1.4. Грех, как "встреча" с собой

Максимилиан Волошин

Человек для себя terra incognita. Он себе не дан. Не очевиден себе, не выявлен, не просветлен, не узнан и не почувствован. Единственное, что есть - так это внутреннее самоощущение, которое столь естественно, что обычно не бывает вскрываемо даже в самоанализе.

Одной из таких ситуаций, может быть важнейшей, - является ситуация осознания собственной вины. Дать определение вины не просто. Через синонимический ряд, данный В. Далем в словаре: "Провинность, проступок, преступление, прегрешение, грех, всякий недозволенный предосудительный поступок"1°7 , интуитивно складывается некое представление. Но этого вовсе не достаточно для анализа. Не претендуя на полноту и охват всех оттенков данного понятия, все-таки следует указать на два принципиально важных его момента. Первое - (так сказать, объективное содержание), - это совершение действия, отрицающего своим содержанием все то, что обладает, и для субъекта действия в том числе, позитивной ценностью. В этом случае вернее были бы термины - грех, проступок, преступление. Второе - это момент осознания неправомерности и греховности совершенного действия самим субъектом действия. Это собственно и есть вина. Вина - это такое особое состояние, которое как бы отбрасывает человека от себя самого и заставляет его увидеть себя со стороны в контексте нарушения нравственного или социального установления.

Чувство вины, виновности в том, что случается, играет громадную, и как представляется, неоцененную до сих пор роль в жизни человека. Можно сказать больше: собственно с осознания своей вины как следствия греха человек и становится человеком. Что может прервать цепь жизненного автоматизма? Личностный поступок. Поступок, которому в мире нет основания, кроме самой личности. Поступок ни на чем не основанный, только на движении человека, в полной мере ответственного за его свершение.

Создающий нечто, и сам создается в этом процессе. Поступок, таким образом, - свободный и уникальный, создавший то, что отсутствовало до самостоятельного действия человека. И человек становится тем, что создает. Мы живем в результатах наших действий. Но это не все. Может даже в большей степени, - они живут в нас. Они нас формируют, создают структурные компоненты нашей личности. Человек - это производная от того, что им самим производится. Из множества подходов в определению того, что есть личность, мне представляется самым верным подход Мераба Мамардашвили. Он пишет: "Ибо что такое личность? Это нечто, что не имеет никаких других оснований, кроме самого себя, то есть - само-бытие. ... самобытийствующая структура в

том смысле, что основание ее и есть она сама"108 .

Адам и Ева, гуляя по Эдему, нарушают запрет Бога, срывают и едят плоды древа познания добра и зла. Этот библейский сюжет породил много рассуждений и споров о Боге. Критики Библии узрели здесь противоречие между свободой и предопределением и многое другое. Для нас важен тот смысл в содержании данного сюжета, что первые люди нарушили запрет Вседержителя, согрешили, совершили грех. И были наказаны и сосланы на землю, чтобы в трудах и муках продолжать там свою жизнь. Таким образом, из существ мало отличных от окружающих их животных, естественных и безвинных, они стали существами, которым вменена вина за грех. Их наказанием стала горькая и тяжкая жизнь на земле. Их жизнь изменилась внешне. Ничего не изменилось в них самих. Что должно произойти, чтобы это изменение состоялось, чтобы наказание извне потеряло смысл перед лицом понятой и принятой своей вины за свой же грех? Когда и как человек может начать жить не с оглядкой на внешний авторитет и угрозу наказания, а в контексте собственного мира, принятого во всей полноте противоречий и неоднозначности.

Известный эпизод биографии доктора А. Швейцера - в детстве он увидел испуг и боль в глазах собаки, когда бросил в нее снежок. Это традиционный момент всякой агиографии. Но дело ведь не в традиции жанра. Наверное, это всегда так бывает, что какое-то событие (мелкое или крупное - неважно) останавливает обычное поверхностное движение нашего сознания и заставляет подумать и почувствовать глубже, чем сих пор. Испуг и боль живого существа отозвались в душе. Но не только это. Простое эмоциональное движение наполнилось значительно большим содержанием и родило великую мысль. Произошло то, что афористично высказал Роберт Музиль: ".все дороги к уму идут от души, но обратно не ведет ни одна!"109. В этом душевном движении ребенка содержалось все, что будет в его жизни: и философия, провозглашающая принцип благоговения перед жизнью, и великое дело помощи и спасения больных в далеком Ламбарене, и полная труда и радости жизнь, и органные концерты, и написанные книги, и отреставрированные органы и многое-многое. Видимо, все-таки жизнь посылает нам знаки, а вот мы не всегда умеем их прочитать.

