ШПЕНГЛЕР О ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭВОЛЮЦИИ «ВЫСОКИХ КУЛЬТУР»

Анализ Шпенглером политической эволюции «высоких культур» во многом совпадает со схемой, предложенной в свое время Платоном. Идеальной формой государства Шпенглер, как и Платон, считает аристократическую монархию.

Большое сходство между двумя мыслителями имеется и в характеристике ими периодов политического правления, следующих за аристократической монархией. У Платона это тимократия, олигархия, демократия и тирания[83]. У Шпенглера им соответствуют наполеонизм, капитализм, демократия и цезаризм. Как и у Платона, у Шпенглера центральную роль'в государстве играют два сословия. «Философам» и «стражам» Платона соответствуют у Шпенглера духовенство и дворянство. В отличие от Платона у Шпенглера основную роль в государстве играет не духовенство (философы), а дворянство (стражи). Как и Платон, Шпенглер абсолютизирует роль этих двух сословий не только для развития государства, но и для развития культуры. Как только они сходят с исторической арены, уступая место буржуазии, культура входит в полосу кризиса, которая заканчивается крушением национального государства и переходом к цивилизации.
В таблицах «одновременных» политических эпох мы находим следующие основные периоды в политической эволюции «высоких культур».
Культура
Ранняя эпоха. Органическое членение политического бытия. Два ранних сословия: дворянство и духовенство. Феодальное хозяйство чистых меновых стоимостей земли. Феодализм. Дух крестьянской страны. «Город» как рынок или крепость. Кризис и распад патриархальных форм: от феодального союза к сословному государству.

Поздняя эпоха. Осуществление созревшей государственной идеи. Город против деревни: возникновение третьего сословия (буржуазии). Победа денег над имуществом. Образование мира государств строгой формы. Фронда. Высшее завершение государственной формы («абсолютизм»). Единство города и деревни («государство и общество», «три сословия»). Крушение государственной формы (революция и наполеонизм). Победа города над деревней («народа» над привилегированными, интеллигенции над традицией, денег над политикой).
Цивилизация Господство денег («демократия*gt;). Хозяйственные силы, пронизывающие политические формы и структуры власти. Восхождение цезаризма. Победа политики силы над деньгами. Внутренний распад наций и превращение их в бесформенное население. Обобщение последнего в империю. Созревание окончательной формы: частная и семейная политика отдельных правителей. Внеисторическое окоченение и бессилие имперского механизма. Медленное воцарение первобытных состояний в цивилизованных жизненных условиях[84].
В данных таблицах нашло отражение традиционное для Шпенглера деление «высокой культуры» на период собственно культуры и период цивилизации[85]. Раннюю эпоху культуры характеризует становление аристократического сословного государства. Основную роль здесь играют дворянство и духовенство. В поздней эпохе культуры происходит разрушение государственных форм, которое связано с приходом к власти буржуазии.
Такими образом, политическую жизнь периода культуры можно условно разделить на три этапа: период аристократической монархии, когда государство находится «в форме»; период наполеонизма, когда происходит отказ от традиционной формы, и, наконец, период
демократии, когда политическая жизнь становится бесформенной, вновь напоминающей природную борьбу за существование1.
Для цивилизации, когда господствует так называемый цезаризм, по мнению Шпенглера, характерно появление на политической арене «четвертого сословия» — городского люмпена. Здесь происходит превращение народных организмов в аморфную массу и объединение их в деспотическую империю. В конце периода цивилизации имперская форма окостеневает и распадается, что приводит к возврату к доисторическому состоянию. Такова политическая эволюция любой «высокой культуры», ее жизненный цикл.
Сословное государство как идеал
Как и Платон, Шпенглер большое внимание уделяет идеальному государству, но в отличие от Платона, для которого характерен антропологический подход, Шпенглер пишет об идеальном государстве исторически, т. е. он стремится выяснить, из какой политической формы вырастает идеальное государство и в какую форму перерастает. Платон в своем трактате о государстве рассуждает о том, какие сословия должны существовать в идеальном государстве и каковы условия их жизни. Речь идет прежде всего об описании им быта двух основных сословий — «философов» и «стражей». Схоже построена и философия политики Шпенглера, где при выяснении особенностей исторического быта духовенства и дворянства проглядывает структура идеального аристократического государства (табл. 1). Не исключено, что Шпенглер опирался на идеи Платона при создании своей концепции государства2.
Таблица 1. Концепция государства по Шпенглеру

Сословия no Платону
Монахи	Воины	Торговцы	Преступники
Основное качество
Рассудительность	Соперничество	Нажива	Похоть

Здесь прослеживается аналогия с тремя периодами эволюции государственных форм, которые предлагает Константин Леонтьев (см.: Леонтьев К. Н. Избранное. — М., 1993. С. 75). На сходство обеих концепций указывает и Детлеф Фелкен (см.: Felken D. Oswald Spengler: Konservativer Denker zwischen Kaiserreich und Diktatur. — Miinchen, 1988. S. 124).

Окончание табл. 1

Род занятий
Свящ. тексты	Спорт	Труд		Потребление
Ценность для общества
Золото	Серебро	Медь		Железо
Форма правления у Платона
Идеальная	Тимократия	Олигархия	Демократия	Тирания
Социальные институты
Церковь	Государство	Экономика	Семья	Банда
Подсистемы общества по Парсонсу
Образца	Интеграции	Адаптации		Организма

Сословное аристократическое государство[86] возникает, по Шпенглеру, когда распадается «феодальный союз», характерный для ранней культуры. Это время огромных империй, таких как империя Карла Великого[87], которые связаны с господствующей в данной культуре религией и создаются под эгидой церкви *. Шпенглер пишет: «Здесь, как и повсюду, имеет место период, когда феодализм уже пребывает в состоянии распадения, нарождающееся же государство еще не вызрело, а нация еще не “в форме”. Это время ужасающего кризиса, который повсюду проявляется как междуцарствие и образует границу между феодальным союзом и сословным государством»'1. Этот период лучше было бы назвать периодом распада «религиозных империй», ибо отличительной особенностью этих империй является то, что государство целиком находится под влиянием церкви. Постепенно государство становится все более самостоятельным. Для этого периода характерна победа «государства над сословием». В этот период возникают города,
появляются придворные должности, а дворянство вырастает уже не в своих графствах, а в городе. Центром политической жизни вместо крепости становится резиденция. В ходе политической эволюции старые сословия теряют свое значение. Государство становится самостоятельной силой, от которой зависят сами сословия. Сословное государство перерождается в абсолютное государство[88].
Таким образом, абсолютное государство является у Шпенглера завершающей стадией сословного государства. Несмотря на свой внешний блеск, абсолютное государство оказывается непрочно. Основной причиной этого является персонализация политической жизни, явившаяся результатом эпохи Возрождения и новой про- светительско-гуманистической идеологии. Старые сословия теряют свое значение, а отдельные личности начинают являться во всем своем блеске. Первыми такими личностями были монархи, которые, как Людовик XIV во Франции, могли позволить себе сказать: «Государство — это я». Шпенглер считает, что сословное государство возникает из феодального союза и заканчивается в абсолютном государстве.
Остановимся подробнее на роли дворянства и духовенства в сословном государстве и сравним шпенглеровское описание этих сословий с платоновскими «философами» и «стражами» (табл. 2).
Таблица 2. Сравнительная таблица сословий по Шпенглеру и Платону

Сословия у Платона
Монахи	Воины	Торговцы	Преступники
Сословия у Шпенглера
Духовенство	Дворянство	Буржуазия	Масса
Форма провления у Платона
Идеальная	Тимократия	Олигархия Демократия	Тирания
Форма правления у Шпенглера
Абсолютное государство	Наполеонизм	Демократия	Цезаризм

