа детерминации, от психического к сознанию, от сознания — к личности, а от нее — к субъекту, Рубинштейн затем совершает свое блестящее методологическое «сальто» в способе анализа, рассматривая в обратном порядке, начиная с субъекта, включенного в цепь бытия, и раскрывая далее свойства сознания, деятельности, психики, их функции и детерминационные возможности не абстрактно, а в контексте соотношения субъекта с миром.