ОБЪЕКТИВНОСТЬ И НЕЗАВИСИМОСТЬ ОТ СОЗНАНИЯ

Как мы уже видели, человек способен к объективному познанию и может с абсолютной достоверностью постигнуть истину, на которую никоим образом не влияет его сознание, и которая никак не коррелирует с человеческим интеллектом.

Однако возникает вопрос: "Во всех ли случаях требованием объективности является эта независимость от субъекта?" Хотя суждение, для того, чтобы быть объективным, и должно быть полностью независимым от человеческого сознания, мы вправе поинтересоваться, является ли это необходимым для всех аспектов. Если мы устанавливаем, что мир реальных вещей объективен — мир земных образований, животных, строений, других людей, то мы, тем самым, постулируем независимость от человеческого сознания. Если мы утверждаем, что какое-либо животное или человек объективно существуют, мы этим хотим сказать, что им свойственно автономное существование, вне зависимости от того, знаем ли мы о них или нет. В этом случае объективность с необходимостью включает в себя абсолютную независимость от сознания. Если же, например, какое-либо растение или животное существует только для индивидуального сознания — во сне или как галлюцинация — то мы отказываем ему в объективности и считаем его полностью "субъективным". Это означает здесь: "без обоснования в объективной реальности". Также если принять, что все объекты суть "феномены" в кантовском смысле — т. е. только "явления", соотнесенные с человеческим сознанием вообще, а не с тем или иным индивидуальным сознанием, — даже и в этом случае мы вынуждены отказать такому миру вещей в полной объективности.

Допуская, что во всех вышеупомянутых случаях объективность означает полную независимость от сознания, мы, тем не менее, должны задать вопрос: "Является ли эта независимость необходимой для объективности всех data (данностей)? Будет ли необъективным все, что в той или иной мере зависит от человеческого сознания? Можем ли мы утверждать, что некоторый аспект реально существующей вещи является субъективным в смысле незначимос- ти и отсутствия обоснования в реальном мире лишь по той причине, что этот аспект предполагает наличие человеческого сознания?"

Возьмем один конкретный случай. Мы часто говорим о некоторых вещах, что они расположены выше или ниже других. Наука учит нас, что если отвлечься от человеческого сознания, в реальности не существует таких вещей, как "выше" и "ниже". Тогда мы вправе задать вопрос: допуская, что понятия "выше" и "ниже" подразумевают человеческое сознание для того, чтобы быть осмысленными, можем ли мы вследствие этого утверждать, что они чисто субъективны? Являются ли они лишь видимостями, претендующими на значимость, как сны, а на самом деле не существуют? Или допустим, что цвет является таковым только для нашего сознания и независимо от последнего и без участия наших чувств существуют лишь электромагнитные волны — разве можем мы по этой причине заявить, что цвет не является объективным качеством и не значим? Должны ли мы все подобные явления отнести к уровню чистых кажимостей?

Прежде чем изучить эту проблему, мы должны прояснить термин "субъективный", чтобы таким образом избежать его двусмысленного употребления. Существуют различные значения слова "субъективный" и его коррелята "объективный"; в ущерб ясности и истинности их часто употребляют, не делая между ними различия.

Субъективность может означать, во-первых, следующее: "относящееся к миру личностного, в противоположность миру безличного". Тогда она будет указывать на то, что свойственно персональному субъекту познания, воления, любви и т. д. В этом смысле субъективным может быть названо все, что составляет реальную "часть" личности. Акты познания, воли, любви, радости субъективны в одном и том же смысле. Скала или дерево, напротив, в этом смысле не являются таковыми. Однако необходимо ясно отдавать себе отчет в том, что акты познания, любви и т. д. являются совершенно объективными реальностями. Они действенны в той же мере, что и камень или дерево. Таким образом, термин "субъективный" относится к онтологическому признаку "быть субъектом, личностью", а не к эпистемологическому — "быть явлением для субъекта".30

То обстоятельство, что некий предмет является субъективным в этом первом значении, не заключает в себе ничего пейоративного или ограничивающего, никакого умаления его значимости, подчиненного положения по отношению к безличным вещам, которые в этом контексте обозначаются как объективные. Мы можем пойти еще дальше и сказать, что эти субъективные вещи, эти персональные сущности в иерархии бытия расположены выше, чем объективные, аперсональные вещи. Они обладают более высокой бытийностью, большей реальностью. Употребление термина "субъективный" в онтологическом смысле "личностного" свободно от подозрений, которые связаны с этим термином в его эпистемологическом употреблении.