Но мне важно сейчас обратить внимание на момент осознания сотворенного греха. Не имеет значения, что грех может быть очень мал и сделан по неведению. Неведение ничего не снимает, ничего не оправдывает в грехе. Зло уже свершилось, и причины, его породившие, уже не имеют к нему отношения. Они живут в другом - параллельном - мире. Зло уже есть в мире. И есть вина. Принятие этой вины за совершенное зло, переводит жизнь в другой план, на другие рельсы, - план сознательного отношения к жизни; развеивается неопределенное однообразие жизни, проясняются контуры, очевидным становится смысл сделанного. В этот миг прояснения может начаться новая жизнь. Здесь - взрыв понимания, и в этом понимании обретение, наконец, себя, своего уникального, ни на что не похожего образа.

"Драматизация" (Ж. Батай) жизни виной делает ее иной. Человек выходит за пределы своего самодовольного инертного тождества. Он впускает в свой мир нечто извне, хотя и сделанное им самим, но приобретшее чуждое и, возможно, разрушительное по отношению к его привычному самоощущению, существование. Что-то меняется в самом человеке, и в связи с этим, меняется и мир. Ибо мир творится нашими поступками, нашими делами, и теми смыслами, которые мы в него несем, даже независимо от своего желания. В принятии вины человек отрывается от себя, впускает в свой мир других, Другого со всем набором проблем и сложностей, которые возникают в контактах. Жорж Батай пишет: "Мы не могли бы покидать себя, если бы не умели драматизировать. Мы жили бы в одиночестве, в сосредоточенности на себе". И далее: "Драматизация может стать всецелой лишь тогда, когда идет изнутри, И все это для того, чтобы бытие не сосредоточивалось слишком на самом себе, чтобы человек не кончал свою жизнь скупным лавочником или старым развратником"^0.

О том же говорит и М. Мамардашвили: "Фиксированные точки интенсивности, которые переводят нас в другой режим - режим сознательной жизни: символ смерти, символ Бога, символ Я"Ш. Вот такой точкой может стать узрение, осознание вины за то, что произошло вот сейчас, за то, что происходило и продолжает происходить в мире. А признание вины рождает ответственность.

Сказанное выше изменяет и привычное понимание того, кто является носителем этического сознания. В данном случае этика понимается исключительно как личная; в такой ситуации не может быть и речи об общественной этике. Мне представляется, что общественная этика (или этика какого-либо класса или слоя общества) - термин, обозначающий мнимость, некий, не имеющий предмета, симулякр. В самом деле, исключительно к человеку, к его духовному миру обращены все нравственные проблемы, причем к каждому - в отдельности, а не ко всем вместе. Ни один нравственный вопрос не может быть решен совместно. Каждый стоит один на один с нравственной проблемой, и только им самим она может быть решена. Или не решена никак. Что, впрочем, тоже есть определенное решение.

Принятие вины, осознание греха (сотворенного, неважно - по неведению ли, по злой ли воле) создает момент кристаллизации смысла, преломляясь в котором жизнь обретает структуру и смысл. И человек в состоянии найти свое место, найти свое дело, обрести то, что метафорически называют образом божьим. Глубоко символично, что в Библии человек начинается с вменения ему вины, процесс принятия которой и есть путь становления человека в качестве человека.

Есть такая шутка: нужно не только иметь совесть, но и необходимо, чтобы она тебя мучила. А как действительно иначе можно почувствовать ее в себе? Но почему все же чистая совесть дело нечистого, или "изобретение дьявола" по определению А. Швейцера.

Принятие на себя вины и ответственности требует серьезного личностного усилия. Переведение бытия в план сознательного и ответственного уничтожает "легкость бытия", которую возможно определить как "невыносимую" (Милан Кундера), но с которой довольно трудно расстаться. Определение своего места в мире, своей позиции - рискованное занятие для внутреннего покоя человека. Куда как проще жить в неучастии, а следовательно, и в спокойствии чистой совести. Ведь принимая участие, ты можешь ошибиться. И наверняка ошибешься, ибо несовершенен и не всеведущ. Тогда как неучастие гарантирует отсутствие ошибки. Вот тут-то и проявляется зловредное действие врага рода человеческого. Ибо неучастие есть прямой путь к метафизической гибели человека. Поскольку зло в мире существует само собой, оно естественно, а добро и красота для своего существования требуют серьезных усилий от человека. И вообще мир может быть при том условии, что он постоянно поддерживается усилием человечества быть в этом мире. Потому- то неучастие и есть прямое потворство злу, разрушению, хаосу.

