А.И. МИЛЛЕР НАЦИОНАЛИЗМ И ФОРМИРОВАНИЕ НАЦИЙ, ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ 80-90-Х ГОДОВ
Исследования национализма стали за последние два десятилетия едва ли не самым обширным по объему и богатству интерпретаций направлением наук об обществе. Практически все отрасли гуманитарного знания причастны к развитию этой темы - от социологов, политологов и психологов до историков, этнологов и литературоведов1.
В советской науке эта тема была табуирована. Само лексическое поле, в котором могла бы идти дискуссия о национализме, было оккупировано и деформировано идеологией настолько, что на русский трудно было даже переводить западные тексты по национальной проблематике. Механизм такой оккупации описал в свое время Михаил Эпштейн2. Он показал, как создаются парные понятия, описывающие одни и те же явления, но имеющие неотъемлемый антонимичный оценочный оттенок, например, "миролюбие — примиренчество". В интересующей нас сфере в результате идеологической индоктринации языка была создана устойчивая конструкция, которая жестко навязывала оценочный элемент именно за счет фиксации такого рода оппозиции: патриотизм - национализм, интернационализм - космополитизм.
Как следствие тексты по национальной проблематике пестрели самыми разнообразными эвфемизмами, которые, однако, даже в начале 90-х не всегда позволяли авторам избегать обвинений, например, в "научном обосновании национализма" (!) со стороны особо бдительных ревнителей идейной чистоты3.
Этот идеологический пресс сохранял свою эффективность вплоть до начала 90-х. Хотя проблема с психологической и идеологической нейтральностью терминологии остается актуальной и сегодня, по своим масштабам она уже скорее сходна с аналогичными проблемами в других языках и не оказывает парализующего воздействия на научные дискуссии. В последние годы в России появился целый ряд серьезных теоретических работ по проблемам национализма, довольно подробно проанализировавших то, что было сделано в этой сфере за рубежом в 80-е годы4. Предлагаемая читателю книга продолжает эти усилия и посвящена анализу наиболее влиятельных теоретических исследований национализма и процессов нациообразования5, появившихся за последние двадцать лет, в том числе и ряда самых свежих публикаций, отразивших качественно новые тенденции, обозначившиеся в 90-е годы.
Если попытаться определить, какие из теоретических достижений 80-х годов в осмыслении феномена национализма и процесса формирования наций обрели статус общепринятых, то прежде всего надо указать на утверждение ’‘модернистского" подхода. Мало кто, разумеется, готов сегодня согласиться с позицией наиболее радикального “модерниста'’ Эрнеста Геллнера, считавшего, что нации целиком и полностью являются продуктом современного (в смысле modern) развития общества. Однако даже такие жесткие оппоненты Геллнера, как Энтони Смит, подробно показавший роль этнического багажа в процессах нациообразования, согласны с Геллнером в том, что нация — это качественно новый феномен, неразрывно связанный с процессом модернизации6.
В прямой связи с утверждением этого тезиса стоит другое, ставшее общепринятым положение - национализм не является идеологическим выражением, политическим и историческим сознанием нации, а предшествует ей и играет решающую роль в процессе формирования нации. "Хвост виляет собакой" - если воспользоваться выражением политолога Келли Миног7.
Разумеется, в рамках модернистского подхода к феномену национализма существовали серьезные разногласия. По сути теории национализма методологически и идеологически были связаны с конкурирующими подходами к осмыслению социально-
политических изменений Нового времени. В рамках теории модернизации подчеркивалось функциональное соответствие нации-государства политической и социально-экономической модернизации. Марксисты трактовали национализм прежде всего как идеологическое оружие буржуазии в конфликте классов, которые сами были продуктом Нового времени. В концепциях неравномерного, запаздывающего развития в рамках капиталистической мир-системы (И. Валлерстайн и его последователи) национализм интерпретировался как плод экономического и политического взаимодействия
империалистических и колониальных обществ.
Но главным, пожалуй, достижением исследователей этого времени стало плодотворное накопление противоречий. В 90-е годы это позволило новому поколению исследователей более четко, а порой иначе поставить ряд ключевых вопросов, обозначив тем самым начало нового этапа в изучении национализма.
Наиболее важным новшеством было введение понятия "националистический дискурс” и осмысление с его помощью таких привычных, но вызывавших массу проблем категорий, как "нация" и ’’национализм". Понятие "дискурс", разработанное Мишелем Фуко еще в 60-е годы, до сих пор остается у нас достаточно экзотичным, а потому .нелишне будет дать хотя бы самое общее его определение. Дискурс - это отложившийся и закрепившийся в языке способ упорядочения действительности, способ видения мира, выражаемый в самых разнообразных, не только вербальных, практиках, а следовательно, не только отражающий мир, но его проектирующий и со-творяющий. Иначе говоря, понятие "дискурс" включает общественно принятые способы видения и интерпретирования окружающего мира и вытекающие из именно такого видения действия людей и институциональные формы организации общества. Сам Фуко в "Археологии знания" писал об этом так; "Задача состоит не в том - уже не в том, чтобы рассматривать дискурсы как совокупности знаков (т. е. означающих элементов, которые отсылают к содержаниям или представлениям), но в том, чтобы рассматривать их как практики, которые систематически образуют объекты, о которых они говорят"8.