К несчастью, это не всегда ясно понимают. Для многих, в том числе и для некоторых философов, слово "субъективный", даже когда оно относится к таким объективным реальностям, как волевые акты или радость, или к самой личности, означает что-то менее реальное, подозрительное, то, что существует только в сознании — некую чистую реальность in mente (психическую реальность).

Это неудачное, второстепенное значение термина "субъективный" по существу основано на смешении его онтологического и эпистемологического смысла. Мы можем сказать, что дом, который мне снился, существует только в сознании, что он является реальностью in mente. Под этим подразумевается, что дом не существует реально, а лишь во сне создается видимость его существования. Мы можем также и нашу радость, печаль или любовь назвать реальностями in mente. Но этим, однако, мы не хотим сказать, что радость лишь претендует на существование, что она является такой же фикцией, что и приснившийся дом. Выражаясь онтоло- гически, назначение дома — быть экстраментальной ментальностью, существовать независимо от нашего сознания. Если какому-либо предположительно существующему дому несвойственна объективность в этом смысле, то мы вправе сказать, что его наличие субъективно. В этом побочном значении термин "субъективный" относится к подозрительному эпистемологическому "достоинству" чего- то не совсем реального. Совершенно иная картина наблюдается в случае радости, воли, познания и всех остальных актов и "частей" личности. Как только эти реальности осуществлены, они становятся действительной "частью" онтологической реальности, личности. Они предназначены быть сознательными сущностями во время своего существования. Называть их субъективными в пейоративном эпистемологическом смысле, сомневаться в их подлинной реальности, уподобляя приснившимся объектам, — означает смешивать онтологический статус этих актов как "части" субъекта с вышеупомянутой эпистемологической иллюзией.

Существует ходячее выражение, настолько же известное, насколько и неудачное, которое одним махом устраняет все персональные данности, такие, как радость, убеждение, любовь и пр. Оно звучит так: эти вещи не являются метафизическими, а лишь чисто психологическими. Долой любовь, убеждение и все подобные сомнительные "реальности"! Останемся с "более реальными", "более метафизическими" реальностями, такими, как падение камня, вещественность груши, потенциальное существова- ниє дуба в желуде! Это прискорбное игнорирование персональных реальностей основано на пейоративном значении выражения "субъективный", которое побуждает рассматривать персональные акты как нечто находящееся на более низких уровнях бытия, чем физические процессы в космосе. Мы хотим здесь раз навсегда внести ясность: когда термин "объективный" обозначает уровень реальности, тогда такие субъективные реальности, как персональные акты — например, радость, любовь, убеждение, вера, познание — являются совершенно объективными реальностями. Они "более метафизичны", чем камни или материальные космические явления.

После того, как мы провели различие между онтологическим смыслом термина "субъективный" и его пейоративным эпистемологическим смыслом, мы должны рассмотреть второе значение этого термина. Оно также относится к человеческим актам, однако совершенно иным образом. Предположим, кто-то оценивает стихотворение и находит в нем недостатки — по той лишь причине, что автор является его конкурентом. Мы назвали бы такую оценку субъективной, имея в виду при этом, что она определялась личными предубеждениями критика, а не объективной темой, объективной реальностью. Критикующий позволил проникнуть в свое суждение о предмете чему-то чуждому этому предмету. Все предубеждения являются субъективными в этом смысле. Например, если кто-нибудь из личного нераспо- ложения мешает продвижению по службе одаренного работника, мы называем его позицию типично необъективной. Она основана не на объективных фактах — заслугах и способностях работника. В этом случае термин "субъективный" имеет оттенок порицания. Поэтому он тождествен таким пейоративным выражениям, как "необъективный", "неадекватный", "подверженный предрассудкам", "неуместный".

Как и второе значение термина "субъективный", пейоративным является и третье его значение. Оно обозначает определенный вид эгоцентризма. "Субъективным" в этом третьем смысле можно назвать интровертного человека, постоянно сосредоточенного на себе, у которого отсутствует интерес к объектам как таковым — будь то другие люди, природа, искусство или наука. В этом случае термин указывает на определенную перверсию или болезненное состояние психики человека.31

Мы привели три значения выражения "субъективный". Все они относятся к актам или установкам личности. Существуют еще три значения этого термина, которые имеют отношение уже не к актам, а к содержанию познания человека, к существованию предмета нашего познания или к значийости нашего познания. Мы рассмотрим эти три значения по отдельности.

