§ 3. Дневники и личная переписка

Дневники представляют собой личный, индивидуальный, но не вполне частный способ фиксации информации. Дневник (как и письмо) — это непосредственное, живое свидетельство прошлого, наполненное множеством живых наблюдений и интересных деталей, своеобразное «окно в прошлое».

При этом в отличие от мемуаров дневники — источник не столь тщательно литературно организованный; в этой связи они сохраняют не только определенную историческую информацию и фиксируют отношение к ней индивида, но также являются свидетельством определенных интеллектуальных особенностей соответствующего времени (бытовой язык и способ выражения мысли; живая спонтанная реакция, зафиксированная непосредственно в момент определенного исторического события и не связанная с интеллектуальными спекуляциями, которые возникают относительно этого события с течением времени, и проч.).
Авторы дневников свободны от цензурных соображений (по крайней мере, если они не собираются публиковать свои дневники при жизни), что делает дневниковый текст более «открытым», чем тексты писем (имея в виду длительно су- ществоваший «обычай» перлюстрации) и, тем более, публикуемых произведений. Кроме того, дневник, в отличие от писем и публикаций, не имеет современного автору живого адресата или читателя, мнение коего автору надлежало бы каким- либо образом учитывать.
В то же время не следует преувеличивать степень «интимности» дневниковых записей (как, впрочем, и личной переписки). Автор дневника отражает в нем некие индивидуальные впечатления и соображения, не исключая, в целом, возможности их публичной реализации в некоей временной перспективе (если только дневниковые записи не уничтожаются самим автором или по его распоряжению). Поэтому за кажущейся простотой личных записей необходимо различать вполне определенную тенденцию, проводником которой вполне сознательно является автор, фиксируя свою точку зрения.
Кроме того, в каждый отдельный исторический период авторы дневников и писем придерживаются определенного стандарта, заданного обществом для такой литературы. Поэтому эти документы, взятые в комплексе с другими источниками аналогичного характера, дают много информации касательно интеллектуального состояния той социальной среды, к которой принадлежат их авторы, а также касательно комплекса проблем, которые стояли в соответствующее время в центре внимания данного слоя общества.

Вместе с тем исследователь должен постоянно иметь в виду, что дневниковая запись — отражение исключительно субъективного восприятия исторической реальности (включая оценку значимости тех или иных событий) и психологического состояния автора в определенный момент времени, что может привести к появлению в тексте определенных исторических ошибок, пропусков и неточностей, а также необъективных оценок событий и явлений. Значение дневников как исторического источника связано и со степенью информированности авторов относительно событий, которые упоминаются в дневниках, и уровнем объективности располагаемой информации. В этой связи многое зависит от места автора в социальной структуре и от степени его образованности.
При работе с опубликованными дневниками и письмами следует учитывать возможное вторжение издателей в авторский текст. Фрагментация этих документов в соответствии с позицией редакторов и издателей — подчас даже хуже, чем их полное отсутствие: активное редакторское вмешательство в текст может привести к искажению позиции авторов, привнести тенденциозность, что может ввести исследователя в заблуждение относительно истинной авторской позиции. В таких случаях неоценимой может оказаться работа по сверке публикаций с архивными оригиналами13.
Дневниковые записи ценны, прежде всего, своей непосредственной реакцией на события и отсутствием специально оформленной и полемически заостренной тенденции. Кроме того, коль скоро далеко не всегда дневники подвергались авторской переработке для последующего издания, а иногда и вовсе не предназначались для публикации, они могут содержать интересные и оригинальные трактовки событий исторической повседневности, составляющей основной фон общественного развития, а также сообщать интересные нюансы личностных и деловых характеристик исторических персонажей, которые невозможно отыскать в официальной печати, иногда — просто в силу их «непубликабельности» по меркам своего времени.
Например, известные дневниковые записи Преосвященного Порфирия (Успенского)4, охватывающие 1841-1885 гг., дают обильную информацию не только касательно экспедиционной и стационарной жизни автора, но и о состоянии официальных церковных учреждений, о вопросах межгосударственных и межцер- ковных отношений и т.д.
Разысканные в 1980-х гг. усилиями японского профессора Кэнносукэ Накамуры в Центральном государственном историческом архиве в Ленинграде дневники известного русского миссионера, прославленного в 1970 г. в лике святых архиепископа Николая (Касаткина) (1836-1912) охватывают (с лакунами) 1870-1911 гг. и дают ряд интересных характеристик особенностей начальной стадии процесса становления Православия в Японии (включая информацию о переводе Св. Писания и богослужебных книг на японский язык), завершившегося во 2-й пол. XX в. формированием автономной Японской Православной Церкви в составе Русской Православной Церкви Московского Патриархата15.
Живым свидетельством не только о религиозной жизни русской эмиграции, но и о ряде особенностей становления автокефальной Православной Церкви в Америке можно считать дневниковые записи протопресвитера Александра Дмитриевича Шмемана (1921-1983), охватывающие 1973-1983 гг.16 Особый интерес к информации и характеристикам, приводимым о. Шмеманом, связан не только с его активной общественной позицией и широкими контактами17, но и с его близостью к церков
ным событиям: кроме руководства в 1962-1983 гг.

