Сергей Абашин Институт этнологии и антропологии РАН, Москва РЕГИОНАЛИЗМ В ТАДЖИКИСТАНЕ: СТАНОВЛЕНИЕ «ЭТНИЧЕСКОГО ЯЗЫКА»*
Конфликт в Таджикистане в 1990-е гг. породил огромную массу текстов, описывающих, комментирующих, объясняющих происходящие события и предлагающих свои рецепты выхода из сложившейся непростой ситуации. Наступил момент, когда каждый новый текст не столько вносил что-то новое в понимание конфликта, сколько повторял уже сказанное, воспроизводил уже существующие мнения.
Можно говорить о том, что был создан особый «язык» (я использую наиболее близкий в русском словаре заменитель понятия «дискурс») описания «таджикского конфликта», в котором ключевым стало понятие «регионализм». Данный «язык» имеет свои аксиомы, свой порядок умозаключений, свои принципы саморазвития. Все это даст основание несколько переставить акценты в изучении событий в Таджикистане в 1990-е гг. и переключить внимаиие с поиска причин конфликта на анализ того «языка», с помощью которого их сегодня описывают. Цель состоит не в том, чтобы опровергнуть предшественников и предложить новое объяснение предпосылок гражданской войны, а в том, чтобы создать текст о тексте, то есть внести в обсуждение «таджикской темы» элементы саморефлексии74. Чтобы упредить все замечания и вопросы типа «а как же на самом деле?», вначале несколько слов придется сказать о тех принципах, которые лежат в основе данного исследования. Разумеется, в таджикском обществе существовало и существует много локальных — региональных, сословных, профессиональных, религиозных и прочих различий, в том числе в культуре, языке, фи- зико-антропологических чертах, социальной структуре и т. д. При этом такого рода различия обладают следующими свойствами: 1) каждое из них имеет свою особую конфигурацию, которая не совпадает с другими отличиями и уж тем более не совпадает с теми границами, которые проведены в бытовых представлениях75, 2) они имеют подвижный характер и постоянно меняют свои очертания, 3) они прозрачны, поскольку люди легко их преодолевают, быстро превращаясь из «своего» в «чужого» н наоборот76. В научном, публицистическом, официальном «языке», который описывает эту реальность, локальные различия приобретают совсем иные свойства: предполагается совпадение конфигураций умозрительных и реальных, жесткость и неизменность различий, непрозрачность и непроницаемость границ. Следовательно, вопрос не в том, есть ли регионализм «на самом деле», а в том — почему сегодня регионализм рассматривается в качестве главной причины конфликта, почему понятие «регионализм» востребовано для объяснения происходящего? Классы или регионы Для описания модели «таджикского» конфликта существует не один, а, по крайней мере, целых три самостоятельных «языка», каждый из которых апеллирует к наиболее «глубинным» и «естественным» факторам. Первый из них продолжает традицию марксистской идеологии, согласно которой в основе любых процессов лежат социально-экономические и классовые факторы. Второй «язык» — «цивилизационный» — формируется вокруг проблемы ислама, его противостояния с другими религиями или идеологиями, а также внутренних противоречий между различными мусульманскими течениями. Третий «язык» — «этнический» — сводит причины конфликта к культурным и психологическим различиям между противоборствующими силами. Надо сказать, что в чистом виде каждая из названных версий не существует. Аналитики, журналисты, политики говорят нередко сразу на всех трех «языках». Однако это не означает, что эти «языки» являются совершенно равноправными. Как правило, один из них используется как основной. При этом, по мере того как происходил поиск наиболее «глубинных» и самых «естественных» причин конфликта в Таджикистане, происходила смена основного «языка», то есть менялось понимание причин конфликта, его содержания и смысла. Первые проявления нестабильности в Таджикистане наметились в феврале 1990 г., когда в городе Душанбе произошли беспорядки, которые были направлены то ли против армян, то ли против властей. Это наиболее «загадочный» этап «таджикского конфликта», поскольку в тот момент так и не сложилось общепринятого объяснения его причин.
Нечто похожее было с конфликтом 1989 г. в Фергане. По мере развития конфликта в республике его стали воспринимать и публично представлять как противостояние между «демократами» и «партократами». В начале 1990-х гг. основная борьба разворачивалась вокруг вопросов о свободе слова, свободе общественных объединений, свободе митингов, вокруг проблемы государственного суверенитета. Первые таджикские оппозиционные партии (движение «Растохез», Демократическая партия и другие) провозглашали в первую очередь «антикоммунистические» лозунги. Представители Горио-Бадахшанской автономной области выдвигали явно или неявно претензии на большую самостоятельность своего региона. Все это происходило вполне в русле тех событий, которые в то же самое время имели место в других регионах бывшего СССР. В начале 1992 г. зревший исподволь конфликт в Душанбе перешел в открытую форму. Противоборствующие силы разделились на тех, кто «выступал с антиправительственными лозунгами» (митинг на площади Шохидон — Мучеников), и тех, кто «защищал конституционный строй» (митинг на площади Озоди — Свободы). По мере обострения этого противостояния «демократы» превратились в «исламистов» или «ваххабитов», а «партократы» — в «сторонников светского общества». Именно в этот момент в первых рядах оппозиции появляется Исламская партия возрождения Таджикистана, которая в последующем играла центральную роль в гражданской войне. Интересно, что для описания противостояния «исламистов» и «сторонников светского общества» активно использовалась полууголовная лексика: первые были названы «вовчиками», вторые — «юрчиками». В том же 1992 г. возникла тема «регионализма», когда наблюдатели заметили, что на площадях Шохидон и Озоди собираются люди из вполне определенных регионов Таджикистана. Эта тема стала все более и более популярной после вооруженного столкновения в городе Курган-Тюбе в сентябре 1992 г.: противостояние в «ничейном» Курган-Тюбе, где жили недавние переселенцы из самых разных областей и районов республики, приобрело ярко выраженный региональный характер77. На протяжении всего остального периода, пока длился конфликт в Таджикистане, противоборствующие силы стали напрямую ассоциироваться с региональными кланами. Популярным стало мнение, что «...регионализм всегда был главной характерной чертой Таджикистана...»78, «...регионализм доминирует в общественной жизни, определяет поведение и руководителей и масс...»79, «...все политические альянсы и партии носят региональную окраску, а то и прямо выражают интересы того или иного региона...»1 Смена «языка» стала восприниматься как постепенное обнаружение «истинных», «настоящих» причин конфликта: «...в ходе него уходили в сторону и идеология, и партийная принадлежность его участников, уступая место региональным и клановым интересам...»80; «...конфликт начался на политической и религиозной почве, его региональные корни вначале не просматривались. Ныне политический аспект превратился во второстепенный. Превращение политического противостояния в региональное было неизбежно...»'’ Были попытки соединить понимание конфликта как регионального и одновременно как социально-классового соперничества. В частности, появилась такая схема: «...феодальный Памир с современной мигрирующей в столицу памирской элитой, элитно-буржуазный, бюрократический Ходженг, ориентированный на империю, вынужденный вращаться на внутреннем рынке и в сфере торговли Гарм, и, наконец, общинно-коллективистский Куляб с его ставкой на высокотехнологическое земледелие. В этих социальных координатах происходящие процессы перестают быть бесконечной войной эквивалентных друг другу кланов, а становятся переплетением осмысленных и разнонаправленных сил...»81 Однако подобного рода модели не получили распространения, а марксистская фразеология постепенно ушла на периферию общественных дискуссий.