Феноменология представляет собой почти исключительное явление в области философии науки, ибо она сосредоточивается на исследовании очевидного. Как ни парадоксально, но именно в этом состоит, на мой взгляд, главная трудность ее понимания.
Очевидное — это необходимо принимаемое на веру; именно исключив сомнения относительно некоторых аспектов нашего мнра, мы оказываемся в состоянии без излишних рассуждений вести повседневную жизнь и, конечно, осуществлять многие научные предприятия. В результате любой подход, трактующий очевидное как проблематичное, подвергается риску быть непонятым по той причине, что он якобы оскорбляет наши чувства. И это одинаково справедливо как для вошедшего в поговорку «человека с улицы», так и для ученого, от которого требуется, чтобы он сомневался в своих собственных представлениях о мире объектов (или индивидов), который он изучает. Чего же в таком случае требует феноменология от тех из нас, кто изучает социальную реальность? Прежде всего перед нами встает приятная задача обратить должное внимание на человеческий характер интересующего нас мира. Человеческая деятельность является значимой деятельностью, иными словами, наши действия целенаправленны, и мы реагируем не на внешние действия других индивидов, а на их предполагаемые намерения. Созданные людьми социальные объекты (институты, организации) имеют значение не только в глазах их создателей, но — что гораздо важнее — продолжают существовать и изменяются в соответствии с тем, как первоначальные программы интерпретируются нынешними участниками деятельности в определенных социальных контекстах. Наблюдатель, таким образом, должен стремиться избежать искажения предмета изучения под нлиянием собственных обыденных интерпретаций и понять, насколько это вообще возможно, то значение (или значения), которым обладает взаимодействие для самих Деятелей, понять, как повседневная реальность привычным образом реализуется как естественное состояние Дел. Понятно, что все богатство опыта доступно лишь то- ’У особенному индивиду, который его испытывает. Гру* бо говоря, мы не можем (по крайней мере, с этой целью) проникнуть в голову другого человека. Если мы хотим изобразить индивидуальный опыт, то самое лучшее — дать людям говорить самим за себя. Но, поскольку наука все же желает сказать свое слово', она должна выйти за пределы индивидуального опыта и сосредоточиться на изучении общепринятых допущений о социальной реальности (и связанных с ними действий), служащих источником и средством реализации такого опыта. Другими словами, наука должна стремиться к пониманию процесса переживания опыта. Возьмем несколько примеров из повседневной жизни. Обыкновенно я принимаю человека таким, каким он мне является, ибо я не сомневаюсь в его искренности (если, разумеется, его появление в данном социальном контексте было предсказуемо или по крайней мере имело для меня смысл). И наоборот, если человек одного со мной пола во время разговора все больше и больше приближается ко мне, я считаю его движения угрожающими, ибо у меня есть некоторые представления об особенностях социального пространства. В обоих случаях налицо действие фоновых ожиданий, используемых для осмысления переживаний. Эти ожидания необходимы, ибо со- 1 циальная жизнь требует постоянных умозаключений по поводу неизвестных нам элементов мотивации другого. Даже в прямых взаимодействиях «лицом-к-лицу», когда переживания другого кажутся доступными почти во всей своей полноте, мне приходится предполагать, что другой «знает» так же, как «знаю» я. I Наша повседневная жизнь организована нами таким образом, что мы можем существовать не рассуждая. Да- jj же переживания, которые потенциально подрывают наше обыденное знание о мире, обычно могут быть включены в рутину нашего существования73. Феноменология, будучи «беспредпосылочной философией» (Гуссерль), должна стремиться не только постигнуть нерефлексивний процесс переживания, но и отбросить, заключить в скобки обыденные и даже традиционные «научные» представ- ления об этом процессе *. Отсюда три ее главных вклада в изучение социальной жизни. 1. Анализ свойств обыденного мышления и деятельности, ярче всего представленный в работах Альфреда Ц1юиа, является, пожалуй, самым значительным достижением феноменологически ориентированной социологии. Мир нашей повседневности, согласно Шюцу, является для нас «верховной реальностью». Хотя мы то и дело впадаем в грезы, а иногда подвержены религиозным и мистическим переживаниям, все это происходит в контексте, где господствует почти непоколебимая уверенность в фактичности повседневной жизни. Это особенно ярко выражается в том чувстве потрясения, которое мы испытываем, очнувшись от необычайно живого сна и обнаружив, что «на самом деле» мир таков, каким он был всегда. В этой повседневности люди судят о мире прагматически, ищут не всей истины, а лишь практических рецептов, позволяющих успешно справляться с проблемами их текущей деятельности. Их «знание» выражается в форме типизаций, языковых категорий, определяющих мир в его как символических (закон, добро, зло, судьба), так и чисто человеческих (родственник, друг, полисмен) аспектах. Оно включает в себя также рецепты достижения социального успеха в этом знакомом мире — наиболее очевидные, выраженные в поговорках, но содержащиеся также в огромном числе неосознаваемых фоновых ожиданий, обеспечивающих повседневным переживаниям их обыденный характер.