Сословия дворянства и духовенства являются для Шпенглера не только главными актерами в политической жизни общества, но
и единственными носителями культуры. «“Вечная элита” каждой локальной культуры, — пишет Б. Л. Губман, — дворянство и духовенство — выглядят у Шпенглера производными от космической стихии “жизни", в которой им фиксируется поляризация мужского и женского начал... Если дворянство, происходящее, по Шпенглеру, от крестьянства, есть средоточие женского начала жизни, то духовенство — мужского»[89]. Шпенглер считает, что дворянство и духовенство являются единственными творцами культуры. Именно эти сословия представляют собой творческую силу культуры, в них концентрируется смысл исторического процесса. Творческая сила дворянства вытекает из его кровной связи с землей — основой всего человеческого бытия.
Образование этих двух сословий в начале культуры соответствует природным процессам «существования» и «бодрствования», что соответствует у Шпенглера растительному и животному началу. Шпенглер пишет: «Дворянство и крестьянство совершенно растительны и импульсивны, они глубоко коренятся в земле предков и размножаются по генеалогическому древу, муштруя других и сами подвергаясь муштре. Рядом с этим духовенство оказывается противосословием в собственном смысле, сословием отрицания, нерасовости, независимости от почвы, свободным, вневременным, внеисторическим бодрствованием»[90]. Здесь хорошо виден биологизм шпенглеровского подхода, который состоит в отождествлении понятий жизни и политики-*. Растение, по Шпенглеру, включено в поток жизни с его временным измерением, а животное обнаруживает себя в пространстве. Растение всецело подчинено космическому началу, а животное есть микрокосмос. Животные и человек, по Шпенглеру, едины в состоянии «бодрствования», а растение отличается непосредственным бытием. В результате Шпенглер приходит к утверждению, что человек есть не более чем «хищное животное»'*.

Деление всех живых существ на микрокосмические и макро- космические в соответствии с делением на растения и животные, экстраполируется Шпенглером на жизнь общества. В результате в качестве основного структурирующего элемента общества у Шпенглера выступает дворянство (растения), которое вырастает на почве крестьянства. Дворянству противостоит сословие духовенства (животные), оторванное от жизни и ориентированное на духовное. Борьба между этими сословиями приводит к традиционному противостоянию государства и церкви.
Дворянство и духовенство, по выражению Шпенглера, являются «вечными», «всемирно-историческими» сословиями. С их появлением в недрах культуры начинается ее историческая жизнь. Шпенглер отмечает важность прасословий для развития культуры, более того, с уходом их с исторической арены культура, по его мнению, завершает свое развитие. Каждое сословие имеет свою мораль: священство — так называемую мораль рабов (жертва), направленную к умерщвлению жизни, дворянство — мораль жизни и истории (честь). Шпенглер пишет: «Любое дворянство — это живой символ времени, всякое духовенство — символ пространства... Дворянин живет в мире фактов, священник в мире истин; первый — знаток, второй — познаватель, один — деятель, другой — мыслитель»[91]. Дет- леф Фелкен пишет: «Сословия являются не только элементарным шагом вперед от неисторического крестьянства, но и одновременно являются органическим выражением живущей определенным тактом культуры»[92].
Крестьянство является «кормящим сословием», «корнем растения культуры». Роль крестьянства в истории культуры огромна, хотя само оно непосредственно не выступает в роли активного деятеля. Его влияние пассивно и сохраняется на протяжении жизни всей культуры. Вот что пишет Шпенглер по этому поводу: «Крестьянское сословие служит большой жизни, не только давая ей питание, добываемое им с земли, но также и иным приношением матери- земли — своей собственной кровью, которая на протяжении веков струится из деревень в высшие сословия, принимает там их форму
и поддерживает их жизнь. Соответствующее сословное выражение для этого — крепостная зависимость (какими бы ни были поводы для нее, коренящиеся в поверхностном слое истории), развивающаяся в Западной Европе в 1000-1400 гг. и “одновременно” во всех прочих культурах»[93]. Крестьянство формируется в самом начале культуры и остается до ее конца, хотя все время остается незамеченным[94]. Крестьянство представляет исторический фон любой культуры, который по мере развития города постоянно ослабляется, но до конца культуры полностью не исчезает.
Сословием в собственном смысле слова является только дворянство, понимаемое как высшее крестьянство. Оно оформляется полностью, когда принадлежность к этому сословию становится наследственной и дворянство, как и крестьянство, прикрепляется к землей Возникая в самом начале культуры, дворянство несет в себе идею государства. Обладая сильной расой, т. е. верным политическим инстинктом, дворянство воспитывается путем муштры — стремлением следовать раз принятым традициям, нормам и церемониям. Здесь хорошо видно, что Шпенглер в отличие от Платона основную роль в государстве отводит дворянству, а не духовенству, в то время как для Платона лишь «философы», т. е. духовенство, способны правильно править государством.
Существование дворянства как сословия у Шпенглера тесно связано с понятием чести: «Честь — это всегда сословная честь: чести сразу всего человечества в природе нет. Кто не свободен, не может участвовать в поединке. Всякий человек, будь он бедуин, самурай или корсиканец, крестьянин, рабочий, судья или грабитель, имеет свои собственные, обязывающие его понятия чести, верности, храбрости, мести, которые неприложимы ни к какой иной разновидности жизни.

У всякой жизни есть свои нравы...»[95] В связи с рассуждениями о чести Шпенглер разделяет мораль и нравы, причем нравы для него есть нечто органически сложившееся, в то время как мораль есть теория. Он пишет: «Нравы — это не то, что истинно, но просто есть. Они выращены, прирождены, прочувствованы, происходят из органической логики. В противоположность им мораль никогда не является действительностью, но-является вечным требованием, нависающим над сознанием...»[96]
В связи с таким пониманием нравов и морали Шпенглер дает следующее определение чести: «Фундаментальное понятие всяких живых нравов — честь. Все остальное — верность, покорность, храбрость, рыцарственность, владение собой, решимость — собрано в ней. И честь — вопрос крови, а не рассудка. Здесь не раздумывают: кто раздумывает, уже бесчестен. Потерять честь — значит быть уничтоженным для жизни, времени, истории. Честь сословия, семьи, мужчины и женщины, народа и отчизны, честь крестьянина, солдата, даже бандита: честь означает, что жизнь в данной личности чего-то стоит, что она обладает историческим рангом, выделенностью, знатностью. Она так же принадлежит к направленному времени, как грех — к вневременному пространству. Наличие чести в крови — все равно что обладание расой»’*. Наличие у дворянства расовых признаков является функцией времени, как только понятие чести забыто, дворянство вырождается, а его представители пополняют ряды люмпенов и деклассированных слоев.
Важным признаком, который выделяет дворянство из других сословий, является наличие у него земельной собственности. Используя сравнение дворянства с растением, Шпенглер считает собственность прачувством, которое принадлежит времени, истории и судьбе, а не пространству и причинности. «“Имение”, — пишет он, — начинается с растения и продолжается в истории высшего человека до тех пор, пока в нем есть растительное, есть раса. Поэтому собственность в наиболее непосредственном ее значении — это земельная собственность, и стремление к тому, чтобы превратить нажитое в землю и почву, всегда есть свидетельство человека доброй породы»[97]. Неуважительное отношение к собственности, которое наблюдается на поздних этапах развития культуры, является для Шпенглера признаком потери расы. Особенно наглядно это видно на примере продажи представителями дворянства своих родовых имений, превращения земельной собственности в деньги.