Приснившийся или привидевшийся нам дом будет "субъективен" в новом, четвертом смысле. Ибо вместо того, чтобы существовать в действительности, дом существует как иллюзия, присутствующая лишь в сознании субъекта, познающего. В то время как эта иллюзия претендует на реальное существование в реальном мире, вся ее подлинная реальность заключается лишь в том, чтобы быть предметом познания. Потому это чистая кажимость, "субъективное" нечто, поскольку не принадлежит к миру реальных объектов. Здесь эпитет "субъективный" относится к нереальности объекта, к противоречию между тем, на что объект претендует, и тем, чем он является на самом деле, — к недействительности познания или другого акта, предметом которого является эта кажимость. "Субъективный" означает здесь также, что предмет на определенный временной промежуток соотнесен с моим индивидуальным сознанием.

Если термин "субъективный" указывает на соотнесенность предмета с сознанием человека вообще, всегда — в противоположность соотнесенности с индивидуальным сознанием в определенный момент — тогда мы имеем еще одно, пятое, значение этого термина.

В этом смысле познание субъективно для Канта. Абсолютно объективная реальность, "ноумен", "вещь в себе", по его мнению, совершенно недоступна для нас. Наше познание ограничено "феноменами", вещами, в той мере, в какой они открываются нашему сознанию. По Канту, данный нам в опыте мир со всеми своими подразделениями и формами есть продукт человеческого духа. Из этого следует, что действительность всех "истин", которые мы можем открыть, относительна, соотносится с этим духом — не с духом того или иного индивидуума в данный момент времени, а с человеческим духом как таковым, со всеми людьми во все времена. Эта идеалистическая субъективность и является пятым значением нашего термина. Оно четко отличается от четвертого значения, касающегося простых кажимостей. Данный идеалистический субъективизм допускает в своих рамках различие между галлюцинацией и настоящим восприятием, как и различие между чисто субъективным индивидуальным воззрением и некой всеобщей истиной. В этом идеалистическом построении есть место и для различия между истинным и ложным утверждениями, хотя все истинные утверждения являются таковыми только для человеческого сознания.

Однако в идеалистической схеме нет места абсолютной истине, суждению, которое было бы истинно, в той же самой степени и в том же самом смысле, даже если бы не существовало никакого человеческого сознания. Согласно идеалистическим представлениям, суждение относится к предмету, который мог бы быть другим, если бы мы абстрагировались от человеческого сознания. Кроме того, значимость суждения как раз соотнесена с человеческим духом — со структурой человека в ее отличии от структуры других возможных, способных к познанию существ. Отсюда следует, что все метафизические факты недоступны сознанию человека. Человек не может достичь вечных истин в августи- новском смысле. Учение о субъективной значимости придает этому виду идеализма ограниченный и негативный характер. Но даже и это значение субъективного не тождественно тому, которое обозначает чистую кажимость.

Шестое и последнее значение субъективного является темой этой главы, а именно тот факт, что определенным данностям — например, понятиям "наверху" и "внизу" — требуется соучастие человеческого сознания. Это соучастие относится исключительно к аспекту, проявлению определенных объектов в протяженном внешнем мире. Эти аспекты конституируются только для нашего сознания и поэтому в некотором смысле субъективны. Они не могут рассматриваться как независимые от нашего сознания свойства вещей. Поскольку это значение термина "субъективный" включает в себя вопрос, что же в действительности представляют данные аспекты, оно содержит подлинно эпистемологический элемент !32 В этой главе мы задаемся вопросом: является ли несовместимым с объективной значимостью этот вид зависимости от сознания? Можем ли мы сказать, что цвета и понятия, такие как "вверху" и "внизу", субъективны в смысле необъективных ка- жимостей или в смысле "соотнесенности с нашим сознанием"? Можем ли мы утверждать, что голубой цвет неба — это всего лишь видимость, род оптического обмана? В наших восприятиях вселенная предстает перед нами в виде собрания многоцветных, звучащих и пахнущих вещей, представляющих собой внешнюю сторону окружающего мира. Менее ли объективен этот мир, чем тот, который нам предлагает физика или химия? Или, говоря словами Густава Теодора Фехнера, какой вид объективнее и реальнее — дневной или ночной?33

Вопрос об объективной значимости аспектов зависит, естественно, от них самих и ответ на него связан с их специфически различной природой. Прежде всего, однако, мы ограничимся следующим вопросом: "Является ли объективная значимость и реальность какого-либо аспекта тем же самым, что и его независимость от сознания человека?" Возьмем какой-нибудь аспект, который в действительности является чистой иллюзией, и противопоставим его аспектам, являющимся темой нашего исследования, — и тогда нам станет ясно, что на поставленный вопрос следует ответить отрицательно.

