2. Сленг в его соотнесенности с жаргоном и арго и этимология их терминов (взгляд из XXI века)
Термин сленг употребляется также в немецком, французском и шведском языках [Mencken 1960: 555]; см. также: [Riesel 1964: 111]. И связано это с тем, что в мировой и отечественной лексикографии до сих пор не «отстоялась» ни понятийная, ни этимологическая сущность терминов в составе трихотомии «арго - жаргон-сленг»; более того, в европейских языках эти термины доселе толкуются противоречиво.
Да и изначала арго, самого давнего из социолектов, его этимология по-прежнему вызывают среди исследователей немало разнотолков. Так, под арго изначально понималась речь «низов» общества, деклассированных групп и уголовного мира: нищих, воров, картежных шулеров и т.п. Ср.: Арго — «язык мошенников. Особое наречие, на котором говорят воры» [Бурдон, Михельсон 1866: 57]. Являясь принадлежностью замкнутых социальных групп и сообществ, арго выступал как средство обособления, отделения от остальных общественных слоев; отсюда функциональная близость арго с «тайными языками» [Скворцов 1979: 23-24]. Что же касается этимологии арго, то исследователи часто ограничиваются примечательной оговоркой: «по своему происхождению неясное» и ссылаются при этом на толкование А. Доза, который саму лексему argot считал родственной французскому глаголу hargoter — «бранить, ругать» [Dauzat 1938-1954: 47]. Жаргон же, который ранними исследователями отождествлялся, собственно, с арго и понимался как наречие простолюдинов, а также как условный язык людей, не желающих, чтобы их понимали присутствующие [Михельсон 1870: 206], в настоящее время является принадлежностью относительно открытых социальных и профессиональных групп людей, объединенных общностью интересов, привычек, занятий, социального положения и т. п., примерами чего может быть студенческий и школьный жаргон. Студенческий жаргон, к тому же, состав ляет в русском языке основу молодежного сленга [Скворцов 1979: 82-83]. Что же касается этимологии термина жаргон, то она тоже признается неясной. В лексикографической практике существует несколько толкований данного термина. Опираясь на Словарь Гейзе [Heyse 1903], А. Д. Ми- хельсон возводил жаргон к французской лексеме jars («гусак») [Михельсон 1870: 206], А. Доза— к глаголу gargouiller («булькать, журчать») [Dauzat 1938-1954:418], а М. Фасмер — к галло-романской лексеме *gargone («болтовня») [Фасмер 1964: 35]. Но так ли все это? Обратимся к весьма оригинальному толкованию происхождения данного термина, и доныне остающемуся вне внимания исследователей. Один из мэтров европейского герметизма, «герметический писатель» Фулканелли, автор книг «Тайны готических соборов» и «Философские Обители» [Фулканелли 2004], рассматривая «профессиональный язык герметического сообщества», отрицает ныне бытующую гипотезу о том, что термин готика произошел от названия германского племени готов, и отстаивает иную точку зрения; а основана та, по его мнению, на близком сходстве в звучании французского термина gothique со старинным (раннесредневековым) названием «магического искусства» —goetique. На взгляд Фулканелли, «формула «готическое искусство» (iart gothique, ар готик — это просто испорченное арготик (жаргонный), звучащее точно так же»; см.: [Вайднер, Бриджес 2006: 649]. И далее: «Все посвященные всегда изъяснялись на арго, или жаргоне: и придворные «Двора Чудес», во главе которых стоял поэт Франсуа Вийон (1431-1463), (кстати, написавший в манере арго семь баллад. — А. Л.), и франкмасоны Средних веков, «члены ложи Бога», создавшие подлинные шедевры «ар готик’а» (готического искусства)», и вообще, даже «словари определяют арго (argot) как особый язык, употребляемый теми, кто хочет выразить свои мысли так, чтобы посторонние не могли понять его» [там же: 649]. Да, именно так: «это в наши дни такие родственные друг другу понятия, как жаргон, арго или сленг, считаются заниженными речевыми стилями, присущими маргинальной части социума или, в лучшем случае, узким специалистам в какой-либо области (так называемый профессиональный жаргон), В прежние же эпохи подобной «речевой спецификой» отличались, как правило, люди особых интеллектуальных устремлений». При этом «посвященные создают тексты на жаргоне, исключительно друг для друга, дабы их литературные и архитектурные творения, исполненные многогранного символизма, были понятны лишь «искренним приверженцам тайного знания», в то время