10 июня 1932 года Четыре дня назад я писал тебе из тюрьмы Барейли. В тот же вечер мне велели собрать свои пожитки и выйти из тюрьмы — не для того, чтобы отпустить меня на волю, а чтобы перевести в другую тюрьму.
И вот я попрощался с моими товарищами по тюремному бараку, где я прожил ровно четыре месяца, в последний раз взглянул на большую стену высотой двадцать четыре фута, под заботливой защитой которой я просидел так долго, и вышел, чтобы снова полюбоваться внешним миром. Нас отправляли вдвоем и не хотели везти на станцию Барейли, чтобы нас не видели люди, ведь мы стали пардана- шин42, которых нельзя видеть! Они отвезли нас за пятьдесят миль на маленькую станцию в безлюдной местности. Я был благодарен за эту поездку. После четырехмесячного затворничества мне доставляло наслаждение ощущать прохладный ночной воз дух и смотреть в полутьме на проносящиеся мимо фантастические силуэты деревьев, людей и животных. Нас доставили в Дехра-Дун. Рано утром нас снова высадили из поезда, когда мы еще не доехали до места, и повезли дальше в автомобиле, чтобы чей-нибудь любопытный глаз не увидел нас. И вот я сижу здесь, в маленькой тюрьме Дехра-Дун, и тут лучше, чем в Барейли. Не так жарко, и термометр не поднимается до 112° [по Фаренгейту], как в Барейли. И стены, окружающие нас, ниже, и деревья, возвышающиеся над ними, зеленее. Вдалеке я даже могу видеть верхушку пальмы за нашей стеной, эта картина доставляет мне наслаждение, напоминая о Цейлоне и Малабаре. За деревьями в немногих милях — горы, а наверху, прилепившись к ним, лежит Массури. Я не вижу гор, так как их скрывают деревья, но хорошо быть вблизи от них и представлять себе ночью, как вдали мерцают огни Массури. Четыре года назад — или только три? — я начал писать эту серию писем тебе, когда ты была в Массури. Как много случилось за эти три-четыре года и как ты выросла! Урывками, с большими перерывами я продолжал писать эти письма — преимущественно из тюрьмы. Но чем больше я пишу, тем меньше мне нравится то, что пишу; и я начинаю бояться, что эти письма не очень тебя заинтересуют, а может быть, будут для тебя даже обузой. Зачем же мне тогда продолжать писать их? Мне хотелось нарисовать тебе живые картины прошлого, одну за другой, чтобы дать почувствовать, как шаг за шагом изменялся наш мир, как он развивался и прогрессировал, а временами, очевидно, отступал назад; рассказать тебе немного о древних цивилизациях, как они поднимались, подобно приливу, а затем убывали; хотелось, чтобы ты представила себе, как из века в век беспрерывно текла бесконечная река истории с пучинами водоворотов и тихими заводями, как она и теперь стремительно течет дальше к неведомому морю. Я хотел, чтобы ты прошла по следам человека, начав с самых первых его шагов, когда он едва стал человеком, до сегодняшнего дня, когда он столь тщеславно и неразумно гордится своей великой цивилизацией. Мы начинали именно таким образом, как ты помнишь, в то время, когда ты была в Массури; ыЬл беседовали об открытии огня и о земледелии, о поселении в городах и о разделении труда. Но чем дальше мы продвигались, тем больше мы увязали в различных империях и тому подобном и часто теряли след. Мы просто скользили по поверхности истории. Я представил тебе голую схему событий прошлого и желал бы обладать той силой, которая позволила бы мне оживить ее, показать тебе прошлое живым и полнокровным. Но боюсь, что я не обладаю такой силой и тебе придется призвать свое воображение, чтобы оно сотворило это чудо. Зачем же мне тогда писать, если ты можешь прочесть о прошлом во многих хороших книгах? И все же вопреки своим сомнениям я продолжал писать и думаю, что буду писать и дальше. Я помню о данном тебе обещании и постараюсь его выполнить. Но еще больше побуждает меня писать радость, которую я испытываю при мысли о тебе, когда сажусь писать и воображаю, будто ты рядом и мы с тобой беседуем.
