От биполярности к полицентризму, или к истории вопроса

Строго говоря, биполярный мир СССР-США, который был якобы похоронен лишь с окончанием "холодной войны", просуществовал в чистом виде не так уж долго. На Западе уже во второй половине 50-х годов началась консолидация ряда европейских стран (образование Европейского объединения угля и стали, затем ЕЭС) с перспективой создания автономного”центра силы”.

Размывание жесткой двуполярной модели шло под воздействием нескольких взаимосвязанных процессов: комплексного истощения "центральных держав", ослаблявших друг друга в непрекращающемся военном, политическом и идеологическом противостоянии (оно негативно сказывалось на темпах экономического роста; выражалось в стагнации технологического прогресса в гражданских отраслях промышленности; оборачивалось нарастающей инфляцией политического и морального авторитета "сверхдержав" в их собственных сферах влияния); одновременного нарастания экономического и военного потенциала союзников США и СССР; постепенного перехода Москвы и Вашингтона от тотальной конфронтации к отношениям, в которых продолжающееся соперничество сочеталось с элементами сотрудничества, прежде всего в сфере военной безопасности. Следствием этих процессов было неизбежное смягчение "коалиционной дисциплины" и методов ее поддержания со стороны руководителей как США, так и СССР.

Примерно к началу 80-х годов биполярность определяла прежде всего форму международных отношений, выражаясь, в частности, в сохранении многочисленных международных институтов, образованных еще в 40-50-е годы (пожалуй, строго "биполярным" был также менталитет тогдашних руководителей СССР и США). Но эта форма уже реально вступала в противоречие с меняющимся характером отношений между государствами, которые эволюционировали в сторону иной организации мира: многополюсной (несколько глобальных центров силы) и многоярусной (наличие государств и их группировок как глобального, так и регионального масштаба). Обострение якобы главных — советско-американских — отношений в первой половине 80-х годов затормозило, но не остановило нарастания множественных конфликтов "по всем азимутам".

Команда Горбачева принесла с собой желание не только переустроить советское общество, но и модернизировать международные отношения, которым в перспективе действительно было суждено перейти в новое качество. Но при этом реформаторы совершили по крайней мере одну принципиальную ошибку. Они решили пренебречь объктивно существующими тенденциями в мире и, воспользовавшись переломным историческим моментом, наскоро переделать мировую политику в соответствии со своими теоретическими схемами и благими намерениями.

В течение нескольких лет "послезастойное" советское руководство, круша конфронтационные стереотипы в международных делах и биполярные институты на Востоке (СЭВ, ОВД), настойчиво предлагало остальному миру модель бесполярного сообщества наций, проникнутого всеобщей гармонией и сотрудничеством. Им были выдвинуты идеи "многообразного, но взаимозависимого мира", "безъядерного и ненасильственного мира", инициативы по одновременному роспуску ноенно-политических блоков, расписанная по годам программа ликвидации ядерного оружия и других средств массового поражения к 2000 году. Одновременно была попытка стимулировать процесс СБСЕ с прицелом на создание системы коллективной безопасности в Европе (концепция "общеевропейского дома"), предложены аналогичные институты безопасности для других районов мира (красноярские и мурманские инициативы Горбачева) сочетавшиеся с убежденностью в том, что "обновленная" ООН будет следить за глобальным порядком.

Логика всех этих инициатив была, по-видимому, такова. В силу экономических, военно-технических и ряда иных причин Советский Союз был вряд ли способен предотвратить перспективу распада собственной сферы влияния. Более того, ему становилось все труднее надежно и приемлемой ценой обеспечивать свою военную, политическую, технологическую, экономическую и иную безопасность в традиционных рамках биполярности. Поэтому необходимо было кончать с биполярным прошлым. При этом неплохо было как-то "перескочить" через надвинувшийся этап многополярности, который сулил СССР еще более интенсивное и совсем уж невыгодное для него соревнование экономик и технологий, и сразу вступить в предсказанный горбачевскими теоретиками идеальный бесполюсный мир всеобщего сотрудничества.

