Политическая централизация и экономическая децентрализация

Экономическая децентрализация — чрезвычайно важная черта индустриального общества и одно из непременных условий возникновения гражданского общества в любом значении этого слова. На это есть две причины.

Такое общество может быть только плюралистичным. В нем должны действовать компенсаторные силы и механизмы, сосредоточенные в экономической сфере, ибо обязательным условием его функционирования является эффективная политическая централизация. Никакие противовесы в сфере осуществления власти и насилия в таком обществе невозможны. В традиционных обществах плюрализм в политической области — вещь возможная и часто вполне реальная. Поскольку здесь социально-экономические структуры не отделены от политических, плюрализм либо существует в такой спайке, либо вообще отсутствует.
В той мере, в какой политический плюрализм предполагает силовые столкновения и конфликты, противостоящие друг другу системы вынуждены добиваться от своих членов лояльности — вплоть до готовности жертвовать ради них своей жизнью. Этим объясняется характерная для традиционных обществ жесткая ритуализация, о которой выше уже шла речь.
В современном индустриальном мире такая глубокая зависимость связывает индивида лишь с обществом в целом — с национальным государством, а также, по-видимому, касается сохранения основ политического строя. Эта зависимость не действует на уровне более мелких социальных общностей, которые являются довольно эфемерными и оставляют для индивида свободу выбора. Се
годня человек не должен умирать за свою губернию, за избирательный округ или за учреждение, в котором трудится. Он не обязан носить одежду, которая служит знаком его принадлежности к той или иной общности, и даже болеть за местную футбольную команду. Не боясь вызвать попреки и оскорбления со стороны окружающих, он может стать болельщиком команды соперников. Клубы болельщиков “Интер” (Милан) или “Манчестер Юнай- тед” существуют и за пределами Милана или Манчестера, и их члены не являются изгоями в местных сообществах: они могут посещать празднества и гуляния безо всякой для себя опасности. В античном городе это было бы невозможно, но в современном — в порядке вещей. Связи такого рода можно менять, не стыдясь и не боясь запятнать свою репутацию. Слова Джорджа Сантаяны, сказанные о национальности и об отношениях с женщинами, — что их невозможно изменить, не потеряв достоинства, и что они настолько несущественны, что их нет смысла менять, — применимы сегодня к большой стране, но не к городу и не к району. Человек может изменить место жительства — переехать в любой город, в любую область — безо всяких формальностей, безболезненно, не нарушая приличий и не совершая измены. При родовой, клановой организации общества это было далеко не так. Общество в целом — страна, нация — остается по- прежнему важным (пожалуй, более важным, чем когда- либо), но любые сообщества более низкого уровня утратили былое значение.
Вот почему сегодня исключен политический плюрализм как система независимых или автономных силовых общностей. С одной стороны, современные локальные сообщества просто не обладают необходимым для этого весом. С другой — свобода немыслима вне плюрализма, вне равновесия сил. Поскольку это равновесие не может быть политическим, оно должно быть экономическим. (Здесь мы ограничимся этой альтернативой и не будем пока рассматривать проблему идеологического плюрализма.)
Вторая причина, делающая неизбежным экономический плюрализм, — то есть существование в обществе в
подлинном смысле независимых хозяйствующих субъектов, обладающих собственностью, — относится к области экономической эффективности, к условиям экономического роста (который сам по себе, несомненно, служит условием социального плюрализма, интересующего нас здесь больше всего).
Политические иерархии подчинены закону, действующему во всяком человеческом обществе: с точки зрения любого элемента, включенного в иерархию (будь то индивид или группа), упрочение позиции данного элемента является гораздо более важной задачей, чем эффективное выполнение обязанностей, которые на него формально возложены.
В этом — основной источник пресловутой неэффективности коммунистической экономики, проявившейся с такой очевидностью во время социальных разоблачений в 1989 году. Лучшей иллюстрацией экономики коммунистического режима может служить рассказанная Вацлавом Гавелом история одного энтузиаста-пивовара, который направил всю свою энергию на улучшение качества пива на предприятии, где он работал (а пиво является для чехов одной из важнейших составляющих их образа жизни)1. В конечном счете, его с позором выгнали с работы как саботажника. Нововведения и забота об эффективности представляют собой разновидность подрывной деятельности.
Означает ли это, что в индустриальном обществе государство должно выступать в роли своеобразного “ночного сторожа” или “дозора”, то есть использовать всю мощь своей централизованной власти лишь для обороны от внешних врагов и для поддержания порядка, оставляя все прочее на волю “рынка”? Такой вывод был бы поспешен и очень далек от истины. “Рыночная” модель гражданского общества была применима лишь в очень специфических условиях Британии XVIII века, где индустриальное общество делало свои первые шаги. Эти условия предполагали, прежде всего, существование технологии, которая позволяла улучшить традиционные методы производства и продемонстрировать привлекательность нововведений, — но и только. Такого рода слабой технологии можно было
дать зеленую улицу, не опасаясь, что она приведет к сколько-нибудь значительному разрушению социальной или природной среды. Но сравним это с возможностями сегодняшних технологий: их ничем не сдерживаемое развитие может привести (и, вероятно, еще приведет) к полному разрушению окружающей среды и общественного порядка. Косвенные последствия использования современных технологий просто колоссальны. Более того, инновации внедряются сегодня в поистине гигантских масштабах и являются необратимыми.