Если возникают какие-то вызывающие беспокойство явления, очередной рецепт позволяет нам рутинизировать их, приклеив соответствующий ярлык (сон, галлюцинация) или признав, что, хотя сами мы не в состоянии их понять, существуют эксперты (доктора, ученые, священники), обладающие необходимыми знаниями для преобразования их из проблематичных в рутинные. В этом мире, следовательно, мы действуем Рационально, однако лишь в том смысле, что нас интересует практическая адекватность наших действий, то есть и\ адекватность с точки зрения удовлетворения наших повседневных интересов. 2. Можно утверждать, что социологи не смогли соотнести свое убеждение в существовании объективного м'и- пп 1 '!М0СТЬ от языка делает претензию на создание «беспред- ылочной философии» в конечном счете неосуществимой. ра социальных структур, институтов и ролей, в котором действуют безличные силы, с реальностью и непосредственностью человеческого опыта. Обычно мы исходим из имплицитной дихотомии объективных «фактов» и субъективного «опыта» и самоочевидной предпосылки о каузальной первичности первых74. Так, отличительной чертой социологического исследования стал поиск объективных социальных сил, которые могли бы объяснить субъективный опыт, тогда как теория социализации зачастую как будто описывает переход упорствующего индивида в «реальный» мир75. В таких случаях социологи обычно используют описанную Натансоном модель «контейнера, в котором имеется внутреннее «содержимое» (личный опыт) и внешняя «оболочка», оснащенная проводами для получения сообщений из «реального» мира» [160, р. 231]. Что теряется из виду при таком описании, так это процессуальные взаимоотношения субъекта и объекта в социальном мире, то есть интерсубъективный характер социальной жизни. Реальность моего субъективного мира основана на повторяющихся действиях других людей и моих суждениях относительно их мотивов. Реакция других на мои действия формирует мои цели (Шюц определяет их как мотив «для того чтобы») и мои представления о самом себе (мотив «потому что») и подтверждает мое представление о реальности. В то же время объективность социального мира поддерживается продолжающимся взаимодействием и приверженностью символам законной власти. История, быть может, уже определила характер действующих лиц и хот событий, но для того, чтобы драма продолжалась, роли должны разыгрываться, а интрига должна восприниматься всерьез. В этом переплетении определений и переопределений реальности и обнаруживается диалектический характер взаимосвязи человека и общества76. Отсюда следует, что процессы определения социальной жизни делают социальные объекты и силы отличными по своей природе от физических объектов и сил. Было бы абсурдом, если бы не стало банальностью рассматривать отношения социальных институтов и человеческого- поведения точно так же, как отношения магнита и железных опилок. Реификация социальных феноменов—? отношение к ним как к объектам — это продукт «естественной» установки повседневной жизни, в которой мир представляется совокупностью объективированных типизаций, жестких и реальных. Феноменологическое осознание требует воздержания от веры в реальность этих объектов и анализа социальных процессов, посредством которых участники объективируют свои определения ситуаций *. Профессия, организация или уровень способностей (возьмем хотя бы эти три примера) не должны больше рассматриваться как «реальные» вещи или же объекты, предпринимающие (в первых двух случаях) какого-либо рода действия с целью удовлетворения своих потребностей. Их следует трактовать как ярлыки, используемые индивидами для осмысления собственной деятельности, или же как идеологические образования, выработанные для ее защиты. 3. Традиционная премудрость теоретической социологии, выраженная в трудах классиков и подтвержденная в недавних работах (например, в книге П. Коэна, [49]), состоит в том, что изучение социального порядка — главная задача этой науки. К сожалению, почти все исследователи-эмпирики оставили эту проблему теоретикам или же решили, что ссылка на такие «макро»-понятия, как «культура» или «социальная структура», освобождает их от изучения порядка на «мнкро»-уровне. Однако здесь- не помогут ни упование на теоретиков, ни обращение к привычному социологическому жаргону, апеллирующему к объективному «внешнему» миру. Культурные роли, например, как показал Гарфинкель [74], обязательно содержат в себе «et cetera clauses» по причине многообразия возможного опыта. Они сами должны интерпретироваться и использоваться людьми в ходе развертывания ?социальных ситуаций. Ясно, таким образом, что социальный порядок имеет самое прямое отношение к практическим теориям, рабочим понятиям, а также и к актам принятия решений самих членов общества. Во многих отношениях это конвенциональный порядок, в котором определения ситуаций возникают в ходе взаимного соглашения и уточнения точек зрения участников •. Повторим еще раз: феноменологическое понимание заставляет нас изучать становление этого порядка, а не ограничиваться принятием допущения о его существовании и бездумным соотнесением А и В.