Еще более определенно и вместе с тем развернуто мысль о взаимодействии национального и интернационального пластов культуры применительно к социологии высказал Пьер Бурдье, который незадолго до смерти предложил программу исследовательской деятельности в этой области30.
Остановимся на этой программе более подробно, поскольку она не только не вызывает отторжения, но и оказывается совпадающей с задачами нашего проекта. Бурдье начинает с тезиса, опровергающего наднациональный характер любой интеллектуальной деятельности. «Часто считают, — пишет он, — что интеллектуальная жизнь интернациональна “по определению”. Нет ничего более ошибочного. В интеллектуальной жизни, как и в любом другом социальном пространстве, находят свое место национализм и империализм, а интеллектуалы практически так же, как и все, распространяют предрассудки, стереотипы, общепринятые мнения и представления, очень поверхностные и элементарные, которые питаются случаями из обыденной жизни, недопониманием, недоразумениями и обидами... Все это заставляет меня думать, что установление истинного научного интернационализма, который, на мой взгляд, есть начало интернационализма вообще, не может происходить без специальных усилий. Будь то область культуры или ка- кая-то другая область, я не верю в laisser faire. Я хочу показать, как в международных обменах логика laisser faire часто приводит к тому, что начинает циркулировать самое плохое, а самое хорошее не может войти в оборот. В этом вопросе, как и в других, мною движет сциентистская убежденность, которая теперь не в моде...»31 Далее Бурдье предпринимает специальный анализ препятствий, которые оказываются на пути движения идей из одной страны в другую. Наибольшее внимание при этом уделяется французско-немецкому взаимодействию. Бурдье приводит в связи с этим наблюдение Маркса, который в свое время заметил, что «немецкие мыслители очень плохо понимаются французскими мыслителями, поскольку они воспринимают тексты, которые были носителями определенной политической конъюнктуры, как «чистые» тексты и трансформируют политического агента, находящегося в основании этих текстов, в трансцендентального субъекта». Одна из основных проблем межкультурного взаимопонимания состоит в том, что при переводе с одного языка на другой текст вырывается из контекста, в котором он был создан, и ввиду этого он лишается основной смысловой нагрузки, связанной с полем интеллектуального производства. Более того, в новом интеллектуальном поле, в которое перемещается продукт, изготовленный в другом поле, он наделяется новым смыслом, который проистекает из специфики культурной ситуации «принимающей стороны». Бурдье анализирует механизм такого перемещения из одного интеллектуального поля в другое. «Перемещение» предполагает проведение ряда организационных операций. Это операция отбора (выбор произведения для перевода), операция самого перевода, который может быть недостаточно адекватен в силу причин лингвистического характера, операция придания новой марки продукту (выбор издателя и издательства), операция представления (предисловие, комментарии, заключение) и, наконец, операция чтения, которую осуществляет публика. На всех этих этапах и перемещениях действуют свои интересы и предрассудки. Бурдье подчеркивает значение Realpolitik разума, ради которого необходима организация диалога и «научное изучение национальных полей производства и национальных категорий мышления, в которых знание формируется и широко распространяется, в частности, благодаря преподавателям иностранных языков и культур»32. Если иметь в виду задачу «преодоления» национальных границ мышления или свободу от национальных категорий мышления, то к этому можно прийти лишь через сознательно направленные усилия по осмыслению и экспликации этих категорий. «Социология и социальная история, рефлективные и критические (в кантовском смысле) должны бы задаться целью пролить свет на структуры национального культурного бессознательного, чтобы лучше разобраться в них с помощью научного социоанализа. Они могли бы раскрыть — посредством исторического анамнеза...
национальных историй, а в особенности истории образовательных институтов и полей культурного производства — исторические основания, которые социальные агенты применяют, сами того не замечая, в своей деятельности по культурному производству и рецепции продуктов культуры»33. Завершая изложение программы исследований в области взаимодействия национальных культур, Бурдье подчеркивает существование двух перекрещивающихся линий. Во-первых, он признает реальность национального бытия культуры. Он полагает, что «бессмысленно отрицать существование глубинного интеллектуального национализма, базирующегося на истинных национальных интеллектуальных интересах». Но вместе с тем существует «международная борьба за господство в сфере культуры и за признание в этой сфере доминирования того или иного принципа организации культурной жизни общества. Она разворачивается наиболее отчетливо в рамках каждого национального поля в виде борьбы между национальным и интернациональным определением реальности. Эта ситуация порождает путаницу, своего рода хаос. «Нужно обладать большой интеллектуальной независимостью и теоретической здравостью, чтобы увидеть, что Дюркгейм, восставший против господствующего интеллектуального режима, с которым прекрасно ладил Бергсон, находится в одном лагере с Кассирером, в противовес которому Хайдеггер развил разновидность бергсоновской Lebensphilosophy...»34 Разъясняя смысл приведенного примера, Бурдье подчеркивает сходство в истолковании «символических форм», предложенном немецким философом Э. Кассирером в его «Философии символических форм», с идеей формирования «примитивных форм классификации», сложившихся на самых ранних этапах родового сообщества, выдвинутой французским социологом Э. Дюркгеймом. Выявление перекрещиваний подобного типа, полагает Бурдье, содействует более глубокому пониманию, «накоплению исторических достижений разных традиций и интернационализации (или денационализации) категорий мышления, которая является первейшим условием истинного интеллектуального универсализма»35. Из этого примера также следует, что культурный контекст сам по себе не выступает в качестве детерминирующего фактора в вопросе о преобладании и тем более доминировании национальной или интернациональной ориентации социально-политического мышления в каждой стране. «Национальное культурное влияние» не является однозначным фактором в выборе определения и интерпретации социальной реальности и исследовательской стратегии в рамках собственно социологии главным образом в силу того, что это влияние само по себе исключительно многообразно и разнонаправлено. Не менее противоречивыми являются и «интернациональные влияния», которые по-разному разворачиваются на различных уровнях социального и социологического мышления. С точки зрения Бурдье, а мы полагаем ее вполне адекватной современным реалиям, интернациональные влияния сами по себе являются полем столкновения интересов и практической борьбы, по меньшей мере конкуренции. Перевод иностранного автора, а затем и представление его читающей публике через «Предисловие» и специальные рекламные акции есть способ приобщения к позиции автора, которое может стимулироваться разнообразной мотивацией — от восхищения талантом и желания приобщить других к этому восхищению, от соображений престижа до вполне земных мотивов меркантильного характера. В том и другом случае имеется, как известно, конкурентная борьба. Но, кроме того, общим результатом этой борьбы, независимо от намерений участников этого процесса, может выступать «доминирование определенного стиля мышления», который оказывается основным способом интерпретации социальной реальности. Иными словами, в результате этой борьбы формируются доминирующие ценностные установки относительно того, как следует интерпретировать социальную реальность, какую терминологию следует использовать для обозначения общества как имперского, тоталитарного, демократического, общества благосостояния, ведущей мировой державы, общества капиталистического, социалистического или общества третьего пути и т.д.