1.3. Разрывы самотождественности Я

В какой-то момент человек вдруг обнаруживает себя как бы не равным самому себе, Другим.

К тождеству с собой мы стремимся всю жизнь. Оно кажется наилучшим, гармоничнейшим нашим состоянием, какое естественным образом бывает разве что в раннем детстве. Но стремимся мы не к тому привычному тождеству, которое восстановилось после изгнания из сознания нежелательного открытия себя. То, к чему в данном случае человек возвращается, это обычное тождество нашей обыденности. Тождество, в котором потенции человек не получили достаточной реализации. Это тождество как раз должно нарушаться, что и происходит время от времени, чего и пугается человек. Нарушения, разрывы привычного тождества необходимы на путях осуществления стремления человека к иному тождеству с самим собой, более богатому. И если личность не законсервировалась, не закоснела вовсе, то разрывы самотождественности могут иметь далеко идущие последствия.

Недаром агиографии святых (да и биографии знаменитых людей тоже) содержат в себе обязательный момент - момент первого разрыва привычной самотождественности. Такие моменты присутствуют в жизнеописаниях Будды, Иисуса, Магомета, Святого Августина, в биографии доктора Альберта Швейцера и многих других. Описывается какой-то момент, когда обычное тождество себя с собой рушится, и человек как бы прозревает. В душевный (обычно мучительный) разрыв вторгается жизнь с ее сложностями, противоречиями, болью. Что приводит к кардинальному изменению человека. Он оказывается сущностно втянут в жизненные перипетии, и самим участием в них, - вытягивает из себя свои потенциальные (нераскрытые до этого) способности. В коловращении тягот и радостей, они раскрываются, развиваются; создаются "понимательные структуры" (М. К. Мамардашвили). И чем более богата и разнообразна жизнь, чем больше в ней тягот и горестей, радостей и восторгов, тем богаче становится человек. Может это правда: кого Бог любит больше, с того больше и взыскивает.

Человек, как и раньше, тянется к гармонии, тождеству с собой. Но к тождеству совершенно другого рода. К тождеству с собой развитого, сложного человека, а не к первоначальной слитности, не первоначальной нерасчлененности и мутности (непроявленности) потенций.

Но и это тождество (даже если достигнуто) - только момент, мгновение, которое, едва наступив, тут же вновь разбивается щедрой на сюрпризы жизнью. И хорошо, потому что остановка экзистенциально опасна. Если это произошло, то все пропало. Гармония исчезла, а осталась привычка, шоры, границы. И жизнь ушла. Более ничего не тревожит, но уже ничего и не радует. Наверное, должно быть "жало в плоть", чтобы эту плоть чувствовать.

Разрыв самотождественности, порой мучительный, - весьма плодотворен. Поскольку именно в разрыве выявляется, становится видимым самому человеку он сам. Интерес к себе - едва ли не самый сильный из всех, но темнота человека для себя также самая глубокая и самая темная. И вот в ситуации видения себя как Другого, человек имеет реальную возможность "познакомиться" с собой, точнее - встретиться с собой. Результатом встречи может быть хотя бы некоторое прояснение той непроглядной темноты, которая и есть Я человека.

Встреча с собой как Другим в разрыве самотождественности требует, прежде всего, "вынесенности" человеком себя из себя в мир, в виде получивших самостоятельное существование собственных действий.

В этой ситуации обнаруживается одна из самых загадочных истин - истина о себе. И вовсе не та, которую можно нафантазировать и так переформулировать факты, что они вполне впишутся в созданную картину. Напротив, эта истина как раз реальности, это - тот подлинный смысл, который человек несет в себе своим пребыванием. И она может стать очевидной самому Я. А это, в свою очередь, и создает возможность для действительного преобразования человека. Никто не может преобразовать человека, кроме него самого. И нигде - кроме, как в ситуации, когда ему откроется истина о себе. Но не как информация, а как сложный смысло-эмоционально-волевой конструкт, несущий в себе не просто возможности, а актуализированные этим знанием, ростки перемен. Человек, например, может знать о том, что он трусоват, и, скажем, не гордится этим своим свойством. Но в ситуации, когда нужно проявить смелость, он вновь будет действовать в соответствии с привычным стереотипом. И даже более того, если ситуация содержит пространство для обсуждения решения или действия, он будет настаивать на оправдании (то есть, необходимости и правильности в данной ситуации) такого образа действия. Знание о своей трусоватости и ее неблаговидности как будто выключено. И ранее сделанное признание в ней, стало быть, носило не более, чем декларативный характер. Если же в ситуации разрыва с собой он сможет ощутить и пережить как свои неблаговидные последствия своей же волевой несостоятельности, тогда всерьез знакомясь с собой как с трусом, он оказывается в такой душевной мельнице, в такой горести, что способен и преодолеть ее, хотя бы только вот в этот момент. А это создает прецедент, тропку иного движения, по которой можно пройти еще не раз. Нужно создавать механизмы, которые будут всякий раз срабатывать, - и срабатывать верно. А для этого, как минимум, не следует иметь иллюзий на собственный счет.