Различение этих двух типов правил, о которых уже говорилось в предыдущей главе, поможет нам уточнить позиции феноменологической социологии и показать ее отличие от традиционной социологии68. Базисные правила стоят в центре интересов социологии обыденной жизни; это скрытые средства, к которым мы прибегаем в ходе взаимного согласования и конструирования повседневной практической деятельности.
Я уже упоминал описание Шюцем «взаимности перспектив» как один из примеров подобного рода базисных правил, воплощающих в себе специфическую рациональность здравого смысла и являющихся средством выработки и закрепления нашей веры в этот мир. Традиционная социология игнорирует аналитические проблемы, выдвигаемые обыденным мышлением, и в своих эмпирических исследованиях ограничивается доволь- но-таки неадекватной фиксацией некоторых аспектов содержания поверхностных правил. Поверхностные правила включают в себя наряду с прочим ряд явлений, подводимых обычно социологами под понятия «норм» и «ценностей». Несмотря на постоянный интерес к «ценностям» и «нормам», традиционная социология оказалась на удивление неспособной к добротному описанию частных поверхностных норм и выявлению условий их применения. Главной причиной этого можно считать ее приверженность к методологическим процедурам, не позволяющим схватить поверхностные правила социальной жизни. Различие базисных и поверхностных правил аналогично различию формы и содержания. В то время как социологи интересуются содержанием, то есть содержательными проблемами или поверхностными правилами (такими, как сравнительный анализ жизненных стилей, содержание социализации, моральные или политические убеждения, идеология), феноменология требует выработки процедур, раскрывающих действительные значения, на которые ориентируются члены общества, и демонстрирующих процесс их конструирования. В фокусе исследования при этом оказываются ситуационно обусловленные особенности реализации индивидами самого содержания норм. Такого рода методология требует, чтобы наблюдатель в ходе выявления содержательных значений повседневной жизни постоянно эксплицировал свои собственные предпосылки, коренящиеся в представлениях здравого смысла. Форма и содержание становятся, таким образом, дополняющими друг друга и в конечном счете нераздельными областями исследования в феноменологической социологии. Хотя интерес к форме можно считать в некотором роде первичным (ведь именно базисные правила создают саму возможность значимого действия), формы пусты, пока они не связаны с конкретными обстоятельствами, с конкретным контекстом их повседневной реализации. Содержание в высшей степени важно для членов общества и поэтому должно быть таковым и для социологов в ходе их исследований. Способы, какими императивы феноменологии воздействуют на методологические и предметные интересы социологии, требуют нового подхода к проблеме обоснованности. И снова источники такого подхода следует искать в трудах Шюца. В пятой главе указывалось, что обоснованность большинства социологических объяснений определяется обычно в зависимости, во-первых, от внутренней логики объяснения и, во-вторых, от наличия в этом или в других исследованиях результатов, прямо или косвенно подтверждающих данное объяснение. Однако, сведя критерий обоснованности к внутренним проблемам исследовательской деятельности, мы лишаемся возможности объяснения отношений между этой деятельностью и реальностью, к постижению которой мы стремимся. Становится весьма трудным, если вообще возможным, выявление отношений и связей между реконструированной логикой объяснения и практической логикой созидающих реальности индивидов. Феноменологическая социология, уделяющая особое вннманне именно этим связям, предлагает новый критерий обоснованности. Она полагает, что обоснованность социологической интерпретации в конечном счете зависит от того, насколько правдоподобно идеализированные и формализованные социологические конструкты второго порядка воспроизводят сущностные процессы конструирования значений, из которых, собственно, и возникают анализируемые социологами действия. Другими словами, установить обоснованность — значит ответить на следующий вопрос: каково отношение между ретроспективной рефлексией социолога и ушедшей в прошлое реальностью, которую он стремится понять? Общие принципы подхода к проблеме обоснования, добавляющие новое измерение к внутренним критериям традиционного социологического объяснения, были представлены Шюцем в форме трех критериев конструирования и оценки социально-научных моделей социального мира. Стремясь выработать «объективные» интерпретации структур значений, Шюц настаивал на том, чтобы мыслительные объекты социальных наук, их конструкты второго порядка оставались согласованными с обыденными конструктами первого порядка, формируемыми людьми в процессе созидания и сохранения социальных реальностей. Для этого типические конструкты социаль- «b'Y'ayx должны удовлетворять следующим постула- 1. Постулат логической строгости: конструкты должны быть ясными, отчетливыми и следовать законам формальной логики. 