В поздний период культуры в низших слоях общества возникает движение за передел собственности. Шпенглер отмечает, что низы, захватив чужую собственность, не способны, однако, ею пользоваться, поэтому просто разграбляют и уничтожают ее. Он считает, что любая «высокая культура» не может возникнуть без развитого чувства собственности и культура исчезает, когда это чувство искажается. Отношение к земельной собственности является для Шпенглера важным признаком всякого сословия и косвенно указывает на его место в политической истории культуры.
Наблюдая вышеизложенную идеализацию дворянства, можно сделать вывод о том, что Шпенглер является идеологом дворянства, однако дальнейший анализ взглядов Шпенглера покажет ложность этого предположения. Как справедливо отмечает Ю. К. Мельвиль, идеализация дворянства является у Шпенглера лишь неким «налетом романтизма», за которым скрывается его апология империализма[98].
Традиции дворянства, по мнению Шпенглера, трансформируются сегодня в «императив завоевания» и «императив торговли». Сословия офицеров и предпринимателей становятся наследниками дворянства и ведут между собой борьбу за власть, определяя тем самым основные течения современного империализма (социализм и капитализм), причем Шпенглер отождествляет эти направления с Германией и Англией. Духовенство также не исчезает бесследно с исторической арены, его наследником в современных условиях является сословие ученых[99]. Шпенглер приводит факты, которые говорят

об общности церкви и современной науки: «Ученый мир на Западе, особенно в протестантских областях, устроен всецело по образу и подобию католической церкви»[100].
История сословий — это и есть для Шпенглера история культуры, причем вторую невозможно отделить от первой. Он подводит такой итог своего анализа политических сословий: «Дворянство всех ранних времен было сословием в изначальном смысле, воплощенной историей, расой в высшей ее потенции. Духовенство выступало рядом с ней как антисословие, говорящее «нет» во всех тех случаях, когда дворянство говорило «да», и тем самым посредством великого символа оно выявляло иную сторону жизни. Третье сословие, как мы видели, не обладающее никаким внутренним единством, было не- сословием, чистым протестом против сословности в сословной форме, причем не против той или иной формы, но против символической формы жизни вообще»[101].
Кроме исторически пассивного крестьянства и активного дворянства, которое выступает вместе с духовенством, существуют еще и так называемые профессиональные классы ремесленников, чиновников, творческих работников и рабочих[102]. Профессиональные классы не несут в себе исторических судеб культуры. Они обособляются от общества и ищут покровительства у других сословий. Если сословия несут в себе определенную символику, то профессиональные классы лишены ее, их традиции связаны лишь с профессиональной техникой, что ведет их порой к антисоциальным наклонностям[103].
Сословное устройство общества является для Шпенглера условием существования любой культуры. Разложение европейского сословного порядка в XX веке приводит к господству демократии и, в конечном счете, к концу европейской культуры. Не случайно Детлеф

Фелкен называет концепцию Шпенглера «сословно-универсалистской утопией»[104].
Таким образом, в социологии политики Шпенглера присутствует представление о социально-классовой структуре общества, которая состоит из следующих классов: духовенство, дворянство, буржуазия и профессиональные классы. Каждый из этих классов играет определенную роль в исторической жизни государства, причем именно дворянство в силу своего особого положения в обществе и своей связи с землей наиболее адекватно способно понять государственные и общественные интересы.
Наполеонизм как милитаризм в политике
Первым, кто осмелился отбросить сложившиеся в Европе политические устои, был Наполеон, символизирующий собой начало новой эпохи в истории европейских государств, которую Шпенглер называет эпохой «наполеонизма»[105]. В эту эпоху появляются отдельные личности, которые сумели подчинить своей воле огромные массы людей. Они не считали нужным ограничивать свою власть старыми традициями и условностями. Это развязывало им руки и позволяло высвободить огромную энергию для завоевательной политики. Успехи Наполеона служат этому хорошей иллюстрацией. Сломав старые устои *, политики эпохи наполеонизма не сумели вовремя остановиться, и процесс отказа от старых политических форм, развив собственную динамику, превратился в череду революций и потрясений по всей Европе.
В это время общество раздирается постоянными конфликтами и войнами: «Тем самым произошло вступление в эпоху колоссальных конфликтов, в которой мы теперь и пребываем. Это есть переход от наполеонизма к цезаризму, всеобщая стадия[106] развития продол- жительностыо по меньшей мере приблизительно в два столетия... Китайцы называют ее Чжаньго — эпоха борющихся государств (480-230), в античности приблизительно 300-50»1. В европейской культуре эта стадия, по мнению Шпенглера, продлится до 2000 года. Исторические события XIX века в Европе Шпенглер сравнивает с «одновременными» событиями V века до н. э. в Греции, когда пришедшие к власти тираны казнили в массовом порядке образованных людей, конфисковывали их имущество, распределяя его между своими приверженцами. Одновременно много бывших рабов получили права граждан.

В истории египетской культуры наполеонизму соответствует «период гиксосов» — два столетия между XII и XVIII династиями. Приблизительно с 1680 года до н. э. произошла эпоха революций, когда высшие должности в государстве были упразднены: «Управление прекратилось, акты уничтожены, все социальные различия сметены, суды попали в руки черни. Благородные люди голодают и ходят в лохмотьях; их детей расшибают о стены и вышвыривают мумии из гробниц. Немногие становятся богатыми и кичатся во дворцах своими стадами и кораблями, которые они забрали у законных владельцев; бывшие рабыни произносят громкие речи, и чужеземцы чувствуют себя вольготно. Грабеж и убийство правят бал, города опустошаются, общественные здания сжигаются. Урожаи падают, никто больше не думает о чистоплотности, рождения становятся редки»2.
В это время на первый план выдвигается армия, которая начинает ощущать себя самостоятельной политической силой, когда к власти приходят «честолюбивые генералы». Армия стремится подчинить себе государство. Здесь налицо параллели с платоновской тимократией. Тимократия у Платона как строй, следующий непосредственно за идеальным сословным государством, характеризуется тем, что к власти приходят военные.
Используя свойственные ему антропологические аллегории, Платон так описывает строй, при котором у власти находятся стражи: «Применяя силу и соперничая друг с другом, они пришли наконец к чему-то среднему: согласились установить частную собственность на землю и дома, распределив их между собою, а тех, кого они до той

поры охраняли как своих свободных друзей и кормильцев, решили обратить в рабов... Значит, такой государственный строй — нечто среднее между аристократией и олигархией... Там побоятся ставить мудрых людей на государственные должности, потому что там уже нет подобного рода простосердечных и прямых людей... там будут в чести военные улопки и ухищрения: ведь это государство будет вечно воевать»[107].
Само существо этого политического строя, по Платону, связано с военной аристократией, которая раньше находилась в подчинении философов, а теперь получает возможность пользоваться государственной властью безгранично, преследуя свои узкосословные интересы. Природу тимократии следует искать в самой психологии стражников, в душе которых господствует не разумное начало, как это было у философов, а страсть к соперничеству. Именно это качество честолюбивых генералов, наряду со стремлением к богатству, которое начинает у них проявляться в старости, приводит все общество не только к бесконечным конфликтам, но и к перманентному переделу собственности. Именно стражи, согласно Платону, способствуют разграблению общественной собственности и создают первые значительные частные накопления, усиливая тем самым сферу частных интересов в ущерб жизни общественной.
Знаковой фигурой подобного периода в античном мире является Александр Македонский, которого Шпенглер сравнивает с Наполеоном[108]. Рост рядов армии за счет всеобщей воинской повинности позволил сконцентрировать в руках как Наполеона, так и Македонского невиданную доселе власть, которую они поспешили использовать для захватнических войн. Особенностью наполеонизма Шпенглер считает распространение личного господства на регионы, которые «ни национальным, ни правовым единством не обладают»'[109]. Великие личности периода наполеонизма, по мнению Шпенглера, способствуют не только разрушению государственной традиции, но и являются провозвестниками эпохи полной исторической бесформенности. Свобода этого периода означает не что иное, как освобождение от форм культуры. Происходит переход от соблюдения старых традиций к «необузданному персональному произволу». Внутренние революции, потрясающие государства изнутри, и внешние войны служат частным интересам: «Великие межгосударственные сражения повсюду перемежаются схватками внутригосударственными, чудовищными по своему течению революциями, которые, однако, все без исключения служат... персональным вопросам о власти»[110].