Короче говоря, как масштабы, так и последствия инновационной деятельности затрагивают сегодня интересы общества в целом: речь идет уже не просто о копоти, покрывшей некогда отдаленные уголки Ланкаширской долины.
Нельзя упускать из виду и моральные аспекты распространения свободного и бесконтрольного рынка. В начале и в ходе первой промышленной революции технические нововведения и идеи, положенные в их основу, не слишком далеко выходили за пределы общепринятого здравого смысла. Изобретатели того периода были в основном людьми приземленными, хотя и сметливыми, но это совсем не то, что ученые, ведущие умозрительный поиск на переднем крае современной науки. Вознаграждение, которое изобретатели получали за свою деятельность, было в известном смысле справедливой платой за предприимчивость. Эти люди в самом деле приносили ощутимую пользу своему обществу.
Сегодня же нововведения являются плодом суммарного научно-технического развития, а конкретный удачливый изобретатель оказался в конце длинной цепочки коллективных усилий многих и многих людей. И зачастую вовсе не автор идеи получает награду за ее осуществление. Бывает практически невозможно определить реальный вклад индивидов в инновационные разработки. Поэтому вознаграждение распределяется в общем случайным образом и нередко достается вовсе не творцам новых идей, а тем, кто сумеет выгодно продать конфиденциальную информацию, Доступную ему в силу служебного положения. Экономическая деятельность происходит не в природной, а в социальной среде, и потому успех выпадает, как правило, не на

долю покорителей природы, но достается самоуверенным выскочкам, владеющим искусством закулисного маневрирования в коридорах экономической машины. Моральная обоснованность такого способа обогащения представляется не слишком убедительной.
В этой связи возникает и другая нравственная проблема. Мобильность современного общества привела к появлению таких минимальных базовых социальных единиц как нуклеарные семьи, причем сплошь и рядом оба взрослых в таких семьях работают. В результате сексуальной революции размеры таких семей во многих случаях еще сократились. Эти маленькие социальные ячейки, особенно если взрослые в них работают полный рабочий день, не в состоянии заботиться о тех своих членах, которые являются по тем или иным причинам недееспособными. В обществе, которое по большому счету является богатым и изобильным, распространение нищеты в среде инвалидов и изгоев — факт возмутительный и отталкивающий. Современное общество просто не может обойтись без государства, которое так или иначе является государством социальным.
Кроме этого существует еще весьма трудоемкая сфера социальных услуг, а также необходимость контроля за экологическими последствиями современного производства и потребления. Почти половина всех средств, составляющих национальных доход, проходит в современном обществе через руки государственных чиновников, представителей политической власти. Это неизбежно — даже при условии серьезного сокращения оборонных расходов. Общественная инфраструктура обширна и многосложна. Создавать ее и управлять ею можно лишь коллективно, всем миром.
Но если столь значительная часть экономических запросов контролируется различными политическими инстанциями, это означает, что мы уже не можем говорить о нейтральной рыночной ситуации, в которой запросы определяются взаимодействием потребностей индивидов и природной средой. Современный предприниматель служит посредником не столько между природой и обществом, сколько между “окружающей средой”, которая
находится под политическим контролем, и обществом. Строго говоря, сегодня в развитых странах предпринимаются попытки законодательно ограничить свободу маневра для закулисных дельцов, торгующих конфиденциальной экономической информацией, способной влиять на преобразование окружающей среды, которая, перестав быть природной, превратилась в социальную, политическую и в значительной степени рукотворную. Но в действительности бороться с такой закулисной торговлей чрезвычайно трудно, ибо она составляет самую суть современной интегрированной экономики, а другой экономики у нас уже нет. Когда необходимо совершенствовать методы производства, прилаживая их не к природе, а к среде, формируемой действием разнообразных социополитических факторов, информация об этих факторах и контакты с ключевыми политическими фигурами являются залогом экономического успеха. “Ночной сторож”, обязанный в этих условиях исполнять функцию контроля и надзора, перестает быть просто послушным слугой общества. Современные корпорации расхватывают рано выходящих на пенсию высокопоставленных чиновников и политиков отнюдь не из восхищения перед их интеллектуальными данными — здесь у них нет никаких иллюзий, — но потому что они располагают бесценной конфиденциальной информацией и способны в любой ситуации сразу сказать, какому функционеру из государственной машины следует позвонить для решения того или иного вопроса.
Многосложность и необратимость принципиальных решений, необъятные размеры существующей социальной инфраструктуры, неизбежность внутренних неформальных сделок и важность циркулирующей в этой системе конфиденциальной информации — все это вместе взятое делает модель “чистый рынок плюс минимальное государство” не имеющей ни малейшего отношения ни к реальной, ни к возможной, ни к желаемой действительности. Наиболее же эффективными представляются такие экономические системы, которые, исповедуя принцип свободного сотрудничества между экономикой и государством, опирающегося на неформальные связи и влияния, и не ли-

шая производственные элементы их автономии, оставляя им свободу действий, признают одновременно, что государство все же “делает погоду” и что важнейшие экономические решения неизбежно носят поэтому политический характер.
Примечания
1 Vamp;clav Havel, Power of the Powerless, Armonk, NY, 1990.

<< | >>

↑

Источник: Геллнер Э.. Условия свободы. Гражданское общество и его исторические соперники. 2004

Еще по теме Политическая централизация и экономическая децентрализация: