Слова одной из эпиграмм на А. А. Аракчеева, приведенные выше, хорошо известны. Справка Аракчеев Алексей Андреевич (1769, 23 сентября - 1834, 21 апреля)—граф (1799), ранее барон (1797), генерал от артиллерии (1807), член Государственного совета (с 1810), сенатор (1808); выпускник Артиллерийского и Инженерного шляхетного корпуса (1787), с 1792 г.
— командир артиллерийской роты в Гатчине, Петербургский городской комендант (с 7 ноября 1796), в 1798 (18 марта - 20 декабря) и в 1799-1803 гг. в отставке; инспектор артиллерии (4 января - 1 октября 1799 г. и вновь с 14 мая 1803 по 1808). Впоследствии обновленная под руководством А. А. Аракчеева артиллерия будет называться «аракчеевской артиллерией». В 1807 г назначен состоять при императоре с правом издавать указы от его имени. Военный министр (1808-1810), генерал-инспектор всей пехоты и артиллерии (с 1808), председатель Департамента военных дел Государственного совета (1810-1812 и 1816-1826), член Комитета министров (с 1810), с 17 июня 1812 г. управляющий Канцелярией императора Александра (с 7 декабря 1812 г. Собственной Его Императорского Величества канцелярией). Во время Отечественной войны 1812 г. ведал комплектованием войск. С 1815 г. фактически руководил Государственным советом, Комитетом министров, с 24 декабря 1815 г. — докладчик императора по делам Комитета министров и Государственного совета, главный начальник над военными поселениями (1819); главный начальник Отдельного корпуса военных поселений (1821 - 23 декабря 1826). 20 декабря 1825 г. фактически в отставке; 30 апреля 1826 г уволен в отпуск «для поправления расстроенного здоровья». 23 октября 1826 г. уволен с должности главного начальника Отдельного корпуса военных поселений. 8 апреля 1832 г. последовал приказ Николая I «не считать графа Аракчеева инспектором артиллерии и пехоты». Ограниченному и трусливому, но работоспособному, не берущему взяток (их втайне брала любовница, ставшая домоправительницей, Настасья Минкина), сделавшему целью жизни преданность Александру, Аракчееву, однако, хватило ума отказаться от звания фельдмаршала. Занимаясь по поручению императора снабжением армии, в сражениях он не был и чувствовал себя неуютно среди боевых генералов. Будущий генерал Павел Сергеевич Пущин сохранил в своих мемуарах эпизод, имевший место накануне «Битвы народов» под Лейпцигом 4 (16) октября 1813 г. Тогда вблизи группы офицеров, в которой находился временщик, раздался звук разорвавшейся артиллерийской гранаты. Аракчеев «поспешил дать шпоры лошади» и «большим галопом удалился с такого опасного места»114. Впрочем, если верить послужному списку, Аракчеев был участником сражения при Аустерлице в 1805 г. Знаменитый временщик, выдвинувшийся при Павле I, А. А. Аракчеев с 1815 г. фактически сосредоточил в своих руках руководство всеми делами Государственного совета, Комитета министров и Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Он становится основным докладчиком царя по большинству вопросов. Вторая половина царствования Александра — это время аракчеевщины, военных поселений, апогея шпицрутенов. Кануло в Лету «дней Александровых прекрасное начало», в это время «Александр Палкин» — больше Палкин, чем «Николай Палкин». И о нем так же писал Лев Толстой в том же очерке! Александр возлагал возмущение народа на временщика. Аракчееву льстили и заискивали, за глаза презирали и ненавидели. Образ Аракчеева воссоздан в сатире К. Ф. Рылеева «К временщику», опубликованной в 1820 г. в 10-й книге литературного журнала «Невского зрителя». «Многие удивляются, — писал К. Ф. Рылеев, — как пропустили ее». Цензура за древнеримскими атрибутами просмотрела подлинную суть сатиры: Надменный временщик, и подлый и коварный, Монарха хитрый льстец и друг неблагодарный, Неистовый тиран родной страны своей, Взнесенный в важный сан пронырствами злодей115. Мало кто догадывался, что Александру Павловичу как раз и нужен был временщик с такой репутацией. «Ты не понимаешь, что такое для меня Аракчеев, — проговорился как-то государь в разговоре с П. А. Клейнмихелем.