В Кремле понимали, что "бесполюсность" не могло быть сотворена одной лишь Москвой. Поэтому столько усилий было потрачено на пропаганду "нового мышления" за рубежом. Однако США и страны Западной Европы, приветствуя изменение внешнеполитических установок СССР, свой вклад в создание идеальной системы на практике делать отказались. Мнением же других — новых — мировых лидеров Москва тогда особо не поинтересовалась, а оно, как потом выяснилось, было в целом тоже негативным.

К концу 80-х гг. перестроечному советскому руководству все же пришлось корректировать свою первоначальную позицию в сторону большего реализма. Форсирование им практических контактов с ЕС и JKC отражало признание того, что объединяющаяся Западная Европа і гановится автономным геополитическим центром силы, с существованием которого необходимо считаться в большей степени, чем раньше. Одновременно стали предприниматься шаги по активизации кон- Iактов с другими ведущими государствами мира: Китаем (беспрецедентный визит Горбачева в Пекин в мае-июне 1989 года); Японией (единственным реальным результатом здесь стало, правда, лишь обо- I грение "курильского вопроса"); Южной Кореей и т.д. Одновременно юпдировались перспективы реставрации экономических позиций ('ССР в Восточной Европе: на рубеже 1990-91 годов советская печать вдруг" стала критиковать поддержанное ранее Москвой решение СЭВ

о переходе к взаиморасчетам в иностранной валюте, которое привело к свертыванию дву- и многосторонних экономических связей. Все это, и совокупности с просьбами массированной зарубежной помощи пере стройке и попытками вдохнуть новую жизнь во внутренние социально-экономические реформы в конце 80-х годов, говорило о фактическом признании советским руководством неизбежности эпохи глобального полицентризма, намерении сохранить СССР в качестве мирового центра силы (причем с большим упором на политико-экономический, нежели военный, компонент его могущества), стремлении проводить соответствующую эпохе более гибкую внешнюю политику.

Однако и попытка приспособить ’’обновленный СССР” к теперь уже фактически признаваемой им модели глобального полицентризма также не удалась. Прежде всего, не пошли внутренние экономические, социальные и политические реформы, которые должны были заложить новую ’’демилитаризованную" основу глобального могущества СССР. В целом неудачной оказалась и внешняя политика.

Некое перерождение стратегии СССР в духе ’’нового мышления”, распад советской сферы влияния, а за ней и самого Советского Союза не только не остановили развития многополярности в международных отношениях, но скорее даже способствовали ему. В последние годы заметными вехами на этом пути стали ратификация Маастрихтских соглашений странами Западной Европы и превращение ’’Общего рынка” в Европейский Союз, появление планов создания японо-центристского регионального экономического’(возможно и политического) сообщества в Юго-Восточной Азии, образование Североамериканской зоны свободной торговли (НАФТА) как бы в ответ на европейскую интеграцию и вероятность экономического объединения ЮВА под началом Японии1, возникновение или проектирование иных региональных или межрегиональных структур2.

Параллельно становлению институтов полицентрической модели мироустройства прекратили существование либо вступили в период болезненной деволюции с перспективой летального исхода ключевые институты предыдущего миропорядка. Одним из наиболее заметных и значимых "пострадавших" оказалась НАТО. Североатлантический союз исчерпал свою прежнюю функцию: в условиях жесткого противостояния Запада и Востока служить прочной военно-политической связкой между США и Западной Европой при однозначном лидерстве первых. Очередной, но на сей раз реальный "закат" НАТО стал ощущаться несколько лет назад, когда его руководители стали придумы вать этому блоку новые функции в попытке сохранить ему жизнь в меняющейся геополитической ситуации. Тогда же проявились и трудности в ”распределении ролей” между трансатлантической НАТО и региональным ЗЕС. До прихода в Белый дом администрации Б. Клинтона Вашингтон выступал за сохранение НАТО в прежнем виде, рассчитывая на нее как на проводника американских интересов в Западной Европе, и болезненно реагировал на автономное военное сотрудничество европейцев в рамках ЗЕС. Демократическое руководство расставило новые акценты, косвенно признав неспособность США сохранять впредь доминирующие позиции в трансатлантических отношениях и неизбежность дальнейшего роста самостоятельности Западной Европы. США по-прежнему декларирует полную поддержку НАТО, но рассматривает эту организацию скорее как один из механизмов неизбежной координации военно-политических интересов Америки и Западной Европы, в том числе и на обширном "постсоветском пространстве”, и, соответственно, более спокойно относится к укреплению Западноевропейского союза .