Таким образом, основной чертой наполеонизма, по Шпенглеру, является отказ от старой государственной традиции, которая на протяжении веков подвергала муштре высшие сословия, способствуя тому, что государство оставалось «в форме». Однако эта нагрузка на сословия становится невыносимой, и сословия отказываются от старых традиций, считая их устаревшими. Именно этот исторический шаг отделяет период наполеонизма от периода сословного государства. Старинные государственные традиции предполагали прежде всего привилегированное положение дворянства, поэтому само дворянство было заинтересовано в их сохранении, однако рост экономического влияния средних слоев населения перевесил чашу весов в сторону противников сохранения старого слоя. Этим социальным дисбалансом воспользовались военные, вытеснившее дворянство и духовенство из государственной элиты и установили свое политическое господство. Шпенглер считает, что, как только нации перестают находиться «в форме», в политике растут возможности отдельных личностей: «На место надежной традиции, вполне способной обойтись без гения... становятся теперь случаи появления великих людей факта»[111]. Если раньше задачей политической элиты было усвоение традиций, норм поведения и нравов своего сословия, и каждая личность стремилась подчинить себя этим традициям и нормам поведения, то сейчас личности пытаются сделаться влиятельными помимо сословной морали и этикета и часто вопреки им. Это открывает большие возможности для личного произвола, что в свою
очередь способствует созданию новых социальных противоречий внутри общества и падению его внешнеполитического авторитета.
В этот период армия становится наемной. Методы ведения войны принимают ужасающие формы. Это уже не регламентированные дуэли, а борьба людей, пускающих в ход все средства. Используется тактика не считающейся с потерями массовой атаки. Всеобщая воинская повинность позволяла использовать такие методы ведения боя. Для ведения войны применяются новейшие технические достижения, концентрируются огромные денежные средства, а армия победителя стремится достичь полного уничтожения побежденного. В этот период войн и революций лидеры ведут между собой войну за власть, не стесняя себя в выборе средств и методов.
Шпенглер негативно относится к эпохе наполеонизма и связывает с ней разрушение традиционной государственности, которое происходит параллельно с приходом к власти буржуазии. Несмотря на некоторое сходство в характеристике наполеонизма и цезаризма, не следует путать эти два периода в эволюции государственной формы, как это делает, например, А. Н. Мочкин, когда пишет: «О. Шпенглер называет этот период появлением “великой динамической формы” — период частной активности человека — “бонапартизмом” или “цезаризмом”. Этот период характеризуется распадом, разложением государственной формы, государства и переходом самого государства... к первичному хаотическому состоянию, брожению, когда как бы сброшены все традиционных устои, до сих пор скрепляющие общество»[112]. В конце этого периода распада, прогнозирует Шпенглер, из хаоса появляются отдельные личности и подчиняют себе государство[113].
Шпенглер связывает с периодом наполеонизма начало распада, разложения культуры. Это объясняется прежде всего снижением авторитета государства и перемещением центра тяжести общественной жизни в частную сферу. При этом Шпенглер упускает из виду тот исторический факт, что кризис государства был запрограммирован, когда оно отделилось от церкви и потеряло тем самым религиозный авторитет. Это приводит к тому, что в период наполеонизма государство само теряет авторитет и подпадает под влияние
экономики[114]. Шпенглер, вслед за Платоном, говорит о том, что общество в этот период распадается на богатых и бедных, а власть концентрируется в руках финансовой элиты. Наполеонизм, с отказом от старых традиций и законов, с подчинением органически сложившегося государства абстрактной идее свободы, расчищает почву для политического господства буржуазии, которое наступает в период демократии.
Из описания Шпенглером периода наполеонизма ясно, что у власти в этот период находится военные. Это позволяет сравнивать этот период с платоновской тимократией. Согласно платоновской философии за тимократией должна следовать олигархия (власть богатых) и демократия (власть бедных). У Шпенглера эти два периода объединены в один — период «демократии», где основную политическую роль играет буржуазия. Это имеет смысл только в том случае, если исходить из того, что правление крупной и мелкой буржуазии в принципе не отличается друг от друга. Правда, такая точка зрения игнорирует демократическую революцию, когда богатые насильственно лишаются своей собственности и к власти приходит мелкая буржуазия. Для Платона эта революция означает переход от олигархии к демократии[115].
Демократия как господство буржуазии
Одновременно с ростом городов в обществе становится привлекательной идея свободы, с которой выступает на историческую арену буржуазия. Она, по мнению Шпенглера, уже покидает область культуры, которая всегда связана с землей, деревней, дворянством и духовенством. Буржуазия не имеет однородной структуры, в ее состав входят различные профессиональные группы. Концентрация экономики и денег в крупных городах приводит к тому, что появляется новая духовная и финансовая знать, которая проникает в среду старой знати и разрушает ее изнутри. Шпенглер пишет: «С окончанием позднего времени всякой культуры к своему более или менее насильственному завершению приходит и история сословий... Победой над символическими порядками является отчасти и освобождение крестьян: с крестьянина снимается гнет крепостной зависимости,

однако он оказывается отданным на откуп власти денег[116], которые превращают теперь землю в движимый товар»[117]. Немецкий исследователь Отто Келльройтер отмечает: «По Шпенглеру, из прасословий развиваются, через победу города над деревней и через переход от символов богатой культуры к сухой цивилизации, силы, господствующие в нашей сегодняшней цивилизации: экономика (деньги) и наука»'[118].
Приход в большую политику буржуазии связан с кризисом «высокой культуры», переходом ее в цивилизацию. «Благородные устремления “первосословий”, — отмечает Б. Л. Губман, — история “большого стиля”, встречают, по Шпенглеру, противодействие со стороны именно этого “третьего сословия”»[119]. Буржуазия же способна лишь к критике существующих культурных форм, а не к их творчеству. Это творчество основывалось на сохранении традиций, против которых с самого начала выступила буржуазия. Не являясь с точки зрения Шпенглера сословием-’, буржуазия основывает свою политическую тактику на критике традиционных устоев и порядков: «...когда культура находится в стадии перехода в цивилизацию, несословие решительным образом вмешивается в события, причем впервые в качестве самостоятельной силы... Теперь оно использует эту свою силу уже для себя, причем как сословие свободы — против всех остальных, усматривая в абсолютном государстве, в короне, в сильных учреждениях естественных союзников прасословий, а также подлинных и последних представителей символической традиции»8.

Центр исторического развития перемещается в город, и городское население все больше начинает влиять на историю. Шпенглер замечает: «Столицы сделались так велики, а городской человек обладает таким превосходством в своем влиянии на бодрствование всей культуры в целом (влияние это зовется общественным мнением), что прежде абсолютно неприкосновенные силы крови и заложенной в крови традиции оказываются теперь подорванными»[120].