как обывателям подлинный смысл, сама сокровенная суть этих текстов всегда остается недоступной» [Нутрихин, Фокин 2006: 361]. Словом, по представлениям Фулканелли, общеизвестный термин jargon (жаргон), этимологически восходящий к старофранцузскому argot (арго), был приду ман именно «герметиками» для обозначения их «тайного языка». «Арготье (лица, знающие этот жаргонный язык), — пишет мэтр герметизма, — могут считаться герметическими наследниками аргонавтов, отправившихся в плавание на корабле “Арго”. Во время своего знаменитого плавания к берегам Колхиды в поисках Золотого Руна они общались друг с другом на langue argothique». См.: [Вайднер, Бриджес 2006: 649]. А этот langue argothique может, в свою очередь, трактоваться именно как «язык готический», то есть как argot в изначальном смысле этого слова. Известно, к тому же, что «аллегория Аргонавтики, и особенно сам символ Золотого Руна, широко использовались средневековыми мистиками, алхимиками и прочими знатоками “герметической тайны”» [Нутрихин, Фокин 2006: 362]. И, естественно, нет ничего удивительного в том, что свой профессиональный, «герметический язык» те нарекли argot. А что касается жаргона {jargon), то это явление более позднее и выступает в качестве его фонетического дублета. И не пульсируют ли в нынешнем argot речевые гены потаенного языка социальных «верхов», на котором изъяснялась меж собой капитанская команда корабля «Argo»? И пожалуй, изначально арго не был «языком обездоленных» и опирался вовсе не на «языковые отбросы» социальных «низов», а был он языком элитарных «верхов» тогдашнего социума, «языком посвященных». И лишь потом, в пику гос подам, свой «язык» создали обездоленные массы, и первыми тут, пожалуй, были египетские рабы. Этот- то «язык» — подобно эху — откликнулся и у нас, в России. Разве не был в XVIII-XIX веках своеобразным арго французский язык, на котором изъяснялось русское дворянство и который не в последнюю очередь служил именно для того, чтобы не ведали холопы, о чем говорят их господа, — так родился в России салонно-дворянский жаргон. Именно в пику дворянским верхам в России «явили себя миру» субъязыки «низов» — «язык» офеней и прасолов, «языки» деклассированных элементов («блатная музыка», «язык воров», «язык тюрьмы» и пр.).
В свете изложенного можно полагать приемлемой еще одну этимологию термина argot. В аттических говорах древней Эллады уже в V веке до н. э. бытовала лексема apytb — «базар, рынок». А известное дело, рынки — особенно невольничьи — были тогда местом встречи носителей разных языков и наречий — и не только Эллады, но и сопредельных стран и городов-полисов: многоязычный рынок вызвал к жизни своеобразный интерязык. Так название рынка (арусЬ) обрело новое, переносное значение: «шумно-говорливое скопище людей; толпа», а потом— просто «говор, наречие». Потому и не исключено, что такими могли быть они, изначала нынешнего термина argot (арго). Следует отметить, что в русской речевой практике арго и жаргон как термины не появились в одночасье: так, «молодежный жаргон, отличающийся новизной и экспрессией, существует не одну сотню лет» [Анищенко 2009: 108]. Обратившись к истории формирования и изучения русского молодежного жаргона в аспекте его термино- образования и развития языка, О. А. Анищенко прослеживает его эволюцию, трансформацию и обозначения, стремясь ответить на вопросы, до сих пор остающиеся открытыми: А какими были первые обозначения молодежного социолекта? Как сама молодежь определяла созданные в ее среде слова и выражения? [там же: 108- 116]. Собственно, ответ на эти вопросы может способствовать и выявлению изначал русской жаргонистики и самого номината молодежный жаргон. Исследования О. А. Онищенко показывают, что история молодежного жаргона начинается с формирования лексико-фразеологического состава различных школь- ныъх жаргонов. Но, пожалуй, можно допустить, что молодежный жаргон начал проявлять себя еще с конца XVIII века. Так, у автора знаменитого «Российского Жил- блаза» В. Т. Нарежного (1780-1825) в его «Бурсаке» (1824) содержатся первые в русской художественной литературе упоминания о специфических «словесах», представляющих собой бурсацкую иерархию того времени: «почтенное сословие бурсаков образует в малом виде великолепный Рим, и консул управляет оным вместе с сенатом. В консулы избирается старший из богословов, а прочие богословы и философы образуют сенаторов; pu торы составляют ликторов, или