§ 4. Один или два Маркса?

Данная проблема близка, хотя не идентична, другой: был ли Маркс гегельянцем или нет? Одни утверждают, что после 1844 г. он порвал отношения с Гегелем. Другие, напротив, высказывают мнение, что влияние Гегеля можно проследить на всех фазах интеллектуальной деятельности Маркса. Третьи стремятся примирить противоположные точки зрения и говорят, что отношение Маркса к Гегелю прошло несколько этапов — кратковременного увлечения, радикальной критики и завершилось более уравновешенной оценкой. По вопросам этой дискуссии опубликовано столько литературы, что ее хватит на целую библиотеку и несколько поколений будущих диссертантов, которые еще не раз из Марк- сового имени «выдоят и брюки, и булку, и галстук». И мы, естественно, не будем рассматривать все содержательные и идеологические аргументы, высказанные в дискуссии. Лишь кратко объясним, почему поддерживаем позицию тех ученых, которые не видят никакого существенного перерыва или перелома в мысли Маркса и детально анализируют различные модификации одной и той же идеи, уходящей корнями в платоновско-гегелевскую традицию.

Прежде всего уточним предмет спора. Дело не в том, изменялся или не изменялся Маркс на протяжении более сорока лет своей интеллектуальной деятельности и можно ли в «Экономическо-философских рукописях 1844 года» вычитать — при наличии доброй или злой воли — все со-- держание «Капитала». Каждый человек меняется на протяжении своей жизни, и Маркс не был исключением. Ясно также, что марксизм без материалистического понимания истории и теории прибавочной стоимости не тождествен марксизму, в котором эти методы и теория уже разработаны. Если исходить из концепции радикального перелома или революционного переворота в самой мысли Маркса, то являются ли элементы раннего марксизма, описанные в предыдущем параграфе, настолько важными, чтобы можно было говорить о духовном катаклизме? Обладает ли теория стоимости и ее следствия настолько фундаментальной новизной, что она противостоит философии «раннего Маркса» и вообще в ней не содержалась?

Фундаментальная новизна «Капитала» содержится в двух пунктах, которые влекут за собой совершенно новый образ капиталистического общества по сравнению с тем, который создала буржуазная политическая экономия, признав труд главным измерителем стоимости.

Во-первых, Маркс провозгласил принцип: рабочий продает не труд, а рабочую силу и открыл двойственный — абстрактный и конкретный — характер труда. Все остальные содержательные элементы «Капитала»: теория денег, нормы прибыли и ее тенденции к понижению, теория земельной ренты, теория капиталистического накопления и теория кризисов — исходят из указанного принципа и не могут быть без него поняты. Данный принцип представляет собой окончательную формулировку Марксовой теории обесчеловечивания, схема которой содержится уже в работах 1843—1844 гг. Природа эксплуатации определяется актом продажи рабочей силы, в котором рабочий лишается самого себя. В итоге процесс и продукты труда становятся для него чуждыми и враждебными. Они освобождают рабочего от человечности, а не призывают к ней.

Во-вторых, благодаря открытию двойственного характера труда, выражающегося в противоположности меновой и потребительной стоимости, Маркс характеризует природу капитализма как систему, при которой неограниченный рост меновой стоимости выступает единственной целью производства. И потому вся человеческая жизнь и деятельность подчинена бесчеловечной задаче — созданию чего-то такого, что человек не может присвоить для себя, поскольку человеческое содержание имеет только потребительная стоимость. В результате капитализм оказывается системой, подчиняющей все общество власти собственных продуктов — абстракций, которые противостоят обществу как чуждая сила. Политическое и идеологическое отчуждение есть только следствие исходного отчуждения труда, которое, однако, ни в коем случае не является «ошибкой» истории, а только необходимым условием ее будущего преобразования в общество свободных людей, контролирующих свои жизненные процессы.

Следовательно, «Капитал» можно считать дальнейшим развитием первоначальных намерений и замыслов, которые водили пером Маркса тогда, когда он писал первые тексты, посвященные критике Гегеля. И ссылка Маркса в послесловии ко второму изданию первого тома «Капитала» на свою работу 30-летней давности — доказательство преемственности всех фаз его духовного развития.

Правда, выражения типа «возврат человека к своей родовой сущности», «совпадение сущности и существования» и им подобные не встречаются в текстах Маркса после 1844 г. Это обстоятельство объясняется его полемикой с немецким «истинным социализмом», который не только сам социализм, но и движение к нему рассматривал как дело всего человечества и апеллировал ко всем классам, а не к особым интересам пролетариата. Но с того момента, как Маркс пришел к убеждению, что движением к социализму руководит классовая борьба, а не общечеловеческие чувства и ценности, он избегал всяких выражений, которые могли бы наталкивать на мысль о солидарности враждебных классов или о надклассовых чувствах и идеалах, способных преобразовать мир. Новый социальный порядок станет действительностью только путем максимального обострения классовой борьбы и использования революционного насилия. Однако исходная интенция Маркса осталась без изменений. Он все еще связывал с социализмом надежду уничтоже ния классов и классовых привилегий, считал его общечеловеческим, а не партикулярно-классовым делом. И хотя эксплуатация рабочего класса интересовала его в период создания «Капитала» намного больше, чем в 1840-е гг., он по-прежнему анализировал процесс отчуждения и обесчеловечивания не только со стороны угнетенных, но и эксплуататоров.