241

16 Зак. 3069 Крайний случай чисто субъективной кажимости — это приснившийся объект. Конечно, если мы, например, постигаем во сне такой необходимый и в высшей мере рациональный факт, как то, что нрав- ственные ценности предполагают в качестве своего носителя личность, — то в этом случае истинность и значимость данного факта никоим образом не умаляются тем обстоятельством, что мы постигаем его во сне, а не в состоянии бодрствования. Если содержанием сна является не сущностный и необходимый факт, а событие, действие или человек, то все эти вещи лишены объективной значимости и должны считаться чистой кажимостью.

Если приснившийся нам наш знакомый выглядит во сне иначе, чем наяву — например, у него светлые волосы вместо темных ,— то этот аспект определенно является чистой видимостью. То же самое верно и в отношении галлюцинаций.

Нечто совершенно иное, но в равной степени незначимое имеет место в случае кажимости, вызванной оптическим или акустическим обманом. Например, мы наблюдаем весло, опущенное в воду, и оно кажется нам сломанным. Здесь мы не изолированы полностью от реальности как во сне или при галлюцинации. Весло относится к настоящей реальности. Однако мы видим его в таком аспекте, который не согласуется с действительностью. Мы вынуждены вынуть весло из воды, чтобы убедиться в ложности этого аспекта.

Как и в вышеупомянутых случаях, зависимость от нашего сознания делает это явление незначимой иллюзией. Различие между этим оптическим обманом обусловлено особенностями человеческого восприятия и определенными свойствами объективного мира и не является чистой кажимостью, имеющей отношение лишь к конкретному человеку. Каждый из нас может наблюдать иллюзию сломанного весла, в то время как сновидения или галлюцинации в значительной степени варьируются у разных людей.

Правда, этот оптический обман носит всеобщий характер и обусловлен, в том числе, и структурой зрительного восприятия, однако то, что в его результате представляется нам, — всего лишь кажимость без права на реальное существование, что и выражается словом "обман".

Однако существует и совершенно другой тип зависимости от сознания. Когда мы говорим, что поросшие лесом горы — зеленые, роза — красная, а человеческий глаз — карий, то эти высказывания не становятся менее значимыми оттого, что цвет предполагает наличие человеческого сознания. Цвет относится к внешней стороне явлений, он предполагает существование зрения — но при этом он не есть оптический обман вроде палки, якобы преломленной в воде. Цвет — это важное образование, имеющее истинную сущность и являющееся носителем ярко выраженной ценности. Чего нельзя сказать об иллюзии "сломанной палки". Палка "претендует" на то, чтобы быть сломанной, и ее "субъективность" противоречит тому, чем она является — на том же самом бытийном уровне — в действительности. Что касается отношения цвета и электромагнитных волн, то здесь идет речь о разных уровнях бытия. Например, красный цвет розы не является оптическим обманом. Он есть свойство розы, которое однако принадлежит человеческому аспекту мира, а не физическому, независимому от всякого сознания и от всех структур восприятия аспекту космоса.

Нас здесь интересует не вопрос о том, какие физические факторы обусловливают белый цвет лилий и фиолетовый цвет фиалок, а различие между цветом и простыми электромагнитными волнами как различие между двумя мирами — всеобщая зависимость некоего образования от нашего сознания. Если бы не было никакого сознания, мир был бы бесцветен. Здесь проходит принципиальная граница между физическим космосом и окружающим нас человеческим аспектом внешнего мира — фехнеров- ский "дневной и ночной вид".

Не представляет ли последний тип зависимости от человеческого сознания тот случай, когда объект не лишается своей объективной значимости и своего места в действительности?

Как нам кажется, мы должны различать два совершенно разных вида зависимости от сознания или два вида субъективного: первый является результатом сужения сознания и представляет собой деформацию реальности или чистую иллюзию, полностью изолированную от действительности.