исполнителей приговоров сенатских; поэты называются целерами или бегунами, которые употребляются на рассылке...» (Нареж- ный В. Бурсак. СПб., 1887. С. 11). А несколько позднее Н. В. Гоголь в «Тарасе Бульбе» (1834) и особенно в «Вие» (1835) наполнил эти бурсацкие номинаты удивительно емкими семантическими красками. Обратимся к нескольким фрагментам из «Вия». Вот к воротам Братского монастыря спешат школьники и бурсаки. «Грамматики,риторы, философы и богословы, с тетрадями под мышкой, брели в класс...» По приходе в семинарию вся толпа размещалась по классам: «Класс наполнялся вдруг разноголосными жужжаниями: авдиторы выслушивали своих учеников; звонкий дискант грамматика попадал как раз в звон стекла и стекло отвечало почти тем же звуком; в углу гудел ритор, которого рот и толстые губы должны бы принадлежать, по крайней мере, философии Авдиторы, слушая урок, смотрели одним глазом под скамью», дабы узнать, какую еду прячут бурсаки в своих просторных карманах. А вот описание битвы между бурсой и семинарией: «грамматики начинали прежде всех, и как только вмешивались риторы, они уже бежали прочь и становились на возвышениях наблюдать битву. Потом вступала философт с черными длинными усами, а наконец и богословия, в ужасных шароварах и с претолстыми шеями. Обыкновенно оканчивалось тем, что богословия поби вала всех, и философия, почесывая бока, была теснима в класс и помещалась отдыхать на скамьях» (Гоголь 1984, 148-149). При этом гоголевские бурсацкие номинаты обретают свою персонификацию: богослов— это Холява, философ — Хома Брут, ритор — Тиберий Горобець. А появился «Вий» почти на три десятилетия раньше знаменитых «Очерков бурсы» Н.Г. Помяловского (1862- 1863). И, что особенно важно для исследователей жаргони- стики, Н.В. Гоголь вводит при этом авторский комментарий— «слово техническое»: «Бурса и семинария носили какие-то длинные подобия сюртуков, простиравшихся по сие время — слово техническое, означавшее: далее пяток» (Там же, с. 149-150). «Гоголевское “слово техническое” — это, возможно первое обозначение молодежного жаргона, — пишет О. А. Анищенко [2009: 109], — которое позже часто будет встречаться в мемуарной литературе»; обратим внимание на некоторые оттенки гоголевского термина: (1) «технические слова»: «кстати упомянуть о некоторых технических словах, имевших право гражданственности в одном только корпусе, и, сколько мне известно, не попавших ни в один диксионер...» (М. Л. Несколько заметок о втором кадетском корпусе // Военный сборник. 1862. № 4. С. 398); (2) «технический школьный термин» (Эвальд В. Из школьных воспоминаний. СПб., 1900. С. 70); (3) «техническое выражение, хорошо известное начальству» (Измайлов-Смоленский А.А. В бурсе: бытовая хроника в двух частях. СПб., 1903. С. 53). О. А. Анищенко в обстоятельной статье «Эволюция обозначения молодежной речи: от технического языка до жаргона» приводит богатый свод и других словосочетательных терминов: «язык»— бурсацкий, местный, школьный, институтский, технический язык школьников; «наречие» — например, институтское. А в конце XIX века авторы литературных и мемуарных произведений чаще обращаются к термину жаргон — бурсацкий, кадетский, гимназический, институтский, училищный и др. См.: [Анищенко 2009: 109-111]. Но, по свидетельству О. А. Анищенко, «обозначение техническое выражение», введенное для определения слов «школярского происхождения» Н. В. Гоголем, сохраняет свою свежесть и в начале XX века. А словосочетание молодежный жаргон становится общеупотребительным лишь с 1960-х годов минувшего века, в первую очередь в работах JI. И. Скворцова: «жаргонная речь выступает как характерная черта языка поколения (особенно молодого). Это и дает возможность ставить вопрос о современном молодежном жаргоне (сленге) как одном из социально-речевых стилей нашего времени» [Скворцов 1966: 8]. Итак, социолектный термин молодежный жаргон в русской речевой практике отражает не только его длительную семантическую эволюцию, но и трансформа цию самого номината — «от технических выражений до технического языка; от школьного жаргона до молодежного жаргона»; при этом «на смену нейтральным обозначениям («техническое выражение», «язык») приходит оценочное «жаргонизм»...» [Анищенко 2009: 114]. Так формировались и «отстаивались» в социолекта- ке собственно русские номинаты жаргон и сленг, что и обусловило наличие у них определенных отличий от английских терминов cant и slang.