В связи с ростом городов увеличивается и городское население[121]. Свойственный для городской жизни рационализм все более начинает пронизывать общественную жизнь. Шпенглер вводит в научный оборот понятие города и деревни как специфических, исторически обусловленных сред существования человека. Специфика городской и сельской жизни не только отражается во внешнем облике человека, но и определяет его внутренние устои, формирует его мировоззрение. То, что буржуазия является сословием городским, отмечалось и ранее, но взглянуть на этот факт в историко- культурной перспективе удалось только Шпенглеру.
Для понимания сущности этого исторического периода вновь следует обратиться к политической философии Платона. Платон называет власть буржуазии олигархией. Этот политический строй появляется после тимократии и связан с приходом к власти в государстве богатых людей. К этому времени частные богатства настолько выросли, а общественные настолько оскудели, что богатым без особого труда удается вырвать власть из рук обедневшей военной аристократии. Стражи, несмотря на всю свою ярость, «грешили» стремлением к накоплению богатств. Неспокойные времена и сила оружия позволили им собрать достаточные средства, которые делали бессмысленной дальнейшую борьбу и связанный с ней риск. Необходимо было сохранить богатства для будущих поколений и тратить их, всячески удовлетворяя свои вожделения.
Антропологический подход Платона говорит о том, что тщеславные люди эпохи тимократии сменяются олигархическими людьми, главной движущей силой которых является удовлетворение своих

вожделений. Основной чертой этих людей, по мнению Платона, является их внутреннее презрение к добродетелям, которое они, однако, скрывают, стараясь показать себя добродетельными. Платон говорит
о преступных, антисоциальных наклонностях этих людей, которые всегда готовы пожить за чужой счет. Отличительной особенностью олигархического человека является также его работоспособность, бережливость и стремление к наживе любыми способами. Ясно, что такие люди, оказавшись у власти, начали использовать ресурсы государства в своих частных целях, не считаясь ни с писаными, ни с неписаными законами. Они определяют и государственную политику этого периода, когда войны сменяются мирной торговлей.
В каком виде эта платоновская интерпретация олигархии присутствует у Шпенглера? Исторический метод Шпенглера позволяет несколько иначе осветить этот политический строй, однако основные моменты его присутствуют. Особенность политического поведения буржуазии Шпенглер видит в том, что она мало заботится о внешнеполитическом имидже государства, целиком отдаваясь внутренним проблемам. Это приводит в конце концов к неустойчивости государства. Буржуазия, выдвигая исключительно либеральные лозунги, с самого начала показала, что ее единство носит отрицательный характер и оно исчезает, когда нет общего врага. Буржуазия по природе своей склонна к оппозиции. Эта разрозненность буржуазных рядов объясняется еще и тем, что составляют их городские круги с различными интересами. Акцент на правах человека и свободе критики господствующей религии, свойственный буржуазии, объяснялся еще и экономическими интересами составляющих ее слоев, которые стремятся устранить все препятствия для того, чтобы делать деньги. Эти требования находят свою поддержку и в других слоях общества, в том числе и у некоторых представителей старой аристократии.
Буржуазия, которую Шпенглер называет «городским сословием духа и денег», приходит к власти во время «второй тирании». Если «первая тирания» (Кромвель) расчищала почву для абсолютного государства, то «вторая тирания» (Робеспьер) стремится государственную власть передать в руки буржуазии. Развитые традиционные формы государства начинают восприниматься как обуза, происходит отказ от них. «Идея “пребывания в форме для чего-то”, — пишет Шпенглер, — становится невыносимой сразу для всей нации, потому что “в форме” больше не находится ни один индивидуум. Это относится к нравам, это относится к искусствам и мыслительным построениям, но в первую очередь это относится к политике. Отличительный признак всякой
буржуазной революции, местом действия которой оказывается исключительно большой город, — отсутствие понимания древних символов, на место которых теперь заступают вполне очевидные интересы...»[122]
Если раньше государственные формы появлялись естественным путем в борьбе за существование, то теперь государство стремится подчинить себя идее найти смысл своего существования. Получают распространение рационализм, критика. Книги и теории начинают влиять на политику, а «общественное мнение как политическая величина совершенно нового рода встает на пути у дипломатии»[123]. Наряду с распространением общественных теорий и научных открытий эпоха господства буржуазии характеризуется особой ролью денег как специфической формы мышления. Шпенглер считает демократию формой правления, при которой реальная власть принадлежит финансовой элите. Он пишет: «Если понимать под демократией форму, которую третье сословие как таковое желает придать всей вообще общественной жизни, то следует прибавить, что по значению демократия и плутократия равны меж собой»[124].
Здесь видно, что платоновское деление на олигархию и демократию[125] для Шпенглера не имеет смыла. Олигархии, или, как ее называет Шпенглер, плутократии, при этом придается значение демократии. Такая позиция Шпенглера не позволяет ему увидеть в истории «демократический переворот», имеющий для Платона большое значение, который означает изгнание богатых олигархов и приход к власти широких народных масс-’. В целом же характеристика Плато
ном олигархии во многом совпадает со шпенглеровским описанием демократического правления буржуазии. Как и у Платона, у него основную политическую роль в государстве играют богатые, которые вводят имущественный ценз и переделывают законы в своих интересах. Платон, как и Шпенглер, отрицательно относится к олигархии, считая этот строй не только вредным для государства, но и пагубным для морали[126].
С приходом к власти буржуазии государственная форма нарушается, появляются «лишенные формы силы», которые Шпенглер сравнивает с войском со слабой дисциплиной, которое «предоставляет случайным, подвернувшимся вдруг вождям такие полномочия, которые и по объему их, и по сути были недоступны законному командованию»[127]. Буржуазия, по мнению Шпенглера, придя к власти, стремится подчинить себе государство, при этом идеальным государственным устройством объявляется «конституционная монархия», крайним вариантом которой является республика^. Конституции призваны заменить органически сложившийся династический принцип на чисто рациональный конституционный принцип: «Между тем как династия и внутренне близкая ей дипломатия сохраняют древнюю традицию и такт, в конституциях преобладание сохраняется за системами, книгами и понятиями...»[128] Поэтому само существо конституционной монархии оказывается двойственным. «Для абсолютного государства барокко имелась отчетливая форма, — пишет Шпенглер, — для конституционной монархии имеются лишь ковыляющие компромиссы, и консервативная и либеральная партии отличаются друг от друга... редакциями, которыми они желают изменить конституцию, а именно, с ориентацией на традицию или же на теорию»-’.
Политической формой господства денег является парламентаризм, исторический родиной которого является Англия. Парламентаризм, по мнению Шпенглера, это инструмент буржуазии в борьбе за власть, это «продолжение буржуазной революции иными методами»[129], а избирательная кампания — это гражданская война. Для Шпенглера правление буржуазии — это «непрекращающийся конфликт между волей, которая с необходимостью выходит за рамки партийной политики, а тем самым и всякой конституции (и то и другое исключительно либерально), и это, говоря по чести, может быть названо лишь гражданской войной»[130]. Парламентаризм содержит в себе внутреннее противоречие, так как буржуазия по своему составу очень неоднородна. Шпенглер отмечает следующую трансформацию государства, которая имеет место в связи с господством парламентаризма: «Прогрессирующее разложение государства через парламентаризм давало возможность использовать государственные органы в этом направлении. Прежде всего это происходило в Англии, которая в середине XIX века стала “нацией лавочников”: враждебное государство не должно быть побеждено, а устранено как экономический конкурент, в то же время оставаясь потребителем английских товаров. Это было целью “либерального” империализма свободной торговли...»[131]

Как только сопротивление старого режима сломлено и начинает господствовать парламент, растет значение внепарламентских средств — денег, экономического принуждения, забастовки. К парламенту нет того уважения, какое раньше было к монархической власти, поэтому реальная власть постепенно ускользает от него и переходит в руки частных лиц, влиятельных семейств и преступных кланов. «С началом XX века парламентаризм, в том числе и английский, — пишет Шпенглер, — скорым шагом приближается к той роли, которую он сам готовил королевской власти... Центр тяжести большой политики, хотя от короны он юридически сместился к народному представительству, перераспределяется с последнего на частные круги и волю отдельных личностей»[132]. Поскольку участие в

