Сергей Соколовский Институт этнологии и антропологии РАН, Москва РАСИЗМ, РАСИАЛИЗМ И СОЦИАЛЬНЫЕ НАУКИ В РОССИИ*
Для обсуждения особенностей функционирования расистского дискурса в современной науке важным является терминологическое различение между расизмом и расиализмом, весьма подробно обсуждаемое Цветаном То- доровым23, который предложил оставить за термином расизм значение характеризуемого нетерпимостью поведения по отношению к людям с иными физическими чертами, а расовую идеологию, совокупность соответствующих идеологических обоснований и их индоктринацию обозначать термином расиализм.
Различение между доктринально немотивированным поведением и его логическим обоснованием, между неотрефлексированным отношением к другому и отношением, обретшим основания в квазинаучных и научных построениях, весьма существенно для обсуждаемой темы, однако одного этого различения оказывается недостаточно для выявления элементов расистского и ксенофобного отношений в современном дискурсе социальных наук. Трудность заключается в том, что какая-то часть обосновывающего расизм дискурса сама по себе не является расиалистской, составляя своего рода предпосылки или условия возможности для формирования и функционирования расиализма и расизма. Отдельные утверждения из этого обосновывающего комплекса сами по себе могут не нести явных признаков расиа- листских доктрин и легко интегрируются в научный дискурс. Эту стратегию камуфлирования предпосылок расиалистских концепций под научные (что в данном случае не значит — деидеологизированные, но значит в широком смысле связанные демократическим или либеральным проектами) можно обозначить как контекстуализацию расиализма. Нелишне повторить, что сами средства такого рода контекстуализации могут не нести или нести в очень ослабленном виде элементы и признаки расиалистских доктрин. Иногда их распознавание оказывается практически невозможным, поскольку ка- кие-то из этих утверждений содержат довольно общие посылы, на которых могут выстраиваться как расиалистские, так и нерасиалистские доктрины. Другие утверждения более определенно связаны с расиализмом, хотя сами по себе, по крайней мере в явном виде, не обязательно ассоциируются с расиализмом. Все эти обстоятельства существенно затрудняют различение расиалистских, потенциально расиалистских и контекстно-расиалистских элементов дискурса, что препятствует своевременному выявлению элементов расиалистских доктрин в научном дискурсе и способствует воспроизводству расиализма в науке. Итак, различение расиализма и расизма, с моей точки зрения, должно быть дополнено градуированной шкалой оценок, позволяющей опознавать не только откровенно расистские построения, но и предпосылки и «пред- обоснования» расиалистских доктрин. Некоторый материал для построения такой шкалы содержится в уже упомянутой работе Ц. Тодорова. Описывая «идеальный тип» расиалистской доктрины, он формулирует пять основных утверждений расиализма: 1) в мире существуют различные расы; 2) духовные качества вытекают из физических; 3) группа воздействует на индивида; 4) существует универсальная иерархия ценностей; 5)так как политика должна основываться на знании, знание о расах должно быть реализовано в соответствующей политике24. Многие российские специалисты в области физической антропологии, а точнее — в такой ее субдисциплине, как расоведение, исключат по меньшей мере часть этих высказываний из числа очевидно расиалистских в тодоровском понимании этого термина. В частности, значительная их часть придерживается того мнения, что «в мире существуют различные расы» и что это утверждение никак не связано с расиалист- скими доктринами, в которых существование рас должно объединяться с постулатом детерминации духовных качеств особенностями физического строения. Только такое объединение, по их мнению, превращает научное расоведение в расиалистскую доктрину. Однако поскольку принцип детерминации духовных качеств физическими сам по себе, в отрыве от утверждения о существовании различных рас также не приводит к расиализму, то в соответствии с трактовкой, вытекающей из представлений российских антропологов, оба эти постулата следовало бы отнести либо к потенциально, либо к контекстно-расиалистским. Вместе с тем такая трактовка вызывает ряд возражений. В современной биологии человека, популяционной генетике, медицинской географии, серологии, дерматоглифике, одонтологии, краниологии и в ряде других биоантропологических дисциплин твердо установлено, что люди действительно физически отличаются друг от друга и что географическое распределение отдельных маркеров, возникших в результате длительной адаптации к условиям среды, характеризуется пространственной компактностью, ареальностыо. Однако новейшие данные из этих же дисциплин свидетельствуют о том, что никаких четких группировок или географических ареалов, в том случае, если мы попытаемся строить классификацию на основе всех имеющихся различий, а не опираясь на ограниченное число признаков, характеризующих отдельную «подсистему» человеческого организма, не получается. Географические распределения групп крови отличаются друг от друга и от распределений, построенных на основе цвета кожи и глаз, строения волос, черепа, зубов или скелета. В попытках сохранить основание таких дисциплин (продолжающих существовать в некоторых национальных научных традициях, в том числе и главным образом — в российской), как расоведение, расовые дерматоглифика и одонтология, расовые краниология и соматология, расодиагностика и т. п., специалисты начинают разделять признаки, как генотипические, так и фенотипические, на так называемые расоводиагностические и не имеющие расоводиагностической ценности. Но даже этот прием не приводит к выявлению полисистемного комплекса признаков, который позволял бы получать четкие группировки людей в разных регионах планеты. Тогда вводятся новые ограничения на универсальность полученных маркеров (например, географического характера), а сама расовая классификация безмерно усложняется: появляются локальные расы, полиморфные расы, переходные расы, смешанные типы и т. п. Все это заставило сегодня многих антропологов пересмотреть основания всех перечисленных дисциплин и заявить, что расы являются типологическим конструктом, то есть артефактом исторически наслаивавшихся классификаций и классификационных процедур, а не группировками, обладающими относительно четкими границами и реальностью за пределами классификационных упражнений и вырастающих на их основе расиалистских Доктрин. Критический пересмотр имеющихся в распоряжении антропологов данных о глобальном распределении всех известных физических характеристик человеческих существ заставил отказаться от постулата объективного существования рас и отнести его к числу расиалистских. Это и дало основание Ц. Тодорову внести в список основных утверждений расиализма постулат существования рас. Вместе с тем следует признать и правоту тех антропологов, которые отстаивают ценность частных субдисциплинарных классификаций, результаты которых находят применение в прикладной антропологии (например, в медицинской антропологии, генетической эпидемиологии, судебной медицине и т. п.) и играют эвристическую роль в теоретических построениях у исследователей антропогенеза и исторической антропологии. Критики понятия «раса» обычно пишут, что в такого рода случаях вполне можно обойтись и без этого понятия. Например, серповидно-клеточную анемию (мутацию S-гемоглобина, закрепившуюся под действием многопоколенного отбора у населения влажной тропической Африки) можно определять и без использования концепта «раса». Однако, как возражают им некоторые антропологи, видимые признаки африканского происхождения позволяют врачу уже при первом осмотре заподозрить наличие серповидно-клеточной анемии, следовательно, утверждают они, концепт расы, при всей его приблизительности, может быть операционально полезным. Лишь тогда, утверждают они, когда инструментальные дисциплинарные классификации претендуют на универсальность и глобальную объяснительную силу и когда такие универсалистские построения смыкаются с постулатом детерминации психического физическим, мы сталкиваемся с расиалистским дискурсом, то есть научными попытками обоснования расизма и дискриминации. Противники использования понятия «раса» в науке как понятия слишком грубого и ложноориентирующего для того, чтобы быть инструментально полезным, обычно указывают на его идеологическую нагруженность. Индоктри- нация расиалистских построений и применение их на практике нацистами и идеологами апартеида значительно поляризовали высказывания участников всех дискуссий вокруг понятия раса. Американское сообщество биоантропологов, например, оказалось разделенным на две группы, представители первой из которых продолжают полагать, что человеческие расы являются реальными биологическими единицами, в то время как другая группа рассматривает расу как чрезмерно упрошенное или бессмысленное с точки зрения биологии и генетики человеческих популяций понятие. В американской антропологии после довольно длительного периода относительного игнорирования или невнимания к проблематике расы и расизма, последовавшего за публикациями Ф. Ливингстона и С. Л. Брейса25, к началу 1990-х годов наметился рост числа работ, свидетельствующих о новом интересе к феномену расизма. В США это было связано прежде всего с устойчивостью воспроизводства так называемой «color line», несмотря на успехи политики позитивной дискриминации и создания условий для правового и фактического равенства людей всех цветов кожи26. Практически одновременно несколько видных американских юри стов и социологов констатировали тот факт, что вопреки усилиям американского общества проблема расизма остается не только одной из главных проблем XX века, но и будет оставаться в числе ведущих проблем века XXI. Более того, расизм, меняясь в условиях его критики, принимает все более рафинированные и изощренные формы, включая отрицание важности проблемы расы и расизма в современных условиях. Одновременно анализ европейских материалов привел известного