О пути, пройденном человеком с тех пор, как он, тяжело ступая и сутулясь, вышел из джунглей, я и писал выше. Это был долгий путь, тянувшийся много тысячелетий. И все же какой это был короткий промежуток времени, если сравнить его с историей Земли, с эпохами и эрами, прошедшими до появления человека! Но для нас человек, естественно, представляет больший интерес, чем все огромные животные, которые существовали до него; он интереснее, поскольку несет в себе нечто такое, чем другие, очевидно, не обладали. Это разум, любознательность, стремление узнать и научиться. Так с самых ранних времен человек начал свой поиск. Понаблюдай за младенцем, как он смотрит на новый и удивительный мир вокруг него, как он начинает узнавать вещи и людей, как он учится. Посмотри на маленькую девочку; если она здоровая и живая, она задает множество вопросов относительно множества вещей. Так же было и на заре нашей истории, когда человек б>гл молод, а мир был для него новым, удивительным и довольно страшным; он, должно быть, так же озирался вокруг, пристально смотрел на все и задавал вопросы. Кого он мог спрашивать, кроме самого себя? Не было никого другого, кто мог бы ему ответить. Но он обладал одной удивительной маленькой вещью — разумом, с его помощью медленно и мучительно он накапливал свой опыт и таким образом учился. Так с самых ранних времен до наших дней человек продолжает свой поиск, он многое узнал, но еще больше остается узнать. Он продвигается вперед по своему пути, перед ним открываются новые дали, которые показывают, как далек еще он от цели своего поиска, если такая цель существует. Чего ищет человек и куда он держит путь? Тысячелетиями люди пытаются дать ответ на эти вопросы. И религия, и философия, и наука — все они бились над этими вопросами и дали много различных ответов. Я не буду обременять тебя этими ответами по той простой причине, что я не знаю большинства из них. Но в основном религия пыталась дать исчерпывающий и догматический ответ и часто мало заботилась о разуме, стремясь различными путями заставить повиноваться своим решениям. Наука дает ответы, которые оставляют место для сомнений и колебаний, ибо такова природа науки, она не догматизирует, а экспериментирует, рассуждает и опирается на разум человека. Едва ли мне нужно говорить тебе, что я полностью предпочитаю науку и ее методы. Мы, возможно, не в состоянии ответить сколько-нибудь уверенно на вопрос о цели человеческого поиска, но мы видим, что этот поиск шел в двух направлениях. Человек искал как вовне, так и внутри себя; он пытался понять природу и пытался также понять самого себя. Цель поиска в действительности одна и та же, ибо человек есть часть природы. «Познай самого себя», — говорили древние философы Индии и Греции; Упанишады содержат летопись неустанных и, пожалуй, удивительных усилий древних индоариев овладеть этим знанием. Второе направление— познание природы — было специфической областью науки, и наш современный мир является свидетелем великого прогресса в этой области. Наука теперь простирает свои крылья еще шире, она берет на себя поиски в обоих направлениях и согласует их. Она уверенно обращает свой взор к самым далеким звездам и рассказывает нам также об удивительных маленьких частицах, находящихся в непрерывном движении, — об электронах и протонах, из которых состоит вся материя. Благодаря разуму человек продвинулся далеко по пути открытий. По мере того как он учился лучше понимать природу, он использовал * это знание для подчинения природы своим целям и таким образом становился более могущественным. Но, к несчастью, он не всегда знал, как использовать эту новую силу, и часто злоупотреблял ею. Человек даже науку использовал преимущественно для создания ужасного оружия, чтобы убивать своих собратьев и разрушать ту самую цивилизацию, которую он построил ценой таких больших усилий. 57.