политических делах посредством выборов не дает им реальной возможности влиять на решение политических вопросов, происходит рост пассивности граждан, игнорирования ими политики, что, в свою очередь позволяет прийти к власти нечистоплотным людям, которые используют ее лишь для личного обогащения.
Элитаризм и антидемократизм Шпенглера проявляются в его оценке исторической роли «третьего сословия». Оно мыслилось им как «отрицательное сословие», лишенное внутреннего духовного единства. Эти недостатки проявляются сразу же после прихода буржуазии к власти. В результате резко снижается авторитет государства, который так уже и не восстановится до конца исторической жизни «высокой культуры». С победой «третьего сословия» кончается эпоха ее расцвета. Шпенглер, несмотря на такую нелестную характеристику «третьего сословия», оставался идеологом крупной буржуазии и, идеализируя феодальное прошлое, все же делал ставку на крупную буржуазию1.
Согласно Шпенглеру, демократическое правление не соответствует в полном смысле значению слова «демократия», то есть власти народа. Всеобщие выборы приводят к тому, что масса избирателей оказывается игрушкой в руках партийных верхушек, которые навя-, зывают ей свою волю и мнение, ведут между собой войну невидимыми, не понятными для простой массы методами. Основную роль при этом играет пресса, способная сформировать общественное мнение: «...европейско-американская политика с помощью прессы создала простирающееся на всю Землю силовое поле духовных и денежных напряжений, включенным в которое, да так, что он это не осознает, оказывается всякий отдельный человек, обязанный отныне думать, желать и действовать так, как полагает целесообразным некая личность... пресса и связанные с ней электрослужбы новостей держат бодрствование целых народов и континентов под отупляющим ураганным огнем фраз, лозунгов, воззрений, сцен, чувств день за днем, год за годом...»2.
Буржуазия провозгласила основной ценностью свободу общественного мнения, свободу печати и благоговение перед мнением

большинства. Но в реальности, отмечает Шпенглер, эти ценности зависят от денег, от того, кто владеет печатным станком и может организовать обработку общественного мнения. Как в эпоху схоластики существовала жесткая церковная цензура, так в эпоху демократии благодаря прессе существует тирания инспирированного общественного мнения. Пресса способна влиять на мнение людей, создавать, преобразовывать и подменять истину. Она способна в угоду своим хозяевам сформировывать любую истину, если на нее есть политический или финансовый заказ. Благодаря возможности действовать долговременно и постоянно повторять пресса может внушать любую истину, пока имеются деньги ее финансировать. Она является мощным оружием формирования общественного мнения. Шпенглер подчеркивает зависимость прессы от денег: аргументы прессы опровергаются, как только у контраргументов отыскивается большая денежная сила.
Шпенглер критикует процессы формирования общественного мнения в условиях господства буржуазии. Пресса служит, по его мнению, не для информирования граждан, а для дезориентации и манипуляции ими. Она не распространяет, а формирует «свободное мнение»[133]. В руках своих хозяев она становится инструментом организованной манипуляции массами, так, что «демократ старого стиля выступал бы сегодня не за свободу для прессы, а за свободу от прессы»[134]. Дело доходит до тотального контроля за мышлением, как это изображено в известной антиутопии Джорджа Оруэлла. Народ в качестве массы читателей могут вывести на улицу, направить на заданную цель, и по команде прессы он вновь становится спокойным и расходится по домам.
Пресса, по Шпенглеру, создана, чтобы действовать на расстоянии, влиять на сознание людей посредством книг, газет и радио. Шпенглер сравнивает кампанию в прессе с боевыми действиями: «Кампания в прессе возникает как продолжение войны иными средствами, и... война может быть проиграна еще до того, как раздался первый выстрел, потому что ее к этому времени выиграла пресса»-[135]. Даже необходимость всеобщего школьного образования Шпенглер видел в подготовке граждан к восприятию газетной информации. Ибо тот, кто умеет читать, неизбежно попадает под власть прессы. Поэтому для Шпенглера проблема состояла не в свободе прессы, а в том, в чьих руках она находится.

Средства массовой информации в современном обществе способны вывести людей на улицы, направить их на цель или, наоборот, утихомирить толпу. «Пресса сегодня — это армия, — пишет Шпенглер, — тщательно организованная по родам войск, с журналистами- офицерами и читателями-солдатами. Однако здесь то же, что и во всякой армии: солдат слепо повинуется и цели войны и план операции меняются без его ведома»[136]. Несмотря на формальную свободу слова, СМИ могут замалчивать любую тему, любую «истину», причем это замалчивание зрители, как правило, не замечают.
Критика Шпенглером мнимой буржуазной свободы слова базировалась на убеждении, что за кулисами парламентаризма скрывается диктатура денег, которая постепенно и методически уничтожает все традиционные ценности. Такое негативное отношение к власти богатых мы встречаем и у Платона, по мнению которого, стремление людей к богатству губит все добродетели и расчищает дорогу для господства преступников. По мнению Шпенглера, эпоха правления буржуазии является не только эпохой разложения старых государственных форм, но и эпохой подготовки цезаризма, сущность которого состоит в политическом господстве выдающихся личностей, которые в борьбе за свои частные интересы не заботятся ни о благе народа, ни об авторитете государства.
Проведя анализ эпохи буржуазии, Шпенглер резюмирует его следующим образом в свойственной ему манере: «Западноевропейская цивилизация вступает в свою последнюю фазу, в которой цивилизация получит свою завершающую форму борьбы между деньгами и кровью. Появление цезаризма сломит диктатуру денег и их политического оружия, демократии. Меч победит деньги...»[137]
Цезаризм как политическая форма цивилизации
Цивилизация, по Шпенглеру, наступает тогда, когда люди ценят исключительно материальное, когда жизнь перемещается в «ми-

ровой город», когда холодный практический интеллект замещает благородную духовность, когда атеизм вытесняет религии, а деньги становятся универсальной ценностью, лишенной «жизненной связи с плодородием земли, талантом и трудолюбием»[138]. Цивилизация является пострелигиозной, неметафизической эпохой, которая представляет собой «климакс» предшествующей культуры[139].
Внешним проявлением цивилизации являются крупные города — мировые столицы, где концентрируется вся политическая и культурная жизнь. В европейской культуре такими столицами являются Рим, Париж, Лондон, Берлин, Нью-Йорк. Если раньше местоположение культуры, ее ландшафт и природные условия определяли жизнь людей, то в период цивилизации городские условия делаются некой унифицированной средой, которая почти не зависит от характера окружающих территорий. Мировой город и провинция — вот тот антагонизм, который выдвигается в период цивилизации на передний план.
Исследование политической сферы Шпенглер ведет с точки зрения противостояния культуры и цивилизации, при этом политическое устройство культуры аристократично, а цивилизации — демократично. Культура тесно связана с сословным порядком, а цивилизация — с его разложением. К. Бергманн называет теорию Шпенглера «социально-биологическим пессимизмом роста городов», а ее предшественником считает Вильгельма Риля[140]. Дело в том, что Шпенглер большое значение придавал тому факту, что крестьяне прикреплены к земле и поэтому могут выполнять функцию корней культуры, что является «предпосылкой любой культуры»[141]. В отличие от «бесплодного человека цивилизации» крестьянин несколько идеализируется. Наступление эпохи цивилизации и рост больших городов приводят к тому, что деревня приходит в упадок, в результа
те чего гибнет в конечном счете и сам город. В городе получает развитие новый тип человека — «интеллектуальный кочевник».
Безусловное господство города над деревней приводит к тому, что люди стремятся поселиться в городах, городское население значительно превышает сельское. Шпенглер так описывает этот процесс: «Вначале, там, где цивилизация движется к полному расцвету — т. е. сегодня, — высится чудо мировой столицы, этот великий каменный символ всего бесформенного, чудовищного, великолепного, надменно распространяющегося вдаль. Оно всасывает в себя потоки существования бессильной деревни... Дух и деньги празднуют здесь свою величайшую и последнюю победу»[142]. Шпенглер повествует о тяжелых последствиях господства «мировых городов», подавляющих провинцию, учреждающих культ денег и пренебрежение к традиции[143]. Сущность цивилизации вслед за Ницше Шпенглер видит в «переоценке всех ценностей»: «Когда Ницше впервые написал о “переоценке всех ценностей”, он наконец-то дал формулировку для духовного движения этого века, в середине которого мы живем. Переоценка всех ценностей — это внутренний характер любой цивилизации. Она начинает с того, что все формулы прежней культуры перетолковывает, начинает понимать совершенно иначе. Она ничего не создает, а только придает другой смысл»[144]. В период цивилизации, по мнению Шпенглера, начинает цениться голая сила, а идеалы и теории уходят на второй план. Даже старые идеалы свободы и демократии теряют свою привлекательность. Многие люди начинают избегать участия в политике и занимаются только своими частными делами, что позволяет отдельным личностям формировать политику целых государств в соответствии со своими частными семейными интересами. Политики же становятся все более расчетливыми и практичными.