—Все, что делается дурного, он берет на себя, все хорошее приписывает мне»116. В числе немногих, кто понимал это, был Н. И. Греч, знавший Аракчеева, по собственным его словам, «довольно коротко» и называвший графа «нравственным уродом». Вот что писал он об Аракчееве в своих «Записках»: «Александр видел в нем одного из тех, которые были верны его отцу, видел человека, по наружности, бескорыстного, преданного ему безусловно, и сделал его козлищем, на которого падали все грехи правления, все проклятия народа»117. Историк Н. Ф. Дубровин писал: «“Русский человек, — говорит князь Вяземский, — вообще порядка не любит, закон и подчиненность ему претят натуре его”. Преследование этих пороков графом Аракчеевым вызвало к нему ненависть, но согласовалось совершенно со взглядами Александра, и он, охотно скрываясь за Аракчеевым, предоставлял ему нести всю ответственность перед обществом. Таким образом, в устах народа Александр носил имя Ангела и Благословенного, а Аракчеева звали Огорчеевым, Змеем Горынычем, проклятым змеем, Злодеем и приписывали ему все строгости и невзгоды. Граф Алексей Андреевич знал это и принимал на себя все про- звища»118. В девизе графского герба Аракчеева «Без лести предан» букву «з» заменяли буквой «с». Были черты характера, которые сближали Аракчеева с императором. Оба они были врагами роскоши и даже скупы. Аракчеев, принимая гостей, жестко выделял на каждого гостя небольшое количество белого хлеба, кусков мяса и по одной котлете. Оба не любили показных почестей и были скромны в быту. Оба, и Александр I, и Аракчеев, ревниво оберегали свою власть и были злопамятны. В то же время лица, хорошо знавшие Аракчеева, отзывались о нем как о человеке характера твердого, ума светлого, исключительно работоспособном, деловитом и не берущим взяток. С именем временщика неразрывно связана мучительная эпопея с военными поселениями. «Образование военных поселений, — писал А. И. Герцен, — сделалось манией императора; ему не хватало только исполнителя этого величайшего преступления его царствования; он скоро нашел его в человеке суровом и жестоком, беспощадном и ограниченном, алчном и свирепом, в своем другом я, графе Аракчееве, генерале от артиллерии, известном своей трусостью на поле битвы, которого ненавидела и презирала вся Россия. На его-то гнусные плечи, утомленный император набрасывал постепенно бремя верховной власти и ему же поручил осуществление своей чудовищной мечты»119. Мемуарист Ф. Ф. Вигель так писал об Аракчееве: «Сначала он был употреблен им (императором. — Л. В.) как исправительная мера для артиллерии, потом как наказание всей армии и под конец, как мщение народу»120. С 1822 г. Аракчеев стал единственным докладчиком по большинству министерств и ведомств, включая Святейший Синод. Министры, генералы и губернаторы заискивали перед временщиком, чтобы тот доложил императору об их нуждах. Без протекции Аракчеева не могли обойтись ни Н. М. Карамзин, ни М. М. Сперанский. Впрочем, Аракчеев иногда делал и добрые дела, дважды способствовал карьере опального М. М. Сперанского. Безоговорочно, как фанат любя императора, он не обольщался насчет переменчивости настроения непостоянного Александра Павловича. В период наибольшего могущества он как-то сказал одному из сановников, имея в виду скоротечность опалы и взлета: «Вы знаете его — нынче я, завтра вы, а после опять я»121. «Военные поселения — худший вид крепостничества»? Создание военных поселений явилось следствием кризиса крепостной системы и связанных с нею принципов комплектования и содержания армии; кроме того, по мнению историка К. М. Ячме- нихина, это «означало значительную корректировку внутриполитического курса страны»122. Несколько факторов повлияло на это решение. После войн в армии ослаб дух парадомании, не случайно Александра I так порадовал внешний вид русских войск на знаменитом смотре в Вертю. Но за