Некоторые особенности концептуализации в социологии были рассмотрены Брайном в его книге, посвященной проблемам участвующего наблюдения [27]. Сосредоточившись на стилистических приемах социологического изложения, Врайн помогает нам выяснить границы применения понятий и разработать схему их анализа.
Он отмечает, что язык социологии в значительной степени определяется такими стилистическими приемами, как метафора, сравнение, парадокс или ирония. Каждый из них позволяет социологу поставить в центр внимания или подчеркнуть какие-то особые аспекты социальных явлений. Однако, как утверждает Брайн, сама природа этих литературных приемов ограничивает пределы их применения. Некоторые из этих приемов можно объяснить, обратившись к источнику социологических понятии. Социологи часто заимствуют понятия из других дисциплин. В результате вместе со специфическими значениями, обусловившими выбор социологами именно этого понятия, в социологию проникают разного рода ассоциации, оттенки и горизонты значений, с которыми связано первоначальное употребление данного понятия и от которых трудно или невозможно избавиться. Все они внутренне присущи понятию и составляют элементы его значения. Социолог, перенося подобные понятия из Других дисциплин в социологию, прибегает к таким упомянутым Брайном приемаы, как метафора или уподобление. Такие понятия, как «структура», «система», «давление», «силы», .«масса» или «роль» '(с неизменным Добавлением «социальная»), употребляются в социологии метафорически. При этом считается, что каждое из них имеет вполне определенное значение в данном контексте его применения. На самом же деле это понятие несет также обобщенное значение, которое оказывает влияние на то, как воспринимаются социальные отношения в целом. Так, понятиям, заимствованным из биологии, сопутствуют горизонты значений, приводящие к уподоблению общества биологическому организму. Инте ресен в этом отношении также и заимствованный из медицины термин «социальная патология». Долгое время значение этого термина весьма определенным образом ориентировало и направляло программы действия в области социальных проблем'. Многие ведущие понятия социологии, основанные на органической, механической или драматургической аналогиях (напрнмер, функция, сила и роль соответственно), связаны с такими горизонтами значений, которые уподобляют общество организму, машине или театру. Разумеется, умело подобранные метафоры и аналогии помогают привлечь внимание к отдельным аспектам исследуемых социальных явлений. Но считать их главным средством объяснения, строить на них все понимание данного явления — значит скорее затемнять, чем прояснять природу социального мира. Таким образом, применение в социологическом объяснении понятий, заимствованных из других дисциплин, требует попутного учета как их частичного и избирательного характера, так и их обобщенных символических связей55. Брайн анализирует еще одну, совершенно иную по своему характеру, концептуальную ограниченность социологии.
Теперь уже совершенно ясно, что социологические понятия не в состоянии выразить многообразие форм человеческого переживания мира. Дело не только в том, что социологические понятия ограничены и весьма селективны, они, как правило, касаются лишь тех аспектов социальной жизни, которые приближаются к «научному» идеалу разумности и рациональности56. «Эмоциональный» человеческий опыт, чувства и страсти — такие, как любовь, ненависть, страх, долг, из которых рождаются важнейшие события общественной жизни, — все это нисколько не затрагивается тощими концептуализациями социологов. Типичный методологический прием — сведение всего богатства социальной жизни к серии пятибалльных шкал. Социологический словарь, говорит Брайн, был основан в значительной мере на рациональ* ности и логике; теперь пришла пора поразмыслить над тем, как теоретически и методологически трактовать те фундаментальные формы культуры, которые как раз не обладают свойствами осмысленности и логичности в социологическом их понимании'. Брайн рекомендует шире внедрять '«конкретные» понятия, которые максимально усиливают «экспрессивное значение специфических переживаний, выявляя механизмы их интуитивного постижения» [27, р. 40]. Эти конкретные понятия не входят в словарь традиционной социальной науки, но они насущно необходимы для точного знания о человеке в обществе. Их отсутствием и объясняется, почему некоторые романы иногда способны дать более живое понимание социальных ситуаций, чем социологический анализ. Примером может служить социология расовых отношений, где отсутствие существенных результатов объясняется вполне понятной неспособностью белого социолога принять роль негра. Романы и очерки таких писателей, как Ричард Райт, Ральф Элисон, Джеймс Болдуин, Элдридж Кливер, Стоили Кармайкл и Джордж Джексон, показывают, что значит быть черным в Америке, с несравненно большей полнотой и силой, чем десятки эмпирических исследований, проведенных белыми социологами. Для выработки социологических описаний, более адекватно отражающих богатство социальной жизни, Брайн предлагает использовать метод участвующего наблюдения. Однако, описывая методологические процедуры [27, ch. 7], он пользуется традиционным языком верификационистов и в конце концов приходит к толкованию участвующего наблюдения как «субъективного» дополнения к так называемым «объективным» традиционным эмпирическим процедурам. Обсуждая вопрос, Брайн лишь закрепляет традиционную дихотомию «объективизма» и «субъективизма» в социологии, ибо ему не удается подойти к проблеме взаимодействия участвующего наблюдателя и наблюдаемых им субъектов в контекстах обыденного мышления. Таким образом, сформулированные Брайном методологические принципы вряд ли помогут участвующему наблюдателю, стремящемуся сделать очевидными собственные фоновые ожидания *.