Отметим также, что мысль о возврате человека к самому себе содержится в самой категории отчуждения, которой Маркс оперировал на протяжении всей своей деятельности. Действительно, разве не является отчуждением процесс, в котором человек лишается своих собственных физических и духовных сил и, как следствие, своей «человеческой природы»? Чтобы осмысленно пользоваться категорией отчуждения, нужно предположить, что мы знаем, по меньшей мере, следующие вещи: 1. Что означает требование «быть человеком», сплошь и рядом используемое нами в оценке других людей? 2. Что такое реализовавшийся и воплощенный человек в отличие от нереализовавшегося и потерянного? 3. Что такое человечность или человеческая природа, но не в эмпирическом значении (совокупность постоянных качеств), а в нормативном, понятом как множество требований, которым должен удовлетворять человек, чтобы он мог заслужить надлежащую оценку?

Без ответа на поставленные вопросы и без создания предварительной (пусть неясной и схематической) модели или образца нельзя приписать понятию отчуждения какой-либо определенный смысл.

Конечно, термин «отчуждение» реже появляется в «Экономических рукописях 1857—1859 годов», нежели в «Экономическо-философских рукописях 1844 года», а в «Капитале» еще реже. Но здесь мы имеем дело со словесным, а не с предметным изменением, поскольку процесс, при котором труд и его продукты становятся чуждыми трудящимся индивидам, описан в «Капитале» таким способом, что сомнений не возни кает — мы по-прежнему имеем дело с описанием того же явления, о котором повествуют «Экономическо-философские рукописи 1844 года».

Маркс никогда не отождествлял (этот момент важен в его ранней критике Гегеля) отчуждения с опредмечиванием — актом труда, в котором человеческие силы и способности преобразуются в новые продукты. В противном случае идея снятия отчуждения была бы абсурдной, так как при любых условиях люди расходуют энергию на создание необходимых вещей. В результате отождествления отчуждения с опредмечиванием Гегель не мог представить окончательное соединение человека с миром иначе, чем в форме снятия самой «объективности» объекта. Тот факт, что люди объективируют свои силы, для Маркса не означает, что они становятся тем беднее, чем больше создают предметов. Напротив, труд сам по себе есть акт утверждения, а не отрицания человека, главная форма человеческого самосозидания. Только о обществе, где господствует разделение труда и частная собственность, производственная деятельность становится источником несчастья и дегуманизации. Труд уничтожает, а не обогащает человека. Ликвидируя отчужденный труд, люди не перестанут объективизировать свои собственные силы, но будут в состоянии присваивать продукты собственного творчества как выражения совокупных общественных сил.

Нет существенных различий и между типичной для работ раннего Маркса мыслью о самоутверждении, которое испытывает или может испытывать человек в производительном труде, и рассуждениями в 3-м томе «Капитала» о том, что будущий прогресс приведет к постепенному уменьшению необходимого труда, который требуется для воспроизводства человека как биологического вида. Однако это уменьшение не тождественно росту сибаритства и лени. Речь идет об увеличении времени, свободного от принуждения материальной жизни, которое можно использовать для свободного творчества. Не перманентный отдых, а постоянное и всесокрушающее духовно-практическое творчество представляет собой идеал общественной и индивидуальной жизни, для обозначения которого Маркс постоянно пользовался метафорой художника, труд которого ни в коем случае не является беззаботным паразитизмом. Чем дальше простирается история, тем больше человек будет утверждать свою человечность в труде, производящем научные и художественные произведения, а не мясо, сапоги или стулья.

То же самое можно сказать об идее природы, которую человек познает не в самостоятельных формах, но в формах, опосредованных системой общественных потребностей. Эту мысль Маркс высказал первоначально в 1844 г. А в одном из последних текстов — комментариях к учебнику политической экономии А. Вагнера, написанных в 1880 г.,— мы находим повторение той же идеи: человек относится к внешнему миру как к средству удовлетворения своих потребностей, а не как к объекту теоретического созерцания. Поэтому свойства, существующие во внешнем мире и закрепляющиеся в языке,— или вся система категорий — формируются в соответствии с практическими потребностями действующего человека. Отсюда ясно, что Маркс никогда не признавал «теорию отражения», сформулированную в виде принципа: существующие сами по себе качества «отражаются» чувствами и оставляют в них свои образы, которые затем образуются в абстрактные понятия.

Может показаться, что романтическая идея о возврате человека к единству с природой не появляется в работах Маркса после 1844 г. А если судить по «Экономическим рукописям 1857—1859 годов», то он перешел на позиции утилитаризма. Обсуждая проблему цивилизаторской роли капитализма, Маркс в «Манифесте Коммунистической партии» и «Капитале» говорит о том, что капитал впервые в истории обеспечил людям универсальное присвоение природы, которая стала обычным полезным предметом, а не объектом идолопоклонства. Но и в данном случае трудно говорить о радикальном переломе во взглядах. Маркс никогда не разделял пиетического отношения к природе. Наоборот, искажение такого отношения он считал заслугой капитализма. Нет никаких оснований полагать, что дикая природа сама по себе заслуживает обожествления. Мы воспринимаем и понятийно организуем природу в соответствии с нашими потребностями. Прогресс же делает природу все более очеловеченной и послушной, а не непостижимой. И с этой точки зрения взгляды Маркса не изменились, изменился только способ их выражения.

В целом после опубликования «Экономических рукописей 1857—1859 годов» большая часть аргументов, направленных на обоснование мысли о радикальном переломе во взглядах Маркса, оказалась сомнительной. Изучение данных текстов позволяет заключить, что теория стоимости и теория денег органически входят в теорию отчуждения. Произошло переплетение двух различных интеллектуальных традиций — гегельянства и английской политической экономии. И это стало одним из выдающихся достижений Маркса. Он смог выразить теорию отчуждения, воспринятую от Бауэра, Фейербаха и Гесса, в понятиях и категориях, унаследованных от Рикардо, хотя и не без существенных модификаций.