Второй — это проявление реальности, содержащее важное, обращенное к человеку послание.

Мы уже видели в четвертой главе, что цвет по причине своей интеллигибельной и необходимой сущности и своей идеальной бытийности сохраняет характер объективной реальности как аспекта внешнего мира. Даже будучи привидившимся, он не переходит в разряд простых "предметов нашего сознания". Цвет a fortiori имеет абсолютную значимость, когда он является не иллюзией или галлюцинацией, а элементом внешней стороны окружающего мира. Конечно, не все внешние аспекты обладают, как цвет, необходимой, интеллигибельной сущностью. Некоторые аспекты могут иметь только рациональную, а не необходимую структуру.

Нашим тезисом является то, что экзистенциальная роль, которую играют в человеческом мире все значимые аспекты — вне зависимости от того, являются ли они необходимыми сущностями или нет — предохраняет нас от ошибки видеть в них своего рода иллюзию. Их ценность и полное глубокого смысла назначение с очевидностью противопоставлены иллюзорному или тому, что является результатом ограниченных возможностей человеческого сознания. Кроме того, как мы покажем в конце этой главы, эти аспекты явно отличаются от всех имеющих ценность фикций и продуктов человеческого воображения и фантазии.

Объективная значимость этих явлений становится очевидной особенно в том случае, когда мы рассматриваем мир как творение Бога, а человека — как господина творения.34 Различные объекты этого мира на фоне двух этих фундаментальных фактов приобретают характер послания Бога человеку. Фундаментальный вопрос-критерий, разделяющий действительность и заблуждение, иллюзию или чисто субъективную видимость — и объективное, значимое явление, звучит так: имеет место такое послание или нет?

Здесь тот факт, что явление выглядит так только для человека, не означает, что оно само по себе, изолированное от нашего сознания, имеет большую аутентичность, реальность и объективную значимость. Наоборот, та внешняя сторона, которой оно оборачивается к человеку, — это его объективный смысл, потому что Бог "этот" мир создал для человека. Электромагнитные волны не более реальны, не более значимы, чем цвета. Более того, одна из причин их существования — служить основой для явления цвета. Мы лучше поймем существо этой "посланнической объективности" на примере произведения искусства. Художник для достижения определенного эффекта использует различные средства. Этот эффект, носитель реального художественного содержания, является raison d'etre, причиной существования тех средств, что были привлечены для его достижения. Существа дела не понимает тот, кто не схватывает этого художественного содержания, т. е. не осознает действительного значения и подлинной темы произведения искусства. Если кто-нибудь слушает симфонию и при этом думает, что реальны только музыканты, их инструменты и те движения, которые они производят, а сама музыка является лишь субъективным "побочным продуктом", то он, очевидно, выворачивает наизнанку все объективное значение симфонии. Движения музыкантов сами по себе не будут иметь никакого смысла, если отвлечься от музыки, которую они призваны создавать. Музыка — это raison d'etre этих движений. Аналогично, видимый образ природы, являющийся важным носителем ценностей и содержащий в себе специфическую весть сознанию человека, обладает абсолютной значимостью и реальностью, хотя он и предполагает существование сознания для того, чтобы быть понятым — и даже для того, чтобы конституироваться.

t

Мы должны подчеркнуть, что все это касается только внешних проявлений или аспектов реального мира. Такая зависимость от нашего сознания, такая форма субъективного не имеет никакого отношения к миру наших представлений, который может быть противопоставлен реальному миру, независимо существующему от нас. На это можно возразить: ведь Бог может также и через сновидение или через определенное содержание наших фантазий передать нам важную весть. Однако тот факт, что феномен содержит важное послание, никоим образом не гарантирует ему место в реально существующем мире. Реальный мир, который мы исследуем с помощью естественных наук, противоположен субъективным впечатлениям, существующим в качестве особого мира только в нашем сознании. Бог может использовать и эти впечатления для того, чтобы послать нам какую-либо весть, — однако от этого они не становятся частью реального внешнего мира.

На это возражение мы отвечаем следующим образом. Да, все это верно. Однако рассматриваемые явления не представляют собой мира, отделенного от реального: напротив, они суть аспекты реальной, окружающей нас действительности. Они претендуют на то, чтобы принадлежать к ней, они представляют из себя проявления реальных объектов, их внешние качества.