Для анализа политических процессов периода цивилизации Шпенглер использует понятие «цезаризма», которому он дает следующее определение: «Цезаризмом я называю такой способ управления, который, несмотря на все государственно-правовые формулировки, вновь совершенно бесформен по своему внутреннему существу... Дух всех этих форм умер. И потому все учреждения, с какой бы тщательностью ни поддерживались они в правильном состоянии, начиная с этого момента не имеют ни смысла, ни веса. Значима лишь всецело персональная власть...»[145] В истории европейской культуры цезаризм начинается в XX веке: «Чем глубже мы вступаем в эпоху цезаризма фаустовского мира, тем становится яснее, кто нравственно определен стать субъектом, а кто — объектом исторических событий. Печальное шествие улучшателей мира, которое, начиная с Руссо, неуклюже проходит через эти столетия, закончилось, оставив после себя в качестве единственного памятника своего существования горы печатной бумаги. На их место приходят цезари. Большая политика как искусство возможного, далекое от всех систем и теорий, как умение знающе использовать факты, управлять миром...»[146]
Для того чтобы увидеть, насколько Шпенглер опирался на Платона в таком понимании цезаризма, вспомним некоторые идеи платоновской философии. Согласно Платону, демократия как анархическая власть массы сменяется тиранией — властью преступников, людей, движимых самыми низменными страстями. Греческий философ подробно описывает обстоятельства господства тиранов. Основная масса населения в своем стремлении к свободе отучается подчиняться властям и государству. Законы перестают соблюдаться. Каждый живет лишь своими частными интересами. Эти последствия демократического правления позволяют наиболее циничным демагогам захватить власть в государстве. Постоянно находясь под властью низменных вожделений, они начинают беззастенчиво грабить и убивать, используя иностранцев в качестве охраны. В результате такой политики тираны не только уничтожают всех благородных, богатых и образованных граждан, но и само существование государства делают бессмысленным, ибо большинство граждан становятся жертвами
произвола и лишаются основ их существования — чести, собственности и жизни. В конце тираны начинают вести кровопролитные войны между собой, что приводит государства к их полному краху.
Как и у Платона, у Шпенглера в политике эпохи цезаризма преобладают семейные интересы правителей. Люди замыкаются в себе, что позволяет тем, кто встал на путь вооруженного насилия, безнаказанно грабить и убивать. Все это означает для Шпенглера не что иное, как конец истории, возврат к внеисторическому бытию, к первобытной природе. Этому состоянию общества Шпенглер дает следующую характеристику: «Человек снова делается растением, прикрепленным к своей полоске... На первый план выходят вневременная деревня, вечный крестьянин, зачинающий детей и бросающий зерно в мать- землю, — прилежное, самодостаточное копошение»[147]. Давая такое описание эпохи цезаризма, Шпенглер имел перед глазами эпоху разложения Римской империи. Именно тогда появилась в политике такая фигура, как Юлий Цезарь, которая, опираясь на силу своих войск, вели войны для сбора огромных богатств. На фоне могущества Рима все другие политические образования потеряли свое значение и превратились в огромные провинции, политический порядок в которых поддерживался исключительно грубой силой пребывающих хам римских войск.
В эпоху цезаризма на политику все больше начинает влиять городская масса, или так называемое четвертое сословие. Эта масса состоит из отбросов всех слоев, неудачников и авантюристов, которые не хотят или не могут организовать свою жизнь, как все нормальные люди. Они ищут альтернативные формы жизни и готовы паразитировать на теле общества. Эта городская масса становится решающей во всякого рода бунтах, грабежах, других преступлениях. Она способна полностью парализовать общественную жизнь. Описание Шпенглером городской массы во многом совпадает с платоновскими описанием «трутней», которые паразитируют на теле общества и приводят его в конечном счете к гибели[148]. Для Шпенглера масса — это «нечто абсолютно бесформенное, с ненавистью преследующее любого рода форму, все различия в ранге, всякое упорядоченное владение, упоря
доченное знание... Масса — это конец, радикальное ничто»[149]. Масса — «кочевники мировых столиц», полностью утратившие свои корни. Она не признает своего прошлого и не обладает будущим. Эта масса путем перманентных революций снижает уровень культуры до этнографического, что означает конец истории «высокой культуры»^.
Для обозначения массы Шпенглер использует различные термины[150], но роль ее в развитии «высокой культуры» однозначно негативная. Целью массы является разрушение культуры и возвращение общества в хаос внеисторического, биологического существования. Не случайно приход массы к власти в период цивилизации приводит к окончательному разрушению государственных и культурных форм: «В больших городах... собираются отряды населения, утратившего почву, находящегося вне каких-либо общественных связей. Они не ощущают своей принадлежности ни к какому бы то ни было сословию, ни к какому бы то ни было профессиональному классу, в глубине души даже к рабочему классу они не принадлежат, хотя оказываются вынужденными работать; по своему инстинкту сюда могут относиться члены всех сословий и классов — стронутые с земли крестьяны, литераторы, разорившиеся деловые люди, но прежде всего сбившаяся с пути аристократия»[151]. Эти слои, чуждые всякой истинной культуре, потрясают культурное здание до основания и объявляют войну всем остаткам культурного общества. Они принципиально отвергают зрелые формы культуры, ненавидят все духовные и культурные ценности.
Это люди с низменной моралью, которые злы на окружающее их общество. Шпенглер пишет: «Из любого общества постоянно падают вниз опустившиеся элементы: использованные семьи, павшие члены высших родов, неудачники, больные духовно и телесно, — они собираются, сидят в пивных, помогают при переездах, участвуют в драках. Они все так или иначе выродки, люди, у которых в теле отсутствует активная раса, а голова их наполнена требованиями своих прав и местью за свою неудачную жизнь, их главной частью тела является рот. Это дрожжи больших городов, собственно плебс, подземелье в любом смысле, которое организуется по принципу умышленного противостояния во всем большому и порядочному миру, объединяясь в ненависти к нему: здесь можно встретить представителей политической и литературной богемы, выродившихся дворян... несостоявшихся ученых, искателей приключений и спекулянтов, преступников и проституток, воров, сумасшедших вперемежку с несколькими грустными мечтателями о каких-нибудь абстрактных идеалах»[152]. Всех их связывает неясное чувство мести, отсутствие чести и долга, а также не знающая преград жажда денег без работы и прав без обязанностей. Шпенглер противопоставляет этим людям качества культурного человека: «В гордости и спокойствии переносимая нищета, молчаливое выполнение обязанностей, отречение для службы задаче или убеждению, величие в несении судьбы, верность, честь, ответственность, деловитость — все это постоянно осуждается как “унижение и оскорбление”»[153].

Благодаря своей мобильности масса городских низов использовалась финансовыми кругами для давления на правительство, но заметив свою силу, стала все настойчивее требовать для себя «хлеба и зрелищ». Несмотря на то что буржуазия и масса оказываются во время революции едины в своей борьбе со старыми порядками, «третье сословие» постоянно стремится отмежеваться от «четвертого». Шпенглер пишет: «Буржуазия с неподдельным страхом уклоняется от этой толпы, более всего желая, чтобы ее с ней не путали... однако под напором событий провести границу оказывается невозможно... Толпа эта пробивается в ее ряды и на самую верхушку, в преобладающем большинстве случаев только и решая успех дела и очень часто оказываясь способной утвердиться в достигнутом положении»-5. Являясь движущей силой всевозможных революций и беспорядков, городская масса способна активно вмешиваться в ход политических событий, и не только во время выборов, но и путем проведения демонстраций и всякого рода провокаций. Правительство, чтобы хоть как-то угодить этой толпе, вынуждено тратить большие средства на бесплатные раздачи и индустрию развлечений. Находимые для этого огромные финансовые средства берутся за счет безжалостной эксплуатации слабых в военном отношении стран. Империализм становится нормой международных отношений.

