4. Кульминация и начало распада Франкфуртской Школы в 60-х годах

Таковы три этапа развития «критической теории» с 30-х до 60-х годов. Отсюда вытекает требование ее «левыми» сторонниками возврата к утопическому социализму, к замене научного анализа радикальным и всеобщим отрицанием, к идее о том, что сначала надо создать «новую чувственность» 35 освобожденного от всех цепей буржуазной идеологии и морали «критически и утопически мыслящего человека», который сможет, «технократически» и «элитарно» используя рычаги «тоталитарного манипулирования», осуществить «культурную революцию» и создать новое, не похожее на прежнее общество. Так «критическая теория» пыталась стать — и кое-где преуспела в этом!—знаменем «новых левых».

Более того, к 60-м годам «критическая теория» Франкфуртской школы сознательно стала одним из основных философских источников нового ревизионизма— так называемого западного марксизма. «Надо развить дальше великие познания Маркса и Энгельса»,— пишет А. Шмидт в «Послесловии» к изданному в ФРГ в 1968 г. двухтомнику Хоркхаймера «Критическая теория» Претензии на создание теоретической концепции нового, «западноевропейского марксизма» появились в конце 50-х годов. Это «развитие» позднее оказалось новой попыткой ревизии марксизма-ленинизма; к тому времени, когда А. Шмидт писал свое «Послесловие», ядовитый посев нового ревизионизма успел уже дать всходы и принести плоды там, где вовремя не сумели распознать в нем зловредное извращение подлинного марксизма (например, в 1968 г. в ЧССР). А ведь А, Шмидт уже тогда достаточно откровенно описал различные проявления этого ревизионизма: «К представителям этого нового марксизма относятся во Франции Сартр, «Критика диалектического разума» которого перешла от чисто онтологических к содержательным проблемам, затем Лёфевр и Гароди, а также основанная Альтюссером «структуралистская» школа интерпретации Маркса, не в последнюю очередь Клод Леви-Стросс в своих книгах «Антропология» и «Мышление дикарей» внес много важного в тему исторической диалектики (историческое развитие «лишенных истории» эпох, характер докапиталистических способов производства), чего марксисты при всем критическом отношении не могут обойти. Из итальянских теоретиков нового направления наряду с Лупорини следует назвать Лом- бардо-Радичи и ди Марко, которые в 1965 г. вели в Зальцбурге дискуссию об атеизме с католическими тео- логами Раиером и Метцем. Для западногерманской интерпретации Маркса, которая частично происходит непосредственно на почве спора между «диалектическим» и позитивистским методами в социологии, в последние годы приобрели значение «Три исследования о Гегеле» и «Негативная диалектика» Адорно, а также сборник очерков Хабермаса «Теория и практика», который известен также своими исследованиями в области науки

В историко-философском отношении интересно отмстить, что здесь смыкаются ревизионизм чисто экзистенциалистского толка Сартра и «критическая теория», создатели которой когда-то многое взяли у основоположника немецкого экзистенциализма Хайдеггера, но затем постарались всячески «очиститься» от этого идейного источника36. Не менее любопытно и другое: если старшее поколение этой школы начинало в 20—30-х годах с идейно-теоретических позиций, близких некоторой части тогдашней социал-демократии Германии, то представители нового поколения Франкфуртской школы к началу 70-х годов стали играть также роль идеологов определенных кругов СДПГ:. Хабермас в 197І г. покинул Институт социальных исследований, чтобы возглавить вновь созданный Институт исследований условий жизни научно-технического мира и в своих последних теоретических трудах разрабатывал такую «теорию коммуникативной компетентности», которая прямо примыкает к новейшей правительственной практике СДПГ в области манипуляции общественным мнением ФРГ. Другие представители Франкфуртской школы (например, франкфуртский социолог Людвиг фон Фридебург и др.) стали министрами по делам науки и образования в руководимых СДПГ земельных правительствах ФРГ. Правое крыло младшего поколения Франкфуртской школы перешло, таким образом, к началу 70-х годов на позиции активной поддержки и теоретико-философского обоснования внутренней политики и социально- политической доктрины СДПГ37. Но в то же время эта «школа» в полной мере сохраняет другую свою функцию— дезориентировать общественное сознание в социалистических странах. Именно с этой целью работы ее представителей усиленно переиздаются ныне буржуазными издательствами ФРГ.