2. Постулат субъективной интерпретации: предполагается построение моделей индивидуального сознания н его содержаний, которые могли бы объяснить полученные социологом данные; этим достигается возможность соотнесения любых человеческих действий и их результатов с субъективными значениями действий индивида. 3. Постулат адекватности: каждый термин или понятие модели действия должен конструироваться таким образом, чтобы реальное действие в мире, организованное согласно этой модели, могло быть понято самим действующим лицом и другими людьми в терминах обыденной схемы интерпретации. Этим обеспечивается согласованность социологических конструктов с конструктами повседневного опыта. Первые два постулата не представляют собой чего- либо принципиально нового, тогда как третий имеет решающее значение для установления обоснованности. Именно этот постулат требует иного понимания обоснованности и при этом ставит новые методологические проблемы. Однако следует отметить, что существует некоторое несоответствие между первым и третьим постулатами в их шюцевской формулировке. Если принять во внимание, что обыденное практическое мышление не согласуется с правилами формальной логики (а это показали экзистенциальная психиатрия, теория когнитивного диссонанса, лингвистическая философия и этнометодология), то шюиевский постулат логической строгости свидетельствует о некоторой ограниченности социологического теоретизирования и интерпретации. Приняв его, социолог осознает свою неспособность схватить «живое настоящее» субъектов, исследуемых посредством конструктов второго порядка. Рефлексивная ретроспективная интерпретация оказывается чуждой живому потоку интенциональностей; «объективность» социологических объяснений, достигаемая частично именно путем их согласования с правилами формальной логики, предполагает наличие некоторой дистанции между ними и объясняемой при их помощи социальной реальностью.
Реальная методологическая практика требует некоторой модификации первого постулата: логическая строгость должна быть практически достаточной. Будучи социоло- гом-наблюдателем, я придерживаюсь «научной установки» в отношении насущных проблем моей социологической деятельности и стремлюсь устранить ВСЯКУЮ непоследовательность и двусмысленность в своих интерпретациях. Однако я должен понимать, что мое собственное теоретизирование обусловлено и ограничено практическими обстоятельствами моей деятельности, и в конечном счете как член общества я пользуюсь теми же самыми приемами обыденного мышления, что и все остальные члены социального мира. Осознание социологами «бесконечного регресса» всякого описания социального мира, независимо от того, принадлежит оно социологу или несо- циологу, должно привести к превращению самого этого регресса в методологическое орудие69. Постулат логической строгости, таким образом, практически может быть преобразован, поскольку это необходимо социологу, в требование согласовывать объяснение с тем, как он осознает и описывает ситуационно обусловленный характер истолкования мира действующими индивидами. Фундаментом нового подхода к проблеме обоснованности становится постулат адекватности, привлекающий внимание к значению социологических истолкований для самих индивидов, поведение которых ретроспективно пытается понять социолог. Социолог должен не только соотносить их со значениями действия (постулат 2), он должен также создавать конструкты второго порядка из тех значений, которые преемственны по отношению к обыденному опыту индивидов. Социологическое объяснение должно допускать обратный перевод на язык, которым пользуются сами участники, осмысливая свою собственную деятельность. Если объяснение не удовлетворяет этому требованию, оно не обосновано на интсн- циональном уровне. Согласно феноменологическому определению этого термина, обоснованность можно считать обеспеченной лишь тогда, когда достигнуты преемственность и совместимость социологических объяснений и обыденных интерпретаций, выдвигаемых самими участниками. Социологические модели должны соответство- вать методам выяснения