Структура знания у Аристотеля.

Один из этих факторов глубоко рационалистичен, его начало и во многом основа были заложены длительным обучением Стагирита в платоновской Академии.

Аристотель ясно увидел, что отрыв общего от единичного, отдельного, да еще и противопоставление первого второму не могут быть сколько- нибудь эффективным средством познания мира единичных вещей и вместе с тем весьма затуманивают саму проблему общего, без которого невозможно подлинно научное, эпистемное знание. «Говорить... что идеи — это образцы и что все остальное им причастно, это значит произносить пустые слова и выражаться поэтическими метафорами» (Мет., I 9). Как строгий аналитик, Аристотель отвергает здесь художественный контекст платоновских диалогов, который препятствует прояснению гносеологической проблематики. Автор «Метафизики» называет платоновские идеи даже «словесной канителью, как она бывает у рабов, когда в их словах нет ничего дельного» (там же, XIV 3).

Стремление к решению проблемы конкретности знания для Ари- 148 стотеля невозможно без учета чувственного, опытного фактора. Иногда

это выражено и его произведениях с крайней резкостью. «...Существо, не имеющее ощущений, ничему не научится и ничего не поймет. Когда созерцают умом, необходимо, чтобы в то же время созерцали в представлениях: ведь представления — это как бы предметы ощущения (aisthemata), только без материи» (О душе, III 8). Это высказывание Аристотеля (в особенности его первая часть) — одна из первых формулировок сенсуалистической и эмпиристической трактовок происхождения и сути знания, которая в последующей истории философии рождала — конечно, в другом культурно-научном контексте — множество сенсуалистских и эмпиристских идей и учений. По отношению к Аристотелю категорично утверждать наличие такой позиции как определяющей совершенно невозможно. Однако она принципиально отличает его от платонизма, хотя рационалистическая компонента аристотелизма в конечном итоге взяла верх над сенсуалистическо-эмпиристической, без чего было бы невозможно величественное знание его метафизики.

Яркую иллюстрацию соотношения эмпиристического и рационалистического, эпистемного начал в деятельности и познании человека представляет аристотелевская концепция определяющих видов знания (мы находим ее уже в самом начале «Метафизики»). Их начальный исток и составляет чувственное восприятие, фиксирующее наличие единичных вещей, без чего невозможна жизнь не только человека, но и животного. Весьма четко соотношение чувственно-единичного, объектного и душевно-общего, субъектного, сформулировано в книге «О душе» (И 5): «Ощущение в действии направлено на единичное, знание — на общее.

Множество чувственных восприятий, повторяясь, слагаются в опыт (empeiria), содержание которого тоже составляет «знание индивидуальных вещей» (I 1). Опыт присущ не только человеку, но и тем животным, которые обладают памятью, делающей возможным их обучение. Для человека, какими бы понятиями он ни обладал, опыт совершенно необходим, ибо без него невозможна конкретность целесообразного действия.

Из опыта вырастает искусство (умение, мастерство — techne). Оно присуще только людям (и в разной мере), ибо в отличие от опыта искусство обладает более или менее значительной степенью общего, некоторым понятийным содержанием, выражающимся в знании при- 149

чин. Хотя любое искусство в своем применении требует определенного опыта, но только владеющих искусством Аристотель называет мудрецами, поскольку владение понятиями и знание причин происходящего дает им возможность обучать других людей (в то время как простая опытность позволяет только показывать).

Самую совершенную разновидность знания составляет наука, та эпистема, с которой мы уже встречались у Платона. Это чисто понятийное знание общего, в то время как сфера чувственного состоит преимущественно из единичных образов. Правда, в отличие от Платона для Аристотеля многие из этих понятий требуют опытно-чувственного подкрепления, которое дополнительно выявляет общее и без которого была бы невозможна целесообразная деятельность.

Однако при всей важности чувственно-опытной компоненты знания был бы совершенно неправомерен вывод Аристотеля, что понятия науки образуются в душе как бы стихийно, в результате накопления и трансформации чувственных образов. Внеэволюционистское понимание человеческого ума, присущее не только Древности, но и многим последующим векам, выразилось у Аристотеля, как до него уже у Платона, в убеждении о самосущности «божественного» ума, понятия которого, проясняя хаос всегда неустойчивых единичных образов опыта, по сути своей совершенно от него не зависят. Как увидим в дальнейшем, Аристотель вслед за Платоном отрывает разумную душу, как средоточие ума и науки, от низших ее разновидностей.

Однако здесь следует указать, что ум, нус, не представляет, по Аристотелю, единой духовной целостности. В действительности в нем два слоя. Низший из них — пассивный ум (noys pathetikos) — собственно рассудок, который взаимодействует с чувствами, выявляющими в нем общность понятий. О высшем слое, активном уме, речь пойдет в дальнейшем.