Интерсубъективная (принимаемая или разделяемая большинством, в тенденции — всеми) убедительность моделей человеческого совершенства и тех ценностей, на которые они конститутивно влияют, значительно уточняется диалектикой ценностей л норм.
Перед этой же диалектикой нас ставит и долженствующий, императивно-требовательный (что и как надо желать, мыслить и^елать) статус ценностей. Как показывает знакомство с соответствующей литературой, тут много неясного и спорного. Тем не менее можно с определенностью утверждать, что ценности шире и абстрактнее норм — нечто вроде принципа, структурной спецификацией которых нормы и являются. Каждое общество имеет определенные представления (ценности) о том, что такое справедливость, добро, красота и т. д. В нормах эти ценности обращаются в желаемый или ожидаемый (не одним только человеком, хотя и им тоже, а большинством или многими) «контур» поведения. То есть нормы — это правила поведения (жизни чувств, мышления, практического действия), которые воплощают в себе соответствующие ценности, их ориентирующую и через это «обязывающую» (значит, нормативную) определенность. Иначе говоря, нормы — это правила, которые оп ределяют, что люди должны или не должны делать, думать и чувствовать в той или иной конкретной ситуации. Можно сказать и так: нормы — это кодифицированные ценности. Теми или иными нормами пронизаны все сферы общественной жизни, все формы и виды поведения, деятельности человека. Вместе с ценностями нормы обеспечивают символически- смысловую структурализацию мира социального. Базовые ценности дают нам коммуникативные «якоря» общественного порядка. Нормы ближе к реальности, чем ценности, и испытывают на себе ее непосредственное «давление». Конечно, все разграничения в мире социального условны. Так и здесь. Возьмем, к примеру, свободу. Что это — норма, правило поведения или ценность, важный и желанный принцип? Похоже, и то и другое вместе. Далее. Ценности ориентированы в большей мере на цели, а нормы — на средства их достижения. Ценности, как правило, предшествуют нормам и генетически их обосновывают, а в плане социокультурной эволюции — оправдывают или легитимируют. В самом же общем плане, норма есть ценность, ставшая руководством к действию. Не следует путать норму с нормальностью. Нормальность полагается статистикой и есть ее некая средняя (усредненная) величина. К тому же она часто подсказывается самой природой. Скажем, леворукость или косоглазие. Нормой, судя по статистической распространенности, их назвать нельзя, но в социальную нормативность («нормальность») они вполне укладываются. Нормальность легко переходит в нормализацию — особые практики подгонки индивидов к существующим общественным порядкам. Многие социальные нормы выражаются или оформляются с помощью юридических законов. В таком случае между ними нет противоречия. Но возможны действия и поступки нелегальные (противоречащие законам), но вполне терпимые с точки зрения неких неформальных норм и стоящих за ними ценностей. Примерами здесь могут служить гомосексуализм и лесбиянство — там, где они не узаконены, но достаточно распространены. Нормы могут различаться по своей значимости для общества. От некоторых норм можно отступать без видимого ущерба для общества. Нормы, не отличающиеся большой моральной значимостью или ценностью и достаточно умеренные в своей требовательности (нонконформизм относительно их легко терпим), называются народными обычаями (англ. folkways — пути или дороги народа). На индивидуальном уровне обычаи проявляются как привычки — чаще хорошие, чем дурные. Нормы же, имеющие значение чуть ли не священных законов, нарушение которых ведет к самым серьезным последствиям, и не только оценочным, называются нравами (по-англ. mores). Нравы — нормы, отличающиеся высокой моральной {mores часто сближают с morals, т. е. нормами нравственного поведения) значимостью или ценностью и жесткой обязательностью в ис полнении. Нравы однокоренны с нравом — характером народа. В отличие от нравов обычаи более подвижны и могут варьируются от одной исторической ситуации к другой. В то время как обычаи зависят от готовности людей им следовать, нравы, будучи частью уклада жизни, сами являются условием или мотивом собственной реализации. Обычаи — это предпочтительное поведение, нравы — строго рекомендуемое. За их нарушение предусматриваются суровые санкции. Нормы, обязывающие делать то- то и то-то, называются прескриптивными. Нормы же, определяющие, что не нужно делать, называются проскриптивными. Проскриптивные нормы-нравы именуют по-другому «табу» — их нарушать может только сумасшедший. Табу, как правило, восходят к мифологическим корням. / У них мистическая санкция: обидятся предки, боги, другие сакральные инстанции. Уровень конформизма или лояльности здесь самый высокий. Их императивность для индивида предельно высокая. Обобщая, можно сказать, что разница между обычаями и нравами касается не их содержания или области действия (функционирования), а: 1) уровня, до которого члены общества чувствуют себя обязанными подчиняться им; 2) интенсивности чувства, связанного с приверженностью к данным нормам; 3) силой реакции на их нарушение. Реакция на нарушение обычаев может ограничиваться пожатием плечами, покачиванием головой, «поднятием бровей», тогда как отступление от нравов может вызвать бурю негодования, резко негативные эмоции у большинства людей. Нравы для общественной жизни существенно необходимы, они входят важной составной частью в социализацию подрастающего поколения, признаются обязательными для всех членов общества. Норма одновременно и модель (образец) и арбитр. Нормы выполняют функцию контроля в общественной жизни людей. Социальный контроль — процесс, посредством которого устанавливаются ограничения на поведение (в самом широком смысле этого слова) людей для того, чтобы мотивировать индивидов соответствовать нормам группы или общества в целом. В реальном Все ценности равноценны и произвольно выбираемы. Если принять во внимание национально-культурную, вообще кластерную дискретность ценностей, то релятивизм означает также равнозначность (в виде одинаковой несовместимости) ценностных верований различных культур, других ценностных «ассоциаций», что делает бессмысленным определение «правильных» и «неправильных» ценностей, поиск критерия выбора между ними. Абсолютных, неизменно-вечных ценностей и в самом деле не бывает. Все ценности относительны, претерпевают определенные исторические изменения, зависят от конкретных обстоятельств времени и места, от зтнонационального и религиозного ландшафта, от локальной, региональной и цивилизационной специфики. В конце концов все ценности конституируются относительно человеческой природы. Будь она другой, были бы другими и ценности. Но все это не оправдывает превращения относительности (относительно кого- или чего-нибудь») в релятивизм — по сути, аксиологический анархизм, ценностный хаос, подрывающий идейно-смысловые основания (духовные основы) самой общественной жизни. Если у ценностей нет объективного, с логической точки зрения, — демонс- тративно-доказательного удостоверения, то это еще не значит, что они нереальны. Релятивизм несет с собой аномию — ценностную патологию, расстройство, неясность и смешение всех ценностей. Релятивизм особенно опасен, когда он затрагивает, подтачивает базовые ценности общества. Общество, в котором нет согласия относительно базовых ценностей, неустойчиво, внутренне напряжено и готово в любой момент взорваться. Диапазон возможных потрясений самый широкий: от уличных беспорядков до социально-политических революций. Тенденция к релятивизации ценностных формирований — пожалуй, ведущая в современном мире. Но не единственная. Ей противостоит контртенденция, состоящая из определенных барьеров (сдержек и противовесов) на пути безудержной произвольности и рыночной обменива- емости, или «эквивалентизации», всех ценностей. Первый из таких барьеров представлен иерархическим строением ценностей. Под иерархией ценностей обычно понимают их расположение от низших к высшим или от высших к низшим. При этом наблюдаются (соблюдаются) определенная последовательность и непрерывность. Однозначно низшими и однозначно высшими ценности оказываются только у основания и на вершине данной иерархии. В иерархическом строе ценностей много стихийного и историче- ски-условного. Достаточно жесткой и пирамидально прочной конструкцией иерархия ценностей была (и остается) только в традиционном, домодерном обществе.
Ее демократическое «развинчивание» началось с индустриального, модерного общества и по инерции продолжается в постиндустриальном, постмодерном (новая, параллельная терминология будет объяснена в гл. 5). * У более низкого и более высокого в ценностной иерархии разные субъектные наполнения. Прежде всего, по объему: низшие ценности более массовы, они распространены срёди большего количества людей; высшие ценности не имеют широкого хождения, их исповедует, как правило, узкий круг людей, они — удел немногих. Далее различие идет уже по качеству: высшие ценности доступны только высокоразвитым субъектам, людям достаточно образованным и воспитанным, истинным ценителям и знатокам; низшие ценности никакой специальной подготовки для своего восприятия и, в целом, присвоения не требуют — они доступны практически всем, их может освоить человек с самым «средним» образованием. Низшие ценности, как правило, стереотипны, удобны и эффективны, быстро поднимают настроение. Они легко отключают критическое «Я» человека, притупляют его сознание, выходят зачастую на подкорку эмоций и чувств. Высшие ценности чаще всего неудобны, в попытке соответствовать их непростым требованиям, быть, как говорят, на высоте принципов, человеку нередко приходится страдать, мучиться совестью, чувствовать свою заброшенность и малость в этом мире. В низших ценностях много конформизма, смиренного и тихого согласия с тем, что есть, сложилось и утвердилось, что обрело форму статус-кво. В противоположность низшим, высшие ценности содержат в себе нонконформистский дух, требуют не останавливаться на достигнутом, продолжать обустраивать землю (быт, бытие) и чистить себя под Человека. Иерархия ценностей неустранима, но она тоже развивается, претерпевает определенные исторические изменения. Общая тенденция здесь давно уже обозначилась: с одной стороны, не фыркать по поводу толпы, быдла или черни, а с другой — не отворачиваться от высокого, не самоутверждаться за счет равнодушия или презрения к его лучшим образцам. Низшее исчезает не тогда, когда устраняется высшее, а тогда, когда низшее медленно, но неуклонно поднимается, подтягивается к высшему. Поднимаясь вверх, выбирая высшее, человек развивает свою родовую определенность, совершенствуется как человек, утверждается в образе и подобии Человека. По справедливому замечанию В. С. Соловьева, «человек, который довольствуется своею человеческою ограниченностью и не стремится выше, неизбежно тяготеет и ниспадает до уровня животности»17'. Соотношение высшего и низшего в ценностной иерархии подчиняется также принципу «своего другого». Сформулировать его можно так: любая культура, в том числе и культура элитарная — а это все ценности, ценностно-смысловые формирования — по-настоящему креативна, добивается значительных успехов лишь тогда, когда она испытывает потребность, ее не оставляет желание постичь то, что ей противостоит, что находится по ту сторону, по краям ее собственного исторического опыта. Системные связи и зависимости общества делают высшее и низшее двойниками. Несмотря на противоположные знаки качества, по высшему можно узнать низшее и наоборот: чем выше и идеальнее становится высшее, тем ниже и прагматичнее становится низшее. Рвется, по сути, коммуникативная связь, а с ней пропадает и надежда на историческое подтягивание низшего к высшему. Более того, низшее начинает огрызаться, завидовать и мстить, заражая вирусом массовости, или уподобления себе, своим понижающим критериям и целям, и высшее. Как результат, общество время от времени погружается в революционный хаос, может быть и справедливо называемый праздником «униженных и оскорбленных». С иерархическим делением ценностей на высшие и низшие внутренне перекликается их разграничение на собственно коммуникативные («внутренние») и инструментальные («внешние»). Коммуникативные ценности более существенны и человечески (по гуманистическому потенциалу) весомы, именно их чаще всего предпочитают ценностям инструментальным. Коммуникативные ценности самодостаточны, они имеют цель в себе, интересны