Если для культуры, по Шпенглеру, характерна интенсивная внутренняя работа духа, то для цивилизации типичной является внешняя экспансивная деятельность, которая в политической сфере проявляется во всевозможных формах империализма. «Империализм, — пишет Шпенглер, — это чистая цивилизация. В его проявлении лежит неотвратимая судьба Запада. Энергия культурного человека устремлена вовнутрь, энергия цивилизованного — на внешнее. Поэтому в Сесиле Родсе я вижу первого человека новой эпохи... Он являет собой политический стиль дальнейшего западного, германского, в особенности немецкого, будущего. Его слова «Расширение — это все» содержат в своей наполеоновской формулировке подлинную тенденцию всякой созревшей цивилизации»[154]. Шпенглер восхищается и прославляет не только Сесиля Родса, но и сам дух империализма, жаждущий власти над всем миром2.
Предвестниками эпохи цезаризма Шпенглер считал таких политических деятелей, как Ленин, Муссолини, Гитлер. Особенностью политических партий, которые они возглавляли, является то, что задачей партии является поддержка своего лидера любыми средствами для захвата власти и дальнейшее использования ее в своих частных интересах. Шпенглер упорно не хотел признавать Гитлера в качестве

нового немецкого Цезаря[155], ибо представлял его себе как фигуру более величественную, чем Гитлер[156].
Перманентная революционная ситуация в Европе будет, по мнению Шпенглера, продолжаться до полной победы цезаризма, когда власть в государствах станет принадлежать частным лицам и их свитам. К. Н. Леонтьев писал в прошлом веке: «Быть просто консерватором в наше время было бы трудом напрасным. Можно любить прошлое, но нельзя верить в его даже приблизительное возрождение»[157]. Шпенглер приходит к такому же выводу и решает перейти от ностальгии по почти забытому европейскому абсолютизму к пропаганде тоталитарного цезаризма[158]. В последних своих работах он часто говорит о грядущем правлении сильных личностей — современных ему цезарей, которые покончат с либеральной демократией. Он изображает тип цезаря как индивидуалистичный, авторитарный, циничный, ориентированный на применение насилия, прежде всего по отношению к своим приверженцам. Особую роль при этом должны сыграть моральные принципы служения, которые Шпенглер связывает с пруссачеством.
Отношение Шпенглера к цезаризму было амбивалентным. Он связывал его наступление с определенными политическими надеж1 дами и в то же время понимал, что речь идет об упадке культуру и возврате к природной борьбе за существование. Детлеф Фелкен* пишет: «Шпенглер воспринимал эпоху цезаризма и позднего империализма как трагическое падение... Часто этого не замечают, что объясняется амбивалентным, противоречивым описанием, которое дает Шпенглер цезаризму»'*.

Шпенглер соглашается с Платоном в том, что цезаризм вырастает на почве демократии[159], но в отличие от греческого философа, однозначно осуждающего тиранию, Шпенглер восхищается цезаризмом, который напоминает ему черты идеализируемого им абсолютного государства. Цезаризму, по мнению Шпенглера, свойственна «забота», идея «служения», высокий уровень моральных требований. Однако он неправильно отождествляет так называемый прусский стиль с цезаризмом. Как показывает история Рима, идея служения была свойственна лишь солдатам и генералам римской армии, сами же цезари, как правило, были движимы только своими корыстным целями. Также было и в Германии, где во время войны отдельные генералы показали высокий моральный дух, чего нельзя сказать о самом Гитлере, который хотел только «жизненного пространства» и ресурсов славянских народов.
А. Н. Мочкин считает, что представление о цезарях Шпенглер заимствовал у Фридриха Ницше: «Тем самым появляется господство немногих, либо одного человека — диктатура, феномен которой был еще задолго до О. Шпенглера описан Ф. Ницше, только у него он носит название не “одиночки”, но “тирана”: “когда “падают нравы", начинают всплывать существа, которых называют тиранами... Когда упадок и равным образом усобицы между разного рода тиранами достигают своей вершины, тогда непременно приходит цезарь, тиран, подводящий итоги...”»[160].
Таким образом, видно, что цезаризм у Шпенглера соответствует платоновской тирании и является последним государственным устройством, завершающим политический цикл «высокой культуры»[161].

Указывая на позитивные стороны цезаризма, Шпенглер забывает, что цезаризм представляет собой тиранию, т. е. худший вид правления, который по Платону приводит государство к полнейшему упадку. Будущие цезари у Шпенглера — это выдающиеся личности, которые, опираясь на свои частные армии, борются между собой за власть и богатство. Поскольку старые сословные нравы уже не существуют, то эта борьба ведется без правил, со всей жестокостью и даже дикостью. В этой жестокой борьбе уничтожаются остатки прежней культуры. Тем не менее в цезарях Шпенглеру нравится их сила, их готовность бороться и рисковать, их амбиции и высокий моральный уровень. В восхвалении Шпенглером цезаризма больше заметна его неприязнь к демократии, чем действительные достоинства новой политики, кроме того, свойственный Шпенглеру фатализм не оставляет ему места для другой альтернативы.
Как бы ни восхвалял Шпенглер будущих тиранов, от этого сущность их политического правления не меняется, а состоит она прежде всего в единоличном правлении, когда к власти приходят не по наследству или по установленной законом процедуре, а опираясь на вооруженную армию своих рабов. Именно поэтому тиран, как только он достигает власти, начинает беззастенчиво расходовать ресурсы государства на свои личные цели, чем подрывает основы политического правления. Кроме того, обладая неограниченной властью, он методически уничтожает всех честных и добродетельных людей, отдает их и весь народ на растерзание своим преступным приверженцам. Шпенглер отмечает, что чем циничнее эти цезари, чем сильнее они хотят власти ради власти, тем больше у них шансов на успех. Ясно, что, основываясь на таких моральных установках, цезари не могут создать ничего позитивного, а только израсходовать, растратить богатства прежней культуры.
Подводя итог шпенглеровскому анализу эпохи цезаризма, следует отметить, что характеристика Шпенглером цезаризма как формы политического правления в целом совпадает с описанием Платоном периода тирании. Как и для Шпенглера, для Платона этот период является завершающим, приводящим к краху государства1. В отличие от Платона Шпенглер в целом позитивно относится к цезаризму, который должен сменить ненавистную ему демократию. При этом сам факт конца государственности, к которому ведет цезаризм, не
смущает Шпенглера, поскольку общая пессимистическая установка его философии все равно не позволяет ожидать в будущем чего-то хорошего.
Предложенная Шпенглером схема политической эволюции «высоких культур» еще недостаточно проанализирована в отечественной научной литературе, однако именно в ней содержится ядро шпенгле- ровской политической концепции и тот научный инструментарий, который Шпенглер применяет для анализа не только европейской политики, но и для оценки политической ситуации во всем мире. В последующих главах будут проанализированы идеи Освальда Шпенглера, которые представляют интерес для анализа современной мировой политики.

<< | >>

↑

Источник: Афанасьев В. В. Социология политики Освальда Шпенглера. 2009

Еще по теме ШПЕНГЛЕР О ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭВОЛЮЦИИ «ВЫСОКИХ КУЛЬТУР»:

- Внешняя политика и международные отношения - Вопросы политологии - Геополитика - Государственное управление. Власть - История международных отношений - История политических и правовых учений - Общие вопросы политологии - Политика - Политическая философия - Политические исследования - Политические режимы и партии - Политология в Украине - Социальная политика - Социология политики -