Св.-Владимирской духовной семинарией, он в 1964-1983 гг. был членом митрополичьего совета и сыграл важную роль в признании Северо-Американской автокефалии Московским Патриархатом.
Важным источником информации о жизни Католической церкви в эпоху Возрождения является «Дневник» Стефано Инфессуры (ок. 1435 — до 1500), охватывающий время с 1294 до 1494 г.18
К папству Инфессура относится весьма враждебно. Корни этой вражды лежали в самой структуре коммунального уклада Папского государства, в особенности его столицы19.
В то же время, несмотря на политическую ангажированность, Инфессура не искажает фактов и старается передавать только то, что сам наблюдал либо узнал от доверенных лиц. Однако исключительный политический прагматизм Инфессуры делает его записи бесполезными для изучения таких явлений, как гуманизм, ренессансная литература и изобразительное искусство20.
Как пример своеобразного «официального дневника» крупного чиновника папского двора в Риме назовем Diarium (Liber notarum)21, которую вел, исполняя обязанности церемониймейстера папского двора, Иоганн Бурхард (ок. 1450-1506)22.
Liber notarum — официальная запись наиболее значимых папских церемоний, в организации которых Бурхард сам принимал участие23. Весьма яркая авторская интонация Бурхарда, подчас доходящая даже до желчности, делает эти официальные записки своеобразным вариантом дневниковых записей официального чиновника высокого ранга24.
Тон записей Бурхарда бесстрастен, равнодушен и холоден. В центре его внимания — главным образом то, что имеет какое-либо отношение к церемониальному ведомству. Но он обращает внимание и на события, происходящие вне стен папской резиденции и получающие отклик внутри папского двора (причем в ряде мест Бурхард явно зависит от Инфессуры). В этой связи его «Дневник» приобретает характер первоклассного источника, дает ценный материал по истории папства на рубеже XV-XVI вв. Целый ряд замечаний Бурхарда, сквозь маску беспристрастности, говорил знающим людям очень много25.
К дневниковым записям примыкает такой интересный вид источников, как личная переписка (эпистолярные источники). Переписка известных исторических деятелей дает возможность установить немаловажные детали отдельных исторических событий или официальных решений, в коих тем или иным образом участвовали данные лица. Письма лиц не публичных могут сыграть важную роль в исследовании общего исторического контекста, на фоне которого равивались те или иные исторические события.
Например, прекрасным введением в историю Франции начала XI в. могут служить письма епископа Фулберта из Шартра (ум. 1028) — одна из наиболее значимых коллекций, связанных с традицией церковных школ на севере Европы, первоначально собранная и опубликованная учеником Фулберта Хильдегаром и его секретарем Сиго26. Из раннего Средневековья дошли письма вдохновителя II крестового похода и «Учителя Церкви» цистерцианского монаха Бернара Клервоского (1090—1153)27; известного хрониста своего времени каноника из Шалон-сюр-Марн в Шампани Гвидо (Gui de Bazoches, Guy de Bazoches, Guido of Bazoches, Guido de Bazoches, Guido Bazoches, Guido de Basochis; до 1146—1203)28 и мн. др.

Интересный блок личных писем оставил первый «поэтикос» армянского Возрождения Григор Магистрдс Пахлавунй-младший (ок. 990 - 1058 или 1059), происходивший из известного княжеского рода Пахлавуни29. Он был знатоком церковной литературы, приверженцем и защитником Армянской церкви, отличался набожностью и в то же время слыл человеком свободомыслящим и эрудированным. Благодаря его письмам в армянскую литературу вошел новый литературный жанр — эпистолярный30.
Григор Пахлавуни отдавал должное богословию, но мечтал о восстановлении и развитии среди армян древнегреческой учености (математики, геометрии, медицины и литературы). В этих целях Григор разрабатывает в своих письмах целую учебную программу: он говорит, что до Аристотеля «сперва надлежит полностью овладеть грамматикой вместе с толкованием, следом за нею — риторикой с ее тремя разделами, безошибочно различая их, а затем определениями платоновскими, аристотелевскими и пифагоровскими завершить (все это)». А «до этого обучение следует начать с чтения Ветхого и Нового заветов, а также мифологии, которую надо извлекать из многих и различных мест, и после с ревностной и здравой мудростью приступить к изучению отрывков высказываний Гомера и Платона и ко всем прочим искусствам и книгам. Ибо вполне ученый исповедует знание и отрекается от незнания в особенности, если он овладел четырьмя искусствами — математикой, музыкой, геометрией и астрономией».
Обширная переписка, которую вел Джон Эмерич Эдуард Далберг, первый барон Актон (1834-1902), — ведущий английский католический историк викторианского времени и один из крупнейших историков либерального направления в мировой историографии31, среди многих проблем охватывает и вопросы церковной истории. Существенный интерес представляет его переписка с кардиналом Ньюманом, немецким историком и лидером старокатоликов Деллингером, кембриджским профессором церковной истории и англиканским епископом Пйтерборо, а затем Лондона Манделлом Крейтоном (1843-1901) и др., в частности — по проблемам, связанным с предпосылками и развитием протестантской Реформации, с I Ватиканским собором и его декретами (лорд Актон, в частности, предпринял попытку повлиять своим авторитетом на процесс принятия собором догмата о папской непогрешимости, для чего специально прибыл в Рим в 1870 г., но не преуспел32) и др.33
Интересны дневники и письма самого кардинала Ньюмана, полная комментированная публикация которых, начатая Оксфордским университетом в 1973 г., недавно завершена34.

<< | >>

↑

Источник: В.В. Симонов. Введение в историю Церкви. Часть 1: Обзор источников по общей истории Церкви: Учебное пособие. — М.: Издательство Московского университета. — 752 с., илл.. 2012

Еще по теме § 3. Дневники и личная переписка:

- Адвайта - Атеизм - Буддизм - Зарубежная художественная литература - Индуизм - Ислам - История религий - История церкви - Православие - Протестантизм - Религии разных народов - Религиозная литература - Религиозные деятели - Религия и наука - Священные тексты - Теология (Богословие) -