самим фактом своего существования в мире социальных связей и взаимодействий. В отличие от коммуникативных, инструментальные ценности «производят» что-то дополнительное, ведут к чему-то еще, служат своеобразным средством для других ценностей и целей. Художественное полотно в картинной галерее, например, — коммуникативная ценность. Доставляемое им эстетическое наслаждение ориентировано на бытийное самостоянье человека, на имманентность его исторического существования. А вот дизайн машины, хоть и радует глаз, нельзя отделить от технических (лучшая обтекаемость) и рыночных (снижение расхода топлива, экономичность) целей. Не всегда, впрочем, коммуникативные и инструментальные ценности исключают друг друга. Знание, например, ценно само по себе, в то же время его нередко используют для воздействия на окружающих, повышения престижа и т. д. Кроме того, оно инструментально в прямом, экономическом смысле этого слова. На пути релятивизации ценностей стоят также ценностные или, как их чаще называют, культурные универсалии. Они еще известны под именем общечеловеческих ценностей. На фоне преобладающего настроения в пользу неотчуждаемого права отличаться от других и сохранять до конца верность собственной культуре интерес к ним сегодня неуклонно повышается. Ученые продолжают спорять, из чего состоят, где и как возникают общечеловеческие ценности. Подходов и интерпретаций много. Одни ищут общечеловеческие ценности в семантике ценностных терминов и в проверке на истинность ценностных суждений. Другие обращаются за помощью к генеалогии: чем стариннее ценности, тем они (обще)человечнее. Третьи видят выход в одобряющем мнении большинства. Четвертые копаются в инстинктах, которыми наградила человека матушка-природа. Оказывается, за «не убий» стоит просто-напросто инстинкт самосохранения. Пятые отождествляют общечеловечность с функциональной общностью, т. е. со способностью соответствующих ценностей удовлетворять жизненно важные потребности человека и общества. Шестые обращаются к топологическому аргументу, помещая общечеловеческие ценности в особый мир трансценденции и объективной значимости. И так далее — поиски не прекращаются. Со временем, конечно, обозначатся новые перспективы, появятся дополнительные подходы и ответы. Но сегодня в общем плане мы можем настаивать на том, что общечеловеческие ценности, как форма культурной всеобщности, образуются не в результате простого совпадения или сходства национальных культурных ценностей. Поиски такого совпадения-сходства не дают ничего, кроме несущественных, тощих и плоских абстракций, вроде той, что у всех людей имеется мягкая мочка уха. Скорее всего, они зачинаются и утверждаются в точках взаимопонимания двух и более культур или цивилизаций. Это взаимопонимание как раз и принимает, дифференцируясь, форму общечеловеческих ценностей. В так понимаемых общечеловеческих ценностях нет и не может быть никакой предзаданности или положенное™, никакой внешней, направляющей и подтверждающей, инстанции. Они устанавливаются на манер правил игры, но не до, а в процессе самой игры. Игра здесь — диалог. И даже не диалог (гр. di -двойной: две культуры или цивилизации), а, в перспективе, полилог (гр. poly — много: более двух культур или цивилизаций). От точки (точек) к узлу (узлам) взаимопонимания — такова в первом приближении схема генезиса общечеловеческих ценностей. Их открытость будущему не отменяет исторической работы традиции, в которой данный генезис «упаковывается» и закрепляется. Социально-онтологический ресурс общечеловеческих ценностей, несмотря на непроявленность многих его генетических и структурно-содержательных элементов, вполне достаточен — как базис, основа — для формирования надежного и всестороннего взаимопонимания между людьми. Никакие релятивисты не смогут убедить нас, что общечеловеческих ценностей нет или не должно быть, что они нереальны, что это выдумка просветителей и гуманистов. Более того, именно современный мир стал ближе к ним. Ближе — по сравнению с предыдущими эпохами или стадиями развития. Планка общечеловечности уже не кажется сегодня непокоримой. Хотя по-настоящему мир общечеловеческой размерности только-только зарождается.