В области проявления реальной, окружающей нас действительности, независимой от нашего сознания, мы должны отличать от чисто субъективной кажимости, которая является не чем иным, как иллюзией, подлинно значимые внешние аспекты, являющиеся реальными образованиями, хотя и связанными с человеческим сознанием.

Тот факт, что явление рационального обогащает собой космос и имеет определенную ценность, позволяет нам рассматривать его как Божественную весть, но не как артикулирование слово, а как значимый и аутентичный аспект реального объекта. Эта весть не является вдохновением свыше, прямым влиянием Бога на наше сознание. Она не является каким-либо призывом, подобным тому, что побудил евреев к исходу из Египта и был услышан Иосифом во сне. Весть, в нашем смысле, означает данный Богом или угодный Ему внешний облик какого-либо природного объекта или явления.

Приведенное выше сравнение с воздействием произведения искусства хорошо иллюстрирует этот вид послания. Горы должны издалека выглядеть голубыми подобно тому, как живописная перспектива должна производить пространственный эффект, а контраст должен подчеркивать определенные цвета. Если бы специалист утверждал, что небо на самом деле не голубое, а черное, то было бы неверным рассматривать этот черный цвет как аутентичный, а голубое небо считать чистой видимостью, результатом субъективных свойств восприятия. Голубой цвет неба имеет совершенно объективный характер. Оно должно так выглядеть. Это есть важный элемент внешнего проявления мира, это проявление классически антропно, однако как раз поэтому и значимо. В нем реализуется специфическое послание Бога человеку. То же самое относится и к форме "неба" как небосвода с горизонтальным и вертикальным измерениями. Ученые могут рассматривать этот аспект как чисто субъективную иллюзию, однако философ не имеет права думать, что "субъективность" лишает этот элемент его объективной значимости и мешает ему в полной мере принадлежать действительности.

Было бы также совершенно неверным утверждать, что категории "верха" и "низа" являются субъективными иллюзиями, не имеющими места в действительности. Обе эти категории заключают в себе послание особой глубины и значимости. Они являются аналогиями двух основополагающих метафизических категорий. Тот факт, что внешний мир представлен человеку в двух этих категориях, чрезвычайно важен. Считать их обыкновенными иллюзиями, подобно "изломанному" в воде веслу, или следствием наших ограниченных возможностей восприятия — нашей неспособности видеть объект одновременно со всех сторон, значило бы обнаружить серьезный недостаток философского понимания. Даже если ученые правы утверждая, что категории "верха" и "низа" теряют свое значение во внешнем мире, как только отвлекаемся от нашего сознания, — этот факт, тем не менее, не мешает данным категориям являться полноценными и объективными элементами действительности. Внешний мир должен представляться человеку именно таким образом; он призван так выглядеть. Это значимый аспект мира, согласующийся с замыслом Творца. А тот аспект, который является предметом изучения естественных наук, представляет собой лишь срез реальности, далекий от того, чтобы быть более объективным.

Мы часто можем услышать такое, например, утверждение, что микроскоп показывает нам, как на самом деле выглядит рука, — а то, что мы видим невооруженным глазом, является всего лишь субъективным впечатлением, своего рода иллюзией. Очевидно, что у нас нет ни малейшего основания считать аутентичным и значимым то, что видно под микроскопом. Почему детализированный внешний вид должен быть значимее воспринимаемого глазом? Вид руки, рассматриваемой под микроскопом, не ближе сущности руки, не более ей свойствен, чем тот, который мы воспринимаем невооруженным глазом.

Чрезвычайно важно понять радикальное различие между этим видом зависимости от сознания и тем, которое субъективный идеализм приписывает любым предметам познания. Недостаточно отличать субъективность какого-нибудь значимого аспекта от субъективности чистой кажимости — какого-нибудь иллюзорного объекта. Ее необходимо также отличать и от субъективности идеализма. Это значит понять, почему зависимость этих аспектов от нашего сознания не делает недействительными объекты, воспринимаемые в таких аспектах и не лишает их полноправного места в реальности, хотя субъективный идеализм и объявляет их недействительными по причине их зависимости от человеческого сознания.

Во-первых, мы хотим подчеркнуть, что субъективность, которую мы здесь рассматриваем, касается только материальных вещей или, в крайнем случае, всего пространственного внешнего мира, в то время как субъективность кантовского идеализма распространяется на все объекты восприятия и опыта — как на материальные, так и на духовные — и равным образом на всю сферу метафизических фактов и истин.