внешним блеском армии победителей скрывались серьезные проблемы. Кризис государственной системы после окончания Отечественной войны 1812 года и Заграничных походов коснулся и святая святых государства — армии. Крепостное право консервировало рекрутскую систему для податных сословий (крестьян и мещан) и не позволяло перейти к эффективным принципам комплектования армии. Отправляя крестьянина в армию, помещик прощался с ним, так как рекрут становился слугой государства. Если он доживал до отставки (срок службы с конца XVIII в был ограничен 25 годами, а в гвардии—до 23 лет), то он становился свободным человеком. Помещику было невыгодно отдавать рекрутов слишком часто на менее длительные сроки. Это создавало проблемы с резервами. Кроме того, рекрутские наборы, как правило, не выполнялись в полной мере. По данным К. М. Ячменихина, в первой четверти XIX в. количество податного населения, которое было обязано поставлять рекрутов, определялось цифрой 17 млн душ, однако, по возрасту и состоянию здоровья эта цифра едва достигала 3 млн123. Правительство было вынуждено постоянно держать под ружьем около миллиона человек. В России один военнослужащий приходился на 45 жителей. В Англии это соотношение составляло 1:140, во Франции — 1:110, Австрии — 1:100, в Пруссии — 1:168124. На армию приходилось до 50 % прямых бюджетных ассигнований, хотя содержание русской армии было самым дешевым в Европе. По данным Российского государственного военно-исторического архива (РГВИА), приведенным К. М. Ячменихиным, на миллионную российскую армию расходовалось до 160 млн франков в год; в то же время на французскую армию в 200 тыс. человек—200 млн фран- ков125. Русский военнослужащий обходился более чем в 6 раз дешевле французского. Но необходимо иметь в виду, что кроме прямых ассигнований на армию были косвенные, переложенные на плечи населения, прежде всего, податных сословий. Это были различные натуральные повинности, в частности, постойная и транспортная. Переход на постоянное расквартирование войск в казармах (за исключением гвардейских частей в столице) также был невозможен. «Нужно было избрать такой путь, такой вариант, — делает вывод К. М. Ячменихин, — который, не изменяя политическую форму государства, способствовал бы удешевлению комплектования и содержания армии»126. Создание особого военного сословия (в перспективе до 5-6 млн чел.) могло бы избавить крестьян от рекрутства. Кроме того, как заметил историк В. В. Лапин, дворянская гвардия, проникнутая после наполеоновских войн мыслями о лучшем устройстве государственной власти, перестала казаться императору прочной опорой127. Нужно было ее чем-то заменить. Можно констатировать, что в скрытом виде элементы военнопоселенной системы существовали в России и ранее (постой в домах обывателей). Введение военных поселений означало попытку вестернизации, стремление уйти от рекрутчины, не вводя всеобщую военную повинность. Кроме того, желание со временем «дать оседлость» всей армии решало и проблему расквартирования войск помимо казарм и обывательских домов. В основе замысла Александра I лежало три основных мотива: 1) необходимость уменьшить расходы на содержание армии (война истощила ресурсы); 2) стремление облегчить жизнь самим воинам; 3) желание обеспечить трон надежной опорой в лице нового военного сословия — солдат-поселян. В начале XIX в. идея организации военных поселений Александру I была знакома. Отмечается определенное сходство военных поселений в России с австрийскими граничарскими поселениями в Трансильвании на турецкой границе в количестве 17 полков, история которых к началу XIX в. насчитывала уже 200 лет. В Китае военные поселения создавались на новой границе в Синьцзяне. Особенностью русской идеи было то, что поселения предполагалось создать внутри страны, так как функцию охраны границы выполняли казачьи войска. Первые предложения о введении военных поселений в России, в первую очередь приграничных, относятся к XVIII в. В