адекватности, практикуемым членами общества в их повседневной деятельности. Лишь таким образом обеспечивается согласование этих моделей с обыденным опытом. Обоснованность устанавливается путем разработки методов, показывающих, что с любой практической точки зрення социологические реконструкции согласуются с конструкциями действующих лиц70. Уинтер, критикуя социологическую теорию с позиций феноменологии, развивает шюцевский постулат адекватности и поясняет его смысл. Анализ критериев обоснованности или адекватности интерпретации он начинает с рассмотрения проекта действия, как этот проект существует в сознании действующего индивида, и переходит далее к описанию взаимоотношений проекта и объяснительных конструктов социальной науки. Отправляясь, таким образом, от уровня значения, от уровня интенционального «я» в его повседневной деятельности, Уинтер приходит к такому выводу: «Решающий критерий адекватности суждений о «смысле действия» — проект действующего индивида, то есть будущее состояние дел, как оно предвидится им, или же ретроспективное воспроизведение проекта как прошлого; значит, смысл — это то, «что имеетгя в виду» или «что имелось в виду» [224, р. 131]71. На высшем уровне критерием адекватности социологической интерпретации является сама общая культура. Уинтер, следуя за Гарфинкелем, определяет культуру как «социально санкционированные основания и действия, которые используются людьми в их повседневных делах и относительно которых считается, что все прочие члены группы используют их тем же самым образом» [р. 123]. Именно эти основания суждения, принимаемый на веру мир и выступают в качестве конечного критерия обоснованности. Следует отметить, что в отличие от большинства социологических словарей, «экстернализующих» куль- ТУРУ- феноменология считает, что социальная структура "нится» (meant) и не обладает никаким «объективным» единством. Как уже отмечалось выше, для некоторых научных целей социолог может (и даже должен) принять а веру определенные аспекты этого мнения (meaning), однако” при этом он постоянно держит в уме тот факт, что социальная структура или любой другой социальный феномен, рассматриваемый в качестве объективной, внешней, независимой переменной, является продуктом интен- циональной социальной «работы» членов данной культуры. Таким образом, «культура — это кристаллизованный проект общества и решающий критерий адекватности любой интерпретации социальных процессов» (р. 138). В самом общем виде проблема обоснованности, как она должна решаться в конкретных эмпирических исследованиях, состоит в том, чтобы обеспечить соответствие социологических интерпретаций интерпретациям здравого смысла. Уинтер говорит об этом следующим образом: «Критерием адекватности любого научного постижения этих типичных форм является спроектированное значение этого мира для его осознания» (р. 137). И далее: «Социальная форма или символ, или институт может рассматриваться как кристаллизация значений, образующих сознание, и, как таковая, может быть подвергнута научной схематизации. Частные социальные науки могут затем идеализировать элементы этой формы и обстоятельства ее возникновения в соответствии с собственными интересами. Однако понимание значения этой закономерности в конечном счете проверяемо лишь путем открытия интенциональности, посредством которой она конституировалась и актуализировалась» (р. 140, курсив мой. — М. Ф.). Постановка проблемы в этих идеальных и абстрактных терминах не дает нам никаких указаний на то, как практически может быть достигнута такая обоснованность в повседневной исследовательской деятельности. №[ Шюц, ни Уинтер не дают практических рекомендаций. Сам язык препятствует достижению абстрактного идеала обоснованности в силу бесконечного регресса интерпретаций этого мира, так что социологу приходится довольствоваться некоторым приближением к идеалу, степень которого определяется практическими потребностями то- уо или иного исследования. Главная цель состоит в том. Чтобы были практически удовлетворены требования аде- кватности, предъявляемые участниками. При этом следует помнить, что сама природа обыденных «разговоров» препятствует удовлетворению абстрактного идеала. Язык — это больше чем просто устная речь, ибо мимика и жесты также интенциональны, насыщены значением. Отсюда — новые проблемы, отсюда и ограниченность социологического описания. Социолог никогда не может «описать все как было», ибо не все переживаемое выразимо в языке. В этом смысле даже частично обоснованное описание всегда останется лишь интерпретацией повседневного опыта.