Во-вторых, субъективность, которой мы здесь занимаемся, не подразумевает никакого противоречия с абсолютной значимостью. Она относится только к внешним аспектам материальных объектов в самом широком смысле слова, а не к их общей структуре, как это имеет место в субъективном идеализме. Когда мы говорим, что воспринимаемый невооруженным глазом внешний вид руки более значим в сравнении с тем, что открывается нам под микроскопом, мы, тем самым, не отрицаем реальность того, что мы видим под микроскопом. Физиологическая структура нашей руки — поры, мышечные волокна, нервные окончания и пр. — является, в соответствии с нашим тезисом, строго объективным явлением и совершенно не зависит от сознания. Поэтому субъективность значимых аспектов не оспаривает познаваемости свойств внешнего мира, независимых от нашего сознания, и не означает, что субъективные аспекты по причине своей большей значимости исключают реальность тех аспектов, которые открывает естественнонаучное исследование.

В противоположность этому, субъективность идеализма объявляет любой объект как восприятия и опыта, так и естественнонаучных исследований субъективным. Все, чего мы можем достичь с помощью нашего разума, является по большей части его собственным продуктом. Никогда, никаким путем не можем мы придти к совершенно независимой от нашего духа реальности. Мы не в состоянии пробиться к предмету, который существует сам по себе, объективно.

В-третьих, субъективность аспекта в нашем смысле не отделяет его от реального объекта, который как таковой полностью независим от нашего сознания. Этот аспект не становится случайным или даже необходимым внешним подобием, существую- щим в качестве второй реальности , отделенной от действительности. Напротив, он находится в чрезвычайно важных, полных глубокого смысла отношениях с объектом и является действительной, фактической стороной реального объекта.

Поэтому различие между нашей позицией и идеалистической совершенно очевидно. Однако чтобы наш тезис о том, что определенные субъективные аспекты абсолютно действительны, не показалась потворствованием идеалистической интерпретации познания, мы хотим резче обозначить различие между нашей позицией и позицией идеалистов, таких, как Кант. Все последующее является только новым подходом к проблеме и более аргументированным повторением вышесказанного.

Для идеалистов наше познание как таковое не может простираться дальше тех объектов, которые связаны с человеческим сознанием. Любая истина действительна только для людей. В рамках идеалистического субъективизма нет места абсолютной автономии, объективности и абсолютной значимости. В противоположность такому взгляду, мы утверждаем, что существует возможность абсолютного познания, абсолютно достоверного постижения в высшей мере интеллигибельных и необходимых фактов. Подобное познание исключает релятивизм. Это первый пункт, в котором наша трактовка познания решительно расходится с идеалистической.

Далее, мы утверждаем, что можно с абсолютной достоверностью постигнуть реальное существование конкретных индивидуальных объектов. Субъективный идеализм отрицает это. Кроме того, мы верим в возможность познания внешнего мира, если это познание соответствует его реальной сущности. На этом пункте следует остановиться подробнее, для того чтобы обозначить различные уровни, к которым могут относиться аспекты материального внешнего мира. Тогда мы сможем утверждать, что зависимый от человеческого сознания и, кроме того, открывающийся непосредственному восприятию аспект объективно более значим, чем другие аспекты материального мира, поскольку он является именно тем аспектом, открыть который нам и призвано объективно существующее явление.

Идеализм хочет ограничить наше познание, заявляя, что оно имеет только относительную, а не абсолютную значимость. Он считает все наше знание зависимым от духа и поэтому соотнесенным с ним, относительным. В противоположность этому, мы показываем, что наше познание сущностей и конкретных индивидуальных объектов является абсолютным. Мы идем еще дальше и заявляем: даже тогда, когда какой-нибудь внешний аспект на самом деле зависит от сознания, мы отказываемся видеть в этой зависимости причину или симптом недействительности. Идеализм утверждает, что все объекты зависят от нашего сознания, соотнесены с ним; мы, напротив, признаем такую зависимость и относительность только за внешней стороной материального мира. Идеализм умаляет значимость всех объектов по причине их зависимости от сознания; мы же распространяем зна- чимость даже на те аспекты, которые в определенной мере зависят от сознания человека. Наша позиция совершенно противоположна идеалистической: идеализм сводит любое содержание нашего познания к некой субъективности, ярко контрастирующей с объективным познанием. В соответствии же с нашим взглядом, даже некоторые явления, которые зависят от сознания и в этом смысле субъективны, приобщены к объективной действительности.