записке 1774 г. «Рассуждение о государстве вообще» великий князь Павел Петрович также предлагал создать особый вид поселенных войск, хотя в его царствование эта мысль развития не получила. Александр I знал о планах отца. Возможно, на Александра Павловича повлияло и знакомство со статьей французского генерала Сервана де Гербея «О военных силах на границах». В начале царствования Александра I снова появляются подобные проекты. В 1810 г. с предложением перевести часть армии на положение особого военно-земледельческого сословия выступил (либерально настроенный) граф Н. С. Мордвинов128. Летом этого года Александр I посетил имение А. А. Аракчеева на Волхове Грузино. Император был приятно поражен организацией его хозяйства и благоустроенным бытом крестьян. Было решено избрать места для округов военных поселений в Витебской и Могилевской губерниях. В ноябре того же года император подписал указ о поселении запасного батальона Елецкого мушкетерского полка, состоящего большей частью из женатых солдат с детьми, в Климович- ском уезде Могилевской губернии. Но лишь в феврале 1812 г. началось введение запасного батальона Елецкого полка (командир — майор Ф. Л. Насекин) в округ поселения и его обустройство (Бобылецкое староство). Для этого 4 тыс. крестьян волости было переведено в Новороссийский край. Решение сохранялось в тайне до начала 1812 г., но первый опыт организации военного поселения был прерван вторжением Наполеона. 29 февраля 1812 г. батальон был соединен со своим полком и отправлен на войну. После окончания наполеоновских войн к идее военных поселений вернулись. Едва закончилась война в Европе, император Александр I снова заговорил об организации в России военных поселений. Летом 1814 г. он обсуждал возможность создания поселений с графом И. О. Вит- том129. Естественно, все это замышлялось с намерением облагодетельствовать подданных. В ходе совещаний в конце 1815 - начале 1816 г. Александр I предлагал поселить войска вдоль западной границы, а за основу взять принцип организации казачьих полков. А. А. Аракчеев активно возражал, поскольку в данный момент отсутствует вероятность «хищнических набегов» со стороны западноевропейских государств, «каким в старину подвергались казаки, поселенные на границе», так как в таких поселениях будет преобладать сельский элемент в ущерб военному. А. П. Ермолов предложил фактически (в развитие идеи Павла I) назначить войскам постоянные квартиры, предоставив им полную свободу «сливаться с населением страны». Под давлением А. А. Аракчеева этот вариант был отвергнут. Было решено создать территориальные военные поселения в виде замкнутой единицы — округа поселения отдельного пехотного или кавалерийского полка130. В итоге многочисленных дискуссий было принято решение поселить пехоту в Новгородской губернии, в районах компактного расселения казенных крестьян, многие из которых были старообрядцами, а кавалерию — на Украине. Общее руководство было возложено на А. А. Аракчеева. Подготовительные мероприятия начались негласно в 1816 г., но официально было объявлено об организации поселений только на следующий год. Их создание началось под Полоцком и в Новгородской губернии. Весной 1817 г. вблизи округа поселения Елецкого пехотного полка, на землях бывшего Ануфриевского монастыря, началось создание округа Полоцкого пехотного полка. Округа 1 -й гренадерской дивизии компактно расположились в бассейне рек Волхова, Мсты и Мшаги. Создание военных поселений продолжалось до 1823 г. Мастеровые Охтенского порохового завода также были переведены на положение военных поселян. Во второй половине 1817 г. стали создаваться округа 3-й (переименованной позже во 2-ю) уланской дивизии в Змиевском, Волчан- ском и Изюмском уездах Слободско-Украинской губернии в составе четырех полков. Основу поселения составили Чугуевское казачье войско и государственные крестьяне указанных уездов (генерал-лейтенант Г. И. Лисаневич). Генерал-майору И. О. Витту была поручена организация поселений в Xерсонской губернии для 3-й уланской дивизии.