С основными первоначальными философскими идеями развитой Хоркхаймером в статьях 1930—1941 гг. «критической теории» связана и его критика тех абстрактно-онтологических или антропологических основ социально-исторических теорий, которые в те годы господствовали в буржуазной идеологии. Вместе с тем Хоркхаймер попытался использовать некоторые идеи марксизма (в своей интерпретации) для создания впечатления, будто он собирается дать «новое» обоснование «научного» взгляда на общество и его историю. Требование «дополнить» исторический материализм новой «социальной психологией», опирающейся на идеи Фрейда, сочеталось у Хоркхаймера с призывом отказаться от идеи «неизменной сущности человека», с попытками раскрытия социально-экономического и классово-исторического понимания явлений общественного сознания^ идеологии, фактического поведения людей, «делающих историю».

Но возврат от «понимающей» к «объясняющей» науке об обществе толкуется Хоркхаймером не в духе материалистического понимания объективных законов общественного развития, а на основе утверждения, что над людьми тяготеют порожденные ими, «отчужденные», но управляющие ими стихийные силы товарного произ-

граммы», разрабатываемой ныне младшим поколением идеологов СДПГ, такими, как Петер фон Эрцен, министр по делам образования в земле Нижняя Саксония и председатель комиссии СДПГ по- выработке «Долгосрочной программы СДПГ». Эта идейно-политическая позиция Хабермаса закреплена и подтверждена его включением в назначенный правительством ФРГ консультационный «Совет по делам образования»; она получила официальное признание но время присуждения Хабермасу «Гегелевской премии 1973 года города Штутгарта» (J. Habermas. Legimitationsprobleme im Spatka- pitalismus. Frankfurt a. M., 1973; /. Habermas, D. Henrich. Zwei Rc- den. Aus Anlafi des Hegel-Preises. Frankfurt a. M., 1974; P. von Oertzen. Thesen zur Strategie und Taktik des demokratischen Sozia- lismus in der Bundesrepublik Deutschland.— «Die Neue Gesellschaft»,. Heft 1, 2, 1974; «Sozialismus muB Rechte und Freiheiten ausweiten. Grundsatzpapier von Peter von Oertzen fur den SPD — Parteivor- stand» («Diskussionsthesen zur Arbeit der Partei». Frankfurt a. M.).— «Frankfurter Rundschau», 26. Januar, 1974.

водства, которые поэтому и выступают наподобие законов природы. Лишь «ложное сознание» толкует эти силы как «слепые», как «объективные», а «критические теоретики» выступают с претензией быть «материалистами», но понимают материализм не как философское научное мировоззрение, а как исторически преходящую идеологию: для будущего, социалистического — «освобожденного от господства экономики» — общества уже не исторический материализм, а нечто иное будет основой понимания общества и истории!

Не материя и не общественное бытие, а субъективистски толкуемая практика объявляется основной категорией этого «материализма»; «советский же марксизм» с его «онтологизацией диалектики» и абсолютизацией в качестве «извечных и неизменных» законов диалектики отвергается.

Первым и основополагающим классическим произведением «критической теории» ее сторонники считают статью Хоркхаймера «Традиционная и критическая теория» (1937). С анализа этой работы мы и начнем.

Под отвергаемой им «традиционной теорией» Хорк- хаймер понимает то установившееся в естествознании, но особенно и в буржуазной социологии убеждение, в котором снимается различие эмпиризма и рационализма: из опытных, чувственно воспринимаемых фактов науками выводится будто бы стройная, целостная, логически непротиворечивая теория. При этом оказывается, что между характерной для англосаксонских стран конкретно-эмпирической социологией и характерной для Германии социальной философией нет принципиального различия в том, что касается их понимания научной теории. «Технический прогресс буржуазной эпохи неотделим от подобного функционирования научной деятельности. С одной стороны, благодаря ей факты делаются плодотворными для знания, которое можно применить, использовать при данных условиях; с другой стороны, научное знание применяется к фактам» 39.

«Критическая теория» не просто раскрывает научную, философскую несостоятельность позитивистской «традиционной теории», но претендует на раскрытие социальных основ и социальной функции такого понимания теории; этот мотив несколько лет спустя Хоркхай- мер в видоизмененной форме продолжил в работе «Помрачение разума»40 (дополненное немецкое издание этой работы и явилось книгой «К критике инструментального разума»). Сама «критическая теория» предлагается при этом как теория «критического самосознания людей»: «Самопознание человека в современности — это, однако, не математическое естествознание, выступающее как вечный логос, а подчиненная заинтересованности в ра- зумных условиях критическая теория существующего общества» К Но конкретно-исторический классовый подход тут опять отсутствует у Хоркхаймера.

Определяя свою «критическую» позицию, творец «критической теории» еще в одном отношении принципиально расходится с марксизмом: он не хочет и не может стать на позицию революционного класса, связать себя с пролетариатом, а хочет вести и действительно ведет свою критику с позиции «критически мыслящего» «внеклассового» индивида, что в конечном счете приводит его <па позиции мелкобуржуазного индивидуалиста-интеллигента: «Тот разрыв между индивидом и обществом, в силу которого отдельный, единичный человек принимает как естественные предписанные ограничения его активности, релятивирован в критической теории. Последняя понимает обусловленную слепым взаимодействием деятельностей отдельных индивидов рамку, т. е. данное разделение труда и классовые различия, как такую функцию, которая, проистекая из человеческих действий, может быть все же подчинена и планомерным решениям, разумным целеустанов- кам» 41. В 1937 г., находясь в Америке, Хоркхаймер еще достаточно часто употреблял как будто марксистскую терминологию, видел еще в капитализме основу всех противоречий. Но уже тогда он не искал выход в революции пролетариата, а стремился снять противоречие между «заложенным в индивиде сознанием цели, стихийностью, разумностью и основополагающими для общества отношениями процесса труда»42. Именно данная работа Хоркхаймера, как и работа «Разум и революция» Г. Маркузе, в отличие от трудов Франкфуртской школы 50—60-х годов позволяет говорить о некотором «приближении» «критических теоретиков» к идеологии пролетариата. Хоркхаймер прямо писал тогда, что учение Маркса и Энгельса состоит, в том, что именно про-, летариат порождает такой интерес, который постигает противоречия капиталистического общества, его производственных отношений и приводит к выводу о возможности иного, более разумного и целесообразного общества. Но он тут же выдвигал принципиальное сомнение: «Но и положение пролетариата не создает в этом обществе никакой гарантии правильного познания» К

Логично было бы предположить, что дальше последует ссылка на ленинский анализ того, как пролетариат сам по себе вырабатывает лишь «тред-юнионистское» классовое сознание и как поэтому возникает историческая необходимость в авангарде класса — в партии, сознательно формирующей социалистическое, революционное, классовое сознание, вносящей это сознание в массовое рабочее движение. Но нет, «критическая теория» лишь констатирует все более «возрастающую неспособность» пролетариата к выработке подлинно революционного, «трансцендирующего данное общество» сознания и признает лишь за «критически мыслящей интеллигенцией» силу, способную развить и распространить революционное сознание. Более того, Хоркхаймер утверждает, что вообще нельзя становиться на точку зрения пролетариата: «Если бы критическая теория по существу состояла в формировании соответствующих чувств и представлений одного класса, то у нее не было бы структурных отличий от специальной науки; тогда бы дело шло об описании психического содержания, типичного для определенных групп общества, о социальной психологии»43.

33

2—5547

И все же «критическая теория» в 30—40-х годах еще претендовала на то, чтобы быть «интеллектуальной стороной исторического процесса его (т. е. пролетариата. — #. Ф.) эмансипации»44. Вот как элитарно понималась сама «функция» этой теории ее автором: «Но если теоретик и его специфическая активность рассматриваются как динамическое единство с угнетенным классом, тогда его изображение общественных противоречий выступит не только как выражение конкретной исторической ситуации, но в той же мере и как стимулирующий, изменяющий ее фактор и тогда появится его функция. Ход борьбы между наиболее передовыми частями класса и теми индивидуумами, которые высказывают истину о нем, и далее борьбы между этими наиболее передовыми частями совместно с их теоретиками и остальным классом следует понимать как процесс взаимодействия, при котором сознание вместе со своими освободительными силами одновременно развертывает и свои подгоняющие, дисциплинирующие, агрессивные силы» Острота этого процесса проявляется «в постоянно наличной возможности напряженности между теоретиком и тем классом, которому посвящено его мышление»45.

Не менее характерна и другая мысль, противопоставляющая эту теорию научному коммунизму: о будущем общества в «критической теории» говорится исключительно с позиции отрицания современного общества и его противоречий. «Свобода и стихийность будущего» — это догма «критической теории», ибо иначе это будущее станет, по утверждению ее авторов, «делом собственной бюрократии»46.

Идея Хоркхаймера о будущей «ассоциации свободных людей, где каждый имеет равную возможность своего развития», отличается от многих утопий лишь тем, что она исходит из «современного уровня развития производительных сил», позволяющих реализовать эту возможность47. Идея диктатуры пролетариата и организованной, дисциплинированной классовой борьбы как единственного пути к социализму оказывается несовместимой с идеями «критической теории».