Позиция западноевропейцев более двойственна. С одной стороны, быстрое снижение роли НАТО до координирующей и, параллельно, выравнивание статуса обеих "половин” блока соответствует устремлениям стран Западной Европы стать полностью самостоятельным центром глобальной политики. С другой, при нынешней неопределенности и нестабильности к востоку и югу от Европы им хотелось бы в какой-то форме сохранить прежнюю "блоковую" ответственность США за обеспечение безопасности союзников по "холодной войне".

Различие геополитических интересов США и Западной Европы в условиях укоренения многополярности проявилось в развернувшихся с конца 1993 г. дебатах о расширении НАТО. Западноевропейские участники блока оказались в целом более расположены к принятию новых членов из числа государств Восточной и Центральной Европы (ВЦЕ). Их позиция, среди прочего, объяснялась двумя геополитическими соображениями. Во-первых, опасениями по поводу взрыва агрессивного национализма в России и намерением превратить ВЦЕ, а, возможно, и страны Балтии, во внешний пояс военной безопасности НАТО (при этом в первую очередь подразумевается, конечно, безопасность Западной Европы). Не случайно за расширение состава особенно ратовала Германия, которая в прошлом больше всех жаловалась па отсутствие у Североатлантического союза достаточной "оперативной глубины". Франция и Англия, расположенные дальше от потенциальной линии конфронтации, проявляли тогда заметно меньше беспокойства относительно глубины обороны, и их позиция в вопросе о приеме новых членов была не столь однозначна. Во-вторых, вступление стран ВЦЕ в НАТО, с точки зрения западноевропейцев, могло бы служить хотя бы временной заменой их нежелательной на данном этапе интеграции в ЕС. При этом членство в НАТО закрепило бы тсударства ВЦЕ в общей сфере западного влияния, ограничивая чужеродное экономическое — японское и китайское — проникновение в данный регион, а географический фактор сориентировал бы Восточную Европу на западноевропейский, а не американский, центр силы. Видимо, учитывая это обстоятельство, Вашингтон выдвинул и настоял на принятии на встрече руководителей стран-членов блока в январе 1994 г. "разбавленного" проекта восточноевропейского участия в натовских делах, известного как "Партнерство ради мира". (На случай провала данного проекта США заготовили контрход: во время турне по бывшим республикам СССР госсекретарь У. Кристофер предлагал и им вступить в Североатлантический союз4. Присоединение этих республик, включая Россию, уравновешивало бы усилившуюся за счет ВЦЕ европейскую часть НАТО и даже создавало бы ситуацию внутренней многополюсности в блоке, в которой Вашингтону было бы легче маневрировать, отстаивая свои интересы).

Вполне возможно, что нынешнее противостояние геополитических интересов в НАТО не взорвет ее в обозримом будущем. Однако если не случится чего-либо чрезвычайного, то с большой долей уверенности можно предположить, что из военно-политического союза она будет постепенно превращаться в организацию типа ООН и СБСЕ, что, вероятно поставит вопрос о необходимости размежевания функций НАТО и СБСЕ или их слиянии.

В то же время нельзя исключать и консервации НАТО как военнополитического блока, если в той или иной форме произойдет возврат "холодной войны" между Россией и западными странами, или если в "зоне ответственности" НАТО, либо рядом с ней, будут усиливаться нынешние и/или появляться новые очаги кризисов и конфликтов. Фактическое вовлечение сил НАТО в качестве одной из воюющих сторон в боснийский кризис на стороне мусульман в конце августа - начале сентября 1995 года явилось крупнейшей операцией Североатлантического блока за всю историю его существования. Разрастание боснийского или какого-то иного кризиса на территории бывшей Югославии, а в перспективе и крупные конфликты в бывшем СССР могут служить удобным предлогом для продолжения существования НАТО в неизменной форме. Что, однако, не исключает соперничества между западноевропейцами и американцами за главенство в Североатлантическом союзе. 3.2.