Ее основой стали 5 пятисотенных полков Бугского казачьего войска. В конце 1821 г. на базе государственных селений Александрийского и Елизаветградского уездов Xерсонской и Верходнепровского уезда Екатеринославской губерний началось создание поселений 3-й кирасирской дивизии. В феврале 1824 г. было принято решение о создании округов поселения 2-й и 3-й гренадерской дивизии в Старорусском уезде Новгородской губернии. Старорусским отрядом военных поселений командовал генерал-майор С. И. Маевский. В феврале 1825 г. был подписан указ о поселении 2-й кирасирской дивизии в Купянском, Изюмском (Слободско-Украинская губерния) и Старобельском (Воронежская губерния) уездах. В связи с этим Старобельский уезд был передан в состав Слободско-Украинской губернии. В основу военных поселений был положен принцип, изложенный в «Положении»: «Фронтовой солдат может быть вместе и земле- дельцем»131. В военные поселяне определялись солдаты, прослужившие в армии не менее 6 лет и женатые. Местные жители не изгонялись на чужбину, как было в Белоруссии до войны 1812 г., а зачислялись в категорию военных поселян132. В основном это касалось крестьян в возрасте 18-45 лет, имевших собственное хозяйство. Их присоединяли к поселенным воинам и распределяли по уже существующим на тот момент ротам, батальонам или эскадронам. Те и другие именовались «поселянами-хозяевами», которые являлись владельцами крестьянских дворов. Они должны были быть женатыми и хорошего поведения. Остальные местные жители зачислялись в помощники хозяев и входили в резерв. Каждый поселенный батальон составлял округ поселения полка и являлся его административно-хозяйственным ядром. Из полка трехбатальонного состава один батальон («военно-рабочий») предназначался для строительных работ, два «действующих» батальона помимо военной службы должны были помогать «хозяевам», у которых они были поселены, в полевых работах под командой капрала. Солдат, женившийся на дочери «хозяина», переводился в разряд «поселян-хозяев». Батальон включал в себя четыре роты, которые отстраивались отдельными поселками. Существовавшие крестьянские дома сносились. Для поселян-хозяев строились бревенчатые дома-связи с хозяйственными постройками по утвержденным планам — с цоколем из кирпича, тесаной крышей. Историк К. М. Ячменихин так описывает эти строения: «В доме на два входа проживало четыре семьи; семья поселенного унтер-офицера занимала половину дома. Солдаты действующих батальонов (по два на каждого поселянина-хозяина) располагались либо в мезонинах, либо в нижних комнатах вместе с хозяевами. Таким образом, десяток занимал 5 домов, отделение — 15, а весь ротный поселок состоял из 60 домов-связей, в которых размещалась рота из 228 человек. В центре поселка размещался штабной комплекс, который включал помещение для ротного командира, школу, часовню и ряд хозяйственных построек»45. Дома выстраивались в строгую линию на одинаковом расстоянии друг от друга. Поселяне освобождались от прочих государственных повинностей. Они обеспечивались участками земли, скотом и инвентарем для ведения хозяйства. Им оказывалась медицинская и прочая помощь. В поселениях пехоты надел составлял 6,5 десятин только пашни, в поселениях кавалерии размер наделов колебался от 36 до 52 десятин. Превращенных в военных поселян крестьян облачали в форменную одежду, поддержание которой в исправности становилось мучительной обязанностью и источником многочисленных взысканий. Для строевых занятий назначались три дня в неделю зимой и два дня в неделю летом. С 6 часов утра до полудня военные поселяне должны были заниматься военным делом, а затем отправляться на сельскохозяйственные работы. Впрочем, их могли поднять на учения и в три часа утра. Нерадивых поселян, по представлению командира батальона, можно было лишить собственности и выслать в дальние гарнизоны. Приобретая дополнительные обязанности, крестьяне получали и установленные для военных поселян права и льготы: освобождение от государственных податей и надзора земской полиции, снабжение определенным количеством муки и других продуктов из запасов Военного министерства, бесплатное медицинское обслуживание в госпиталях, строившихся на территории военных поселений. Г аранти- ровалась государственная помощь в случае неурожаев или гибели скота. Дети военных зачислялись с семилетнего возраста в категорию кантонистов. Справка Кантонисты (от нем. Kantonist—военнообязанный). 