Более того, уверенность в своей безгрешности развращает человека, размывает для него границы добра и зла, путает ориентиры, и человек живет разрушительно, в жизни ведет себя как слон в посудной лавке.

Приятие мира и своего действия в мире в полноте ответственности и вины формирует личность. Структурные элементы личности создаются участием - неучастием человека в жизни, тем, во что он вкладывает себя. Поступок, как личностное деяние, формирует человека, меняя при этом мир. Свободное ответственное действие, основанием которого является собственное решение, воспринятое как внутренняя необходимость. "На том стою и не могу иначе" - формула Лютера, может быть, лучше всего поясняет это положение. Не могу иначе, - в противном случае я не реализуется как Я. И не займет своего места, оно останется пустым, и человек не сделает того, к чему предназначен, и там тоже будет пустота. В теодицее Бога одно из объяснений, почему все-таки зло есть в мире, когда его создавал всеблагой Бог, состоит в том, что зло есть не что иное, как пустота.

Проблемы, перед которыми мы встаем, ставят нас в положение тех, кому должно разрешить конфликт или целесообразно, или морально. И это противоречие не может быть снято. Всегда или-или. Самое главное, чтобы сделав что-то, что оказалось необходимо, хотя нравственно и несовершенно, не сбрасывать как старую одежду то чувство вины, что обыкновенно рождается, а жить с ним. Не надо думать, что, как это обыкновенно утверждают, оно должно подавить и совершенно уничтожить человека. Это возможно, но вовсе не необходимо. Человек, его душа мужает, когда он не отказывается от своей ответственности за сотворенное, а с осознанием вины идет дальше. Что-то меняется в человеке, и уже более строг и точен он в своей жизни, более внимателен. Неприятие же вины есть преступление человека, совершенное против самого себя, против того, что есть в нем человечного. Потому что в таком случае развивается "мнимая личность"!!2 , имитация человека, а не собственно человек. А это значит, что и жизнь будет скорее имитацией, чем самой жизнью, и скорее горькое недоумение породит она, как это случилось с Иваном Ильичем во всем памятной повести Л. Н. Толстого.

Вина, воспринятая как таковая, есть "понимательная вещь" (М. Мамардашвили), которая не только вводит человека в режим новой жизни, но приоткрывает возможность что-то понять в жизни. Она есть один из тех оазисов, где что-то может проясниться для человека так, что он придет к себе, придет в себя, и продолжит свой путь, не блуждая в тумане неосознанных символов, но в полноте своей ответственности и своего сознательного участия в бытии.

Осознание вины и приятие ответственности действует на человек как линза, увеличительное стекло, сквозь которое начинаешь "видеть" и понимать. Это то, что фокусирует смысл; и он не размыт, не растянут так, что неизвестно где его искать.

Важно, что в состоянии осознанной вины за сотворенное зло, человек оказывается "разорван", он теряет тождество с собой и выступает перед собой как перед Другим. Или более точно: он видит в себе Другого. Я становится для самого Я Другим. Обнаруживает себя в содеянном зле, но поскольку это оппозиционно всему настрою, постольку он не желает этого Другого.

Тут начинается диалог Я с этим Другим. Возникает ситуация острой актуализации, используя термин Ж. Батая "драматизация жизни". И потому диалог сразу же начинается с "последних вопросов". То есть прямиком, минуя все опосредования, человек оказывается вынужден тем положением, в которое себя поставил, обсуждать с собой "вечные, проклятые" вопросы. И то, что он говорит себе, это говоримое говорит ему. И то, как он что-то решает, решает и определяет его. Как писал Морис Бланшо, человек рассматривает мысль, а

мысль рассматривает человека113 . Трудное, но невероятно наполненное состояние бытия. Мучительное, поскольку в нем идет переформирование Я самим Я.

Освобождение от морока безличной обыденности, где человек обычно "раздерган" по громадной куче дел и обязанностей, и где, по большей части, не он ведет жизнь за собой, а дела и обязанности ведут его жизнь, а он - не более, чем функция. И в жизни он затерян, как монета в куче мусора.. Вина же поставила все на свои места, вырвала из автоматизма рутины, вернула человека себе, но себе разъединенному. Из состояния аморфности, неопределенности душевной жизни, в ходе диалога с собой начинают выкристаллизовываться структуры собственной личности.