Замечу, что признание дискурсивной природы национализма делает неактуальным давний спор о том, является ли национализм
лишь “издержкой", побочным продуктом процессов модернизации или играет в них конституирующую роль. Как бы ни оценивали мы роль национализма (точнее - национализмов) в различных ситуациях, очевидно, что националистические дискурсы доминируют в сегодняшнем мире, т. е. со-творяют его. Без национализма социальный облик мира был бы радикально иным, при этом заведомо невозможно угадать, был бы он лучше нынешнего или еще хуже. (Во всяком случае, в пору господства религиозного способа видения мира люди не менее энергично использовали имевшиеся у них возможности убивать и угнетать друг друга. Попытка же представить мир, в котором господствует не националистический, а, скажем, классовый дискурс, заведомо не обещает ничего хорошего.)
"Нация это именно то, что Фуко называл "дискурсивной формацией" (formation discoursive) - не просто аллегория или плод воображения, это понятие беременно политической структурой... Национализм - троп (т. е. образное выражение. - А.М.) таких феноменов, как "принадлежность", "преданность", но также и институциональное использование воображаемого", — писал в 1990 г. Тимоти Бреннан в сборнике "Нация и повествование", который, кажется, стал первой яркой демонстрацией возможностей нового подхода9.
Этот подход был подготовлен не только методологическими достижениями французских социологов и философов, но и предшествующими исследованиями национализма. Фуко, по сути дела, дал понятие и методологию, которые позволили сложить воедино и систематизировать проницательные наблюдения Карла Дойча, Бенедикта Андерсона, Эрика Хобсбаума, Мирослава Гроха и Юзефа Хлебовчика. (Список неполон.)10
Так, Ю.Хлебовчик особое внимание уделил эмоциональному фактору в развитии национализма, роли стереотипизации врага и мифа угрозы в формировании национальной идентичности, наконец, стремлению национализма подчинить себе все альтернативные формы социальных связей". М.Грох подробно исследовал роль интеллигенции в формировании образа нации и во внедрении этого образа и массовое сознание.12 Э.Хобсбаум показал, как "изобретается" (порой вплоть до фальсификации текстов, как в случае с шотландскими балладами Макферсона или чешскими
рукописями Ганки, а также - добавил бы покойный А.А. Зимин - "Словом о полку Игореве") традиция, служащая важным инструментом легитимации нации, и как происходит персонификация нации в символе или образе, в том числе и в таких совершенно новых символах, как национальный гимн или национальный флаг13.
Но особого внимания из литературы предшествующих десятилетий заслуживают в этом контексте книги Карла Дойча и Бенедикта Андерсона'4. К.Дойч определил народ как "группу людей, связанных сходными привычками и средствами коммуникации". Эта объединяющая их связь "более эффективна и охватывает более широкий круг предметов, чем в общении с чужаками"15. Он показал ключевую роль новых средств социальной коммуникации в создании и постоянном воспроизведении того более "плотного", насыщенного контекста, который делает человека извне не способным улавливать все нюансы и значения, заключенные в тексте, даже на родном для него языке. (Этот феномен порой в комической, а порой в трагической версиях многократно эксплуатировался в книгах и фильмах об американцах в Австралии или англичанах в Америке.) Дойч говорил и о том, что одна из функций такой постоянно поддерживаемой плотной системы социальных коммуникаций состоит в осуществлении "более эффективного контроля над поведением членов" той группы, которая ею охвачена. Развитие такой системы коммуникаций, позволяющей сформировать и проивосзводить идею национальной общности, у Дойча было следствием урбанизации, формирования рынка и сети железных дорог, в общем индустриальной революции.
Андерсон, опиравшийся на идеи Дойча, сделал принципиальный шаг вперед, когда интерпретировал формирование идеи нации и развитие национализма не как следствие, функцию социально-экономических изменений, но как развивавшийся в тесной взаимосвязи с ними, но и обладавший особой, независимой логикой процесс возникновения новых смыслов, идей, образов и систем ценностей. По сути, описав формирование наций как "воображенных сообществ", Андерсон описал формирование националистического дискурса, хотя самого понятия "дискурс" он никогда не употреблял.