французского исследователя Этьена Балибара к выводам, что современный расизм легко встраивается в дискурсивные практики, в основе которых лежит отрицание существования рас и расовых иерархий27. Действительно, в условиях, когда раса продолжает оставаться структурным принципом, организующим различные социальные миры, и глубоко институализированной формой человеческого неравенства, отрицание существования рас психологически эквивалентно отрицанию значимости страданий и опыта дискриминации, которые испытывают люди, оказавшиеся в условиях неравенства. Другой формой (пост)современного расизма является реконцептуализация и перекодирование тех различий между группами людей, которые в прежних классификациях подавались как «расовые», в иерархизируемые и несущие прежние коннотации неравенства различия «культур»28. Уходящие в «контекст» и «подтекст» расистские и расиалистские посылки разнообразных концепций этнических конфликтов и межэтнических отношений с трудом поддаются выявлению и анализу, тем более что мировое антропологическое сообщество не выработало консенсуса относительно теории и методологии такого рода анализа. В современной культурной и социальной антропологии нет единой точки зрения на такие распространенные структуры доминирования и неравенства и обслуживающие их идеологии, как отношения между иммигрантами и принимающим обществом, как, например, в России, Великобритании, Франции и Германии. Существуют как попытки концептуализации этих отношений в качестве новой формы расизма, так и представления их абсолютно новой структурой классификационных различий и нового порядка отношений между знанием и властью29. Хорошо известно, что абсолютное большинство антропологов в России30 придерживаются постулата существования рас и одновременно не принимают принципа детерминации психических качеств физическими, известного еще как принцип биологического (генетического) детерминизма. Поскольку такая концепция требует объяснения постулируемого разрыва между психологией и физиологией (или, что встречается реже, — между физиологией и морфологией), советские философы, антропологи, психологи, психиатры, нейрофизиологи, физиологи и генетики в свое время потратили немало сил на разработку различных теорий соотношения социального и биологического у человека. Марксистская историко-эволюционная парадигма требовала объяснения генезиса разрыва детерминации, эволюционного скачка, давшего начало культуро- и социогенезу. Любопытно, что общая линия рассуждений о происхождении человеческого интеллекта не исключала детерминации психического физиологией и морфологией: хорошо известны рассуждения о роли в процессе сапиентации прямохождения, развития руки и соответствующих зон мозга, усложнения морфологии мозга, роста объема черепа и т.
п. Разрыв цепи детерминации связывался со становлением общества и культуры, в результате чего культурная адаптация заменила биологическую и процесс видообразования у человека был остановлен. Здесь уместно отметить, что процессы расообразования объяснялись и объясняются также с использованием понятия биологической адаптации, рассматриваемой в эволюционной перспективе, поэтому физиологическая адаптация в этой схеме дополняется другими генетическими факторами (мутациями, изоляцией и дрейфом генов, отбором и т. д.). Здесь, разумеется, возникает трудность логического характера. Либо мы считаем расы продуктом пресапиентной эволюции, но тогда, хотя бы в эволюционном плане, вынуждены признать детерминацию психического физическим именно в рамках процесса расообразования; либо, если расообразование протекало уже после постулируемого «разрыва», то сам этот разрыв, или скачок, не может рассматриваться как абсолютный, ведь расообразование — это биологическая дивергенция, незавершенный процесс видообразования. В этом последнем случае «неабсолютность» разрыва не может не интерпретироваться как сохранение каких-то зависимостей и форм детерминации психического физическим. Обе альтернативы ведут если не к расизму, то к расиализму. Таким образом, признание объективного существования рас у человека оказывается логически связанным с принципом биологической детерминации, а вместе эти два постулата образуют основание расиалистских концепций. Иллюзия того, что можно отстаивать существование рас и не принимать второго постулата, ведущего к признанию психического неравенства рас, была положена в основу советской версии критики расизма, которая, с некоторыми модификациями, продолжает разделяться и большинством российских антропологов. В России постулат существования рас практически не подвергался сомнению, хотя соответствующая позиция американских антропологов была хорошо известна. Даже такой крупнейший специалист по расоведению и одонтологии, как А. А. Зубов, отчетливо понимающий все ограничения и меру условности расовых классификаций, в своем обзоре проблемы, сделанном в середине 1990-х гг., предлагает чисто терминологическое решение: «При всей объективности и реальности факта существенной внутриподвидовой вариабельности Homo sapiens