1) В Пруссии в 1733-1813 гг военнообязанные (рекруты), подлежащие призыву в одном из округов (кантонов), каждый из которых комплектовал свой полк; 2) в России в 1805-1856 гг солдатские сыновья, числящиеся со дня рождения за военным ведомством. Это не был новый термин, так как кантонистами с 1805 г. называли солдатских детей, готовящихся к военной службе. Создание резерва для армии в рамках замкнутого военного сословия в теории могло привести к полному прекращению рекрутских наборов. По указу 1816 г. «Об учреждении военных кантонистов при военных поселениях» в округах поселенных полков вводились низшие учебные заведения — школы военных кантонистов. Они предназначались не только для подготовки к несению службы, но и для получения элементов общеобразовательных знаний. Солдатских детей насчитали тогда свыше 73 тыс. человек, но планы полного ввода их в военное ведомство были осуществлены позже, начиная с 1824 г. По «высочайше утвержденным» 11 мая 1817 г. правилам жители поселенческих округов лишались права распоряжаться судьбами своих детей, которые, как и взрослые, обращались в военное сословие и становились собственностью казны. С 1819 г. в кантонисты были обращены и солдатские дети, родившиеся до введения военных поселений. Кантонисты «малого» (до 7 лет) и «среднего» (от 7 до 12 лет) возрастов должны были жить с родителями. Сироты отдавались на воспитание поселянам-хозяевам, получавшим за это пособие. Дети среднего возраста (от 7 до 12 лет) должны были посещать школу, где они обучались грамоте, Закону Божию, чтению, письму, арифметике, а также разного рода ремеслам. Они получали обмундирование. Учителями сначала назначались унтер-офицеры, потом офицеры. Кадры преподавателей готовили из кантонистов и в Военно-учительском институте. К 1823 г. в округах Украинской и Буг- ской дивизий было открыто по 26, а в округе 3-й кирасирской дивизии — 34 школы133. Дети старшего («большого») возраста (от 12 до 18 лет) занимались по группам военными учениями и ремеслами. Они помогали родителям по хозяйству, а с 18 лет зачислялись в штаты резервных батальонов, находящихся в округах своих же поселенных полков. Тем не менее, школами были охвачены не все дети. Именно эта перспектива неизбежной рекрутчины была ужасом для любой матери, старавшейся даже подчас подкидывать новорожденных мальчиков в Воспитательный дом, чтобы избавить сыновей от армии. По данным рапорта А. А. Аракчеева от 19 ноября 1825 г., численность военных кантонистов достигла 154 тыс. человек. Крестьяне, зачисленные в военные поселяне, теряли возможность заниматься торговлей и отхожими промыслами. Тяготы военнопоселенного режима усугублялись суровой военной регламентацией быта поселян. Личная жизнь не была отделена от службы. Инструкции регламентировали все хозяйственные и домашние работы: как хранить солому и сено, как чистить трубы и в какие дни, где копать колодцы и строить мосты134. Вставать, идти работать, обедать и ложиться спать поселяне должны были по военным сигналам и барабанному бою. Крестьянки должны были в одно время вставать и одновременно топить печи. Ночью запрещалось зажигать лучины. За малейшее отступление от установленного порядка наказаниям подвергались не только мужчины, но женщины и дети. Строжайшая регламентация быта военных поселений проявилась и в приказе по поселенным войскам от 3 января 1820 г., в соответствии с которым вводилась унификация ряс полковых священников. Они