Поэтому совершенно невозможно истолковать в пользу субъективного идеализма наши аргументы, подтверждающие объективную значимость человеческого аспекта внешнего мира.35 Рассмотрим еще один аргумент. Когда мы приписываем объективную значимость определенным аспектам внешнего мира, то ясно видим, что сама возможность такой значимости связана как раз с тем, что данные аспекты конституируются на фоне объективной реальности, которая в своем существовании совершенно независима от нашего сознания и которая может быть познана нами. Наша позиция не обнаруживает большого несоответствия между "вещью, каковой она является в действительности" и "вещью, каковой она представляется любому возможному человеческому восприятию". Такое несоответствие есть ключевой момент кантовского идеализма, однако оно не имеет ничего общего с нашей позицией в отношении значимости определенных субъективных аспектов. То несоответствие, которое признаем мы, ограничивается следующим: оно имеет место только между тем, как представляются вещи нашему непосредственному восприятию, и тем, как они нам даны в нашем естественнонаучном опыте. Мы воспринимаем розу красной, калужницу — желтой. Научный эксперимент показывает, что в основе этих двух цветов лежат определенные электромагнитные явления. Различие в длине волн обусловливает восприятие различного цвета.

Мы сравнили этот дуализм аспектов с дуализмом художественного произведения. Точно так же, как художник или композитор использует различные средства для достижения определенного эффекта и точно так же, как этот желаемый эффект является raison d'etre всех этих средств, — так и в природе реальность, которую изучает наука — в нашем слу-

17 3ак. 3069 257 чае, электромагнитные волны, — представляет собой средство, причиной существовани — raison d'etre — которого является конституирование в нашем непосредственном восприятии желаемого аспекта. Конечный результат, непосредственно воспринимаемая нами внешняя сторона явления, имеет большую значимость потому, что она есть тот "эффект", на который рассчитывал Творец. Она передает человеку важную весть и поэтому превосходит в значимости и ценности ту базовую реальность, которая является носителем внешнего аспекта. Однако сущность этого аспекта заключается в том, что лежащая в его основе реальность независима от человеческого сознания.

Мир идеалиста невозможно аналогичным образом сравнить с произведением искусства. Какой смысл имело бы такое сравнение на фоне утверждения о том, что Бог структуировал сознание человека таким образом, что все истины, ценности, все смысловое содержание существует лишь в качестве продуктов человеческого сознания и человек полностью отрезан от всех объектов, существующих независимо от него? Утверждать это, значит отрицать за явлениями характер рационального, значимого Божественного послания.

Мы не раз повторяли, что внутренняя смысловая полнота и ценность аспекта являются доказательством его значимости и реальности. Возможно, кто- нибудь возразит: наши представления и фантазии тоже могут быть рациональны и прекрасны, однако от этого они не становятся реальнее. Это действи- тельно так. Сама по себе смысловая полнота и красота еще не переводит объект в сферу реального. Однако легко видеть, что какая-нибудь фикция или воображаемый предмет совершенно отличны от аспекта действительности. Нам нет необходимости отказываться от положения о том, что наполненные смыслом аспекты действительны. Ведь это положение не означает, что все значительное является действительной реальностью. Никоим образом, это положение касается только значимых аспектов реального мира.

Фикции и представления отличаются от любого внешнего аспекта действительности способом своего возникновения. Фикции представляют собой продукты нашего воображения. Мы воспринимаем их как принадлежащие к миру фантазии, который явно отличается от того реального мира, где мы живем. Обладает ли это воображаемое содержание ценностью или нет, прекрасно ли оно — этот факт никак не влияет на то, что фикции как носители ценностей — в противоположность самим этим ценностям — не являются существующими реальностями.

Если кто-нибудь поверил в существование воображаемых существ, таких, как нимфы, ведьмы или кентавры, то они все равно были бы отделены пропастью от рассматриваемых здесь аспектов реального внешнего мира. Эти фикции ярко контрастируют с классическими природными аспектами. Они несут на себе печать мифического, необыкновенного, чего-то чужеродного. Нередко они лишены всякой ценности и уж, во всяком случае, им всегда недостает аналогий с реальностью и ее классической категориальности. Они не могут рассматриваться как специфические Божественные послания или являться каким-либо аспектом реальных объектов природы.