sapiens этот термин (“раса”. — С. С.) подлежит устранению, поскольку он не соответствует современной систематике человеческого рода, стал одиозным с этической точки зрения и весьма нечеттш по своему содержанию в работах ряда современных авторов»31. Предлагаемую этим автором замену термина «раса» терминами «антропологический тип» и «группа антропологических типов» можно было бы прочитывать и как призыв называть вещи своими именами и избавиться от избыточных и ненаучных понятий, ведь понятие «тип» отсылает прежде всего не к объективной реальности, а к реальности типологической, классификационной, тем самым подчеркивая конвенциональный и инструментальный характер этих научных конструктов. Однако такому прочтению препятствует настаивание автора на «объективном и реальном характере внутриподвидовых таксонов» у человека32. Вообще, следует заметить, что его подход и интерпретация расовой систематики настолько типичны для российских антропологов, что делают возможным на примере цитируемой здесь работы охарактеризовать особенности отношения российских антропологов к проблеме в целом. Так, анализируя известные определения расы, А. А. Зубов, в частности, пишет: «Общие черты имеются не только в деталях систематики, но и в определениях самого понятия “раса ”, что отражает достаточно объективный подход специалистов к проблемам расоведения. Ниже приводятся определения расы, данные в прежние годы рядом авторитетных исследователей»". Далее он приводит выборку определений этого понятия американскими антропологами, сделанных преимущественно в 1940—50-х гг. Хронология подборки обусловлена теми обстоятельствами, что, по мнению автора, «вероятно, в определениях, данных авторами еще до 70-х годов, сказано практически все, что можно было сказать, и в последующих работах трудно уже было сделать какие-либо существенные, принципиальные дополнения. Одонтология, дерматоглифика, популяционная генетика внесли много нового в наши знания о вариабельности человеческого рода, однако в этих областях науки не наблюдалось выраженного интереса к построению собственных глобальных классификаций, которые полностью заменили бы прежние схемы. Новые системы признаков работали скорее на пересмотр и уточнение взаимоотношений ранее выделенных таксонов, часто используя последние как основу и не отвергая прежней терминологии»'2. Однако его подборка страдает односторонностью — в ней нет определений расы как социального конструкта, как нет и авторов, критически относившихся к этому концепту и опубликовавших свои работы в этот же период: в 1940-е гг. в США появилась серия работ, ознаменовавших ранний и самостоятельный этап основ критики расовой таксономии, в числе которых выделялись работы учеников Ф. Боаса — Р. Бенедикт и Э. Монтагю33. В число цитированных А. А. Зубовым определений вошли следующие: Т. Добжански: «Расы суть популяции, отличающиеся по частоте некоторых генов и обменивающиеся либо потенциально способные обмениваться генами через барьеры (обычно географические), их разделяющие» (1944)34. В работе 1962 г. этот же автор добавляет: «Расовыеразличия — объективно доказуелшй факт, число рас, которые мы выделяем, — предмет для согласования»". Э. Хутон: «Раса есть группа, члены которой обладают сходными комбинациями специфических физических характеристик, которыми они обязаны своему общему происхождению» (1946)35. У. Бойд: «Мы можем определить расу как популяцию, которая существенно отличается от других популяций по частоте одного ши более генов. Выбор генных локусов и их число, которое можно считать достаточным для признания значимости всего набора, являются произвольными» (1950)36. С. Гарн: «В настоящее время общепринято, что раса есть смешивающаяся популяция, в значительной мере, если не полностью, репродуктивно изолированная от других смешивающихся популяций. Мерой расы является, таким образом, репродуктивная изоляция, возникающая обычно, но не исключительно, по причине изоляции географической» (1960)'*. Я. Я. Рогинский, М. Г. Левин: «Раса есть совокупность людей, обладающих общностью физического типа, происхождение которого связано с определенным ареалом» (1978)37. Ф. Фогель, А. Мотульски: «Раса — это большая популяция индивидов, которые имеют значительную долю общих генов и отличаются от других рас общим генофондом» (1986)38. С. Молнар: «Я буду, если нужно, употреблять термин "раса ” для обозначения группы или комплекса смешивающихся популяций, обладающих некоторыми общими чертами» (1992)39. А. А. Зубов обращает внимание читателей на следующие особенности приведенных выше определений; «1) почти во всех случаях авторы называют расу "популяцией ", иногда — конгломератом популяций, группой популяций; 2) подчеркивается наследственный характер признаков, отличающих расы друг от друга; 3) отмечается связь с определенным географическим ареалом; 4) раса определяется как смешивающаяся популяция, репродуктивно изолированная от других групп, но потенциально способная к смешению с ними; 5) расы воспринимаются всеми как таксоны, принадлежащие к одному виду; 6) почти никогда не упоминается внутрирасовая таксономическая иерархия; 7) имеются указания па условность числа выделяемых единиц расовой систематики, но нет речи о нереальности понятия "раса ” и бессодержательности расовой таксономии»-2. Отмечая нынешнюю непопулярность расовых классификаций и расоведения на Западе, А. А. Зубов тем не менее замечает, что «нашим антропологам было бы трудно порвать с теорией и практикой этнической антропологии, поскольку они за долгие годы убедились в практической действенности морфологических классификаций прошлых лет (несмотря на все их недостатки), накопили в этой области большой опыт и обширный материал и продолжают использовать антропологические данные, обогащенные новьши системами признаков, для разработки конкретных вопросов этногенеза. Отказаться от морфологических методов и классификаций в таких работах — означало бы перечеркнуть богатый опыт исследований не только современных популяций, но и краниологических материалов, где морфология играла и играет ведущую роль». Это высказывание интересно тем, что в нем достаточно очевидно выступает связь между расоведением и исследованиями так называемого «этногенеза». Нельзя сказать, что этногенетические исследования составляют сколько-нибудь существенную часть осуществляемых сегодня антропологических и этнографических исследований, однако практика такого рода исследований, увязывающих вместе расоведение, территорию и историю сообществ, определяемых как этнические, несомненно, жива в России. Некоторые региональные исследовательские центры, как, например, омский, вообще делают такого рода исследования основными и рассматривают их в качестве фундаментальных. В заключение еще раз отметим, что в популяционной генетике и биосистематике термин раса во многих контекстах является синонимом термина подвид. Соответствующие этим терминам понятия в данных дисциплинах обычно указывают на географически компактные и генетически дифференцированные совокупности особей. Географическая компактность ассоциируется с представлениями о наличии определенных и относительно постоянных географических границ (ареальностыо), а под генетической дифференцированностью рас (подвидов) обычно понимают наличие генетический структуры, то есть специфических и уникальных паттернов генетических маркеров, характеризующих как локальные популяции, так и группы этих популяций (иногда географически смежные) в рамках подвида. Во избежание смешения понятий расы и локальной популяции в систематике обычно вводятся пороги дифференциации (величины различий выше заданного порога признаются значимыми). В биоантропологии уровни дифференциации (пороги), ассоциируемые с расовыми различиями, оказываются ниже порогов, принятых для выделения рас в рамках других биологических видов. Иными словами, подвиды в традиционном для общей биологии смысле у человека не существуют. Впрочем, эволюционная биология использует несколько иные критерии для выделения рас (подвидов). Здесь существенным становится наличие самостоятельного эволюционного «линиджа» — отдельной «ветви» на древе происхождения и эволюции вида. Человеческие расы, однако, не соответствуют и этому критерию, поскольку по современным представлениям, полученным на основе анализа географических распределений генетических маркеров и гаплотипов ДНК, не существует и не существовало в прошлом «чистых» рас; размер межпопуляционной миграции генов во все времена человеческой эволюции был достаточным для обеспечения существования единого общечеловеческого «линиджа» и единой эволюционной судьбы. Большинство из вышеприведенных утверждений нуждаются в обстоятельном комментировании и развертывании, без чего ряд ключевых моментов в обсуждении проблемы существования рас у человека остается, по меньшей мере, спорным. В частности, в связи с приведенным выше сопоставлением понятий расы в биосистематике и теории эволюции, с одной стороны, и антропологии, с другой, следует учесть то обстоятельство, что термин раса теперь редко встречается вне антропологии; в различных областях биологии предпочтение отдается термину подвид. Стоит еще раз повторить, что в тех биологических работах, в которых термин раса продолжает использоваться, он оказывается синонимичным термину подвид40. Более того, термин раса стал исчезать и из биоантропологических работ. В американском и ряде европейских сообществ биоантропологов он начал выходить из употребления после появления критических работ 1960-70-х гг.41'1; в российской физической антропологии (расоведении и этнической антропологии) эта тенденция обозначилась лишь во второй половине 1990-х гг.42 Проблема существования рас у человека остается весьма острой, о чем свидетельствует и разделенность мирового сообщества биоантропологов на два непримиримых «лагеря». В одном из них существование рас у человека признается неоспоримым фактом (к этой группе принадлежит и большинство российских антропологов), в другом расы рассматриваются как устаревшие классификационные (типологические) конструкты, от которых необходимо избавиться.