должны были иметь рясы темно-зеленого цвета, но с «различием на подбое» (подкладке). В гренадерских и карабинерских полках старшие священники должны были иметь подбой красного, а младшие — желтого цвета. В полках пехотных и егерских подбой у старших священников предписывалось иметь желтого цвета, а младшим цвета наплечных погон. В уланских полках старшим священникам полагался подбой красного цвета, младшим — синего. Период формирования системы военных поселений охватывал около пяти лет. Он завершился в 1821 г. созданием Отдельного корпуса военных поселений. Главным начальником его стал граф Аракчеев. К 1825 г. военные поселения были созданы в Петербургской, Новгородской, Слободско-Украинской, Могилевской, Xерсонской и Ека- теринославской губерниях. «В отечественной историографии,—отме- чает К. М. Ячменихин, — до последнего времени преобладало мнение, что к концу царствования Александра I численность населения округов военных поселений составляла треть армии (374 480 человек) и там было 148 батальонов пехоты, 240 эскадронов кавалерии, 38 фур- штатских рот и 14 бригад артиллерии [М. Н. Богданович, Л. Г. Бескровный, С. Б. Окунь, С. В. Мироненко]». Но это с учетом всех жителей округов. Другие исследователи называют цифру до 160 тыс. человек (В. П. Щепетильников, Л. П. Богданов). Историк К. М. Ячменихин уточняет: «На наш взгляд, к категории поселенных можно отнести лишь те поселения, которые перешли (или ставили своей задачей подобный переход) на собственное обеспечение продовольствием и фуражом, а также комплектовались кантонистами своих округов. Принимая во внимание эти критерии, по нашим подсчетам, к поселенным войскам можно отнести к 1826 г.: 20 поселенных и 12 действующих батальонов, а также 60 поселенных, 60 резервных и 72 действующих эскадрона, — всего 192 подразделения. Xотя, некоторые другие части и подчинялись Аракчееву и числились в командировке при Отдельном корпусе военных поселений»48. Несложный подсчет (в пехотном батальоне 1 тыс. человек, в эскадроне — 130 человек) позволил исследователю сделать вывод, что реально поселенной пехоты было не более 32 тыс. человек, кавале- рии—не более 8 тыс.; итого—не более 40 тыс. человек. Важным новшеством было создание на базе вторых батальонов («кадры») резервов в составе 600-700 нижних чинов; при пополнении такой батальон доводился до штатной численности 1000 человек. В 1823 г. на базе поселенных полков началось формирование Резервной кавалерии. По некоторым свидетельствам можно сделать вывод, что это был замысел грандиозной реформы, целью которой являлось устройство на новых началах как русской армии, так и крестьянского общества. О предполагавшемся масштабе реформы свидетельствует содержание записки Аракчееву, начертанной лично императором 14 января 1822 г. «Пришли мне общую карту предполагаемого поселения всей армии», — писал Александр135. Однако, по мнению историка К. М. Яч- менихина, «становилось очевидным, что реализация этой идеи может затянуться на долгие годы и потребует колоссального напряжения государственного бюджета»136. Это было утопией, как и идея поселения всей регулярной кавалерии в составе 64-х полков, которая прорабатывалась с 1819 г. Ведь для этого потребовалось бы перевести в разряд военных поселян 256 тыс. государственных крестьян. В любом случае смерть помешала императору Александру исполнить свой замысел с поселением войск полностью. Xотя расходы на устройство военных поселений вскоре были покрыты, и образовался капитал в 32 млн рублей, основные задачи, которые на них возлагались, оказались невыполненными. Они не только не обеспечили комплектования армии, но и сами стали источником социального напряжения. Впрочем, мнения современников в их оценке разошлись. Декабрист М. А. Фонвизин писал в мемуарах, что «учреждение военных поселений, на которые издержаны были многие миллионы без всякой пользы, было предметом всеобщего неодобрения»137. В то же время идею поселений поддержали М. В. Xраповицкий (друг Аракчеева), В. П. Кочубей, Н. П. Румянцев. В 1825 г. в защиту военных поселений написал брошюру М. М. Сперанский. Настроения многих, кто если не приветствовал эту затею, по, по крайней мере, соглашался с ее целесообразностью, хорошо выразила императрица Елизавета Алексеевна. В июне 1820 г. в письме к матери она заметила: «Устройство военных поселений несколько сходно со способом действия победителя в покоренной стране, я не могу не согласиться, что это на самом деле произвол, но во многих отношениях столь же очевидна и польза, какую это мероприятие может в будущем принести государству»138. Превращение крестьян в военных поселян вызвало открытое сопротивление казенных крестьян. Дело было не только в тяготах начального периода строительства поселений и не только в тяжелом материальном положении. Как раз с материальным достатком обычно все было в порядке, хотя при ревизии начальства местное руководство старалось навести марафет. При посещениях военных поселений Аракчеевым или самим императором они выглядели вполне респектабельно. Член Союза благоденствия, будущий генерал от кавалерии П. X. Граббе рассказывал о поездке на Юг императора. По его свидетельству, «...все сияло там довольством и, даже, входя в дом поселенца, Александр находил на столе жареного поросенка и гуся»139. Впрочем, эти «экспонаты» быстро переносились затем в другой нужный дом. Тяготы режима усугублялись в первую очередь мелочной регламентацией всего быта, вмешательством в сферу личной жизни. «Создав военным поселянам сносные материальные условия, — пишет В. А. Томсинов, — Аракчеев лишил их какой-либо свободы поведения даже в тех сферах, где и крепостной, а, пожалуй, и раб были свободны. Он отнял у людей личную жизнь, обратив ее в жизнь служебную»140. Неудача социального эксперимента была связана с нарушением сложившейся еще при Петре I системы разделения на «служилое» и «тяглое» население, а также обычным для России казнокрадством и головотяпством. Декабрист В. И. Штейнгейль (и не он один) считал систему военных поселений по замыслу гармоничной, а результаты весьма скромными. Справка Эффективность военных поселений оказалась не столь значимой, как планировалось. К 1826 г. общие государственные расходы на их устройство составили 85 млн руб. ассигнациями. Вступивший на престол Николай I был достаточно хорошо информирован о состоянии военных поселений, их дороговизне. Однако в его царствование военные поселения стали постепенно окупаться. В 1825-1850 гг только поселение кавалерии дало экономию 45,5 млн руб. Создав после восстания 1831 г. в Новгородской губернии округа пахотных солдат, Николай I избрал путь реформирования системы и повышения таким образом их эффективности. По мнению исследователя военных поселений К. М. Ячменихина, «объективно, на данном этапе идея военных поселений себя еще не исчерпала... давала некоторые положительные результаты»141. Окончательно округа военных поселений были ликвидированы в 1856-1857 гг Военные поселения были сначала переданы в Удельное ведомство, а затем — в Министерство государственных имуществ. Общий вывод историка К. М. Ячменихина несколько неожиданный: «Опираясь на полученные в ходе исследования данные, мы предполагаем пересмотреть тезис “военные поселении — худший вид крепостничества”, поскольку он не отражает ни конкретные хронологические рамки, ни конкретный регион дислокации военных поселений. Во многом такая оценка этого исторического факта является следствием сугубо классового подхода к общественно-историческим процессам. Кроме того, уровень развития экономики военных поселений, как мы убедились, превосходил экономический уровень помещичьей, государственной и удельной деревни этого периода и соответствующих регионов. Это достигалось как созданием специфического управления и контроля, так и путем интенсификации труда поселян, в частности, за счет внедрения ряда достижений сельскохозяйственной науки того времени»142.