Андерсон явно опасался, и не без оснований, что его термин "воображенное сообщество" будет неверно интерпретирован, и
снабдил его обстоятельным комментарием. Воображенными Андерсон называет все сообщества, члены которых не знают и заведомо не могут знать лично или даже "понаслышке" большинства других его членов, однако имеют представление о таком сообществе, его образ. "Воображенная" природа таких сообществ вовсе не свидетельствует об их ложности, нереальности16. Крупные сообщества, а к ним можно отнести не только нации, но и классы, можно классифицировать по стилям и способам их воображения. Выдающийся историк английского рабочего класса Эдвард Томпсон считал, что класс состоялся тогда, когда люди "в результате общего опыта (унаследованного и разделяемого), чувствуют и выражают идентичность их интересов между собой и в оппозиции к другим людям, интересы которых отличаются (и, как правило, противоречат) интересам первых". Классовое сознание, по Томпсону, есть "форма выражения этого опыта в культурных категориях: воплощенное в традициях, системах ценностей, идеях и институтах. Если опыт выступает как предопределенный, то классовое сознание таковым не является"17. Э.Геллнер, в основном имея в виду опыт “третьего мира”, пошел еще дальше: "Только когда нация стала классом, заметной и неравномерно распределяющейся категорией в других отношениях мобильной системы, она стала политически сознательной и активной. Только когда классу удается в той или иной мере стать нацией, он превращается из "класса в себе" в "класс для себя" или "нацию для себя". Ни нации, ни классы не являются политическими катализаторами, ими являются лишь "нации-классы" или "классы-нации”'8. Под классом-нацией Геллнер понимает культурно и мировоззренчески эмансипированный класс.
Тезис, что способ воображения сообщества может меняться, Андерсон иллюстрирует примером аристократии, которая стала восприниматься как общественный класс только в XIX в., а до этого осознавалась через категории родства и вассалитета.
Андерсон поставил вопрос о том, в чем принципиальная новизна националистического способа воображения сообщества, и каковы были предпосылки самой возможности вообразить или, как сказали бы русские переводчики немецких философов, помыслить нацию. Именно "описанию процесса, благодаря которому нация может быть воображена и, будучи раз воображенной, затем моделируема, адаптируема и трансформируема" и посвящена, по собственному определению Андерсона, основная часть его книги19.
Андерсон считает, что нация как воображенное сообщество приходит на смену сакральным (религиозному и династическому) образам общности. Воображение нации требует принципиальных изменений в понимании таких универсальных категорий, как, например, время. Сравнивая эпос и современный реалистический роман, который появился как жанр одновременно и в тесной связи с националистическим дискурсом20, Андерсон показывает существо этих изменений. В эпосе прошлое и будущее присутствуют в настоящем и с ним по крайней мере равноправны. (Вспомним современные художнику костюмы мифических персонажей на картинах старых мастеров.) Прошлое в эпосе - особая, самостоятельная ценность, в романе же господствует открытое настоящее время, в котором прошлое становится полезным, т. е. используемым и препарируемым прошлым, как традиция и освященные ею символы становятся инструментами сознания народа21.
Можно сказать, что прошлое даже становится заложником настоящего. Это ярко показал американский социолог Иммануил Валлерстайн в своем эссе "Существует ли Индия?"22 У него нет сомнения, что Индия существует сегодня как член ООН и государство со всеми присущими ему атрибутами. Но как быть с многочисленными книгами типа "Индийская культура в XV в.”? Что если бы в результате иного сценария колонизации или даже ухода англичан в XX в. на полуострове возникли бы, скажем, два государства - Дравидия и Брахмания? Похоже, что в этом случае мы читали бы книги о культуре Дравидии XV в. Подобный вопрос правомерен и по отношению, например, к большинству бывших советских республик23.
Новое "романное" время, измеряемое с помощью часов и календаря, "пусто и гомогенно". Теперь одновременность осознается не как присутствие прошлого в настоящем, но как временной срез, предполагавший осмысление событий, происходивших в одно время, но прямо между собой не связанных. "Образ социального организма, двигающегося сквозь пустое, гомогенное время, есть точный аналог идеи нации, которая тоже понимается как единая общность, равномерно двигающаяся сквозь историю"24.
Определенному переосмыслению подвергается и категория пространства. Плотные системы коммуникаций, отдающие предпочтение информации об определенной территории,
фокусируют интерес читателя, а сегодня и зрителя. Например, катастрофа авиарейса Львов-Киев не попадет сегодня на первые страницы московских газет в отличие от такой же беды с рейсом Хабаровск-Владивосток. Десять лет назад дело обстояло бы иначе. На заре формирования новых наций-государств зависимость могла быть обратной, и Андерсон показал, как разделенность информационного пространства испанских колоний в Америке повлияла на то, что этнически никак не различавшиеся элиты провинций вообразили себя лидерами перуанского или эквадорского национального движения25. (Впрочем, и сегодня эта информационная избирательность участвует в еще далеко не завершенных процессах формирования, например, русской и украинской наций, хотя и задается уже существующими национализирующимися государствами России и Украины26.) В романе путешествие героя, в отличие от эпоса, также происходит, как правило, не по миру, но по стране. Разнообразные события потому и связаны между собой, что происходят в пространстве единого воображенного сообщества27.
Ясно, что феномен, исследованный Андерсоном, по своей структуре и функциям заметно шире и многообразнее, чем политическое движение или идеология, и понятие дискурс лучше всего подходит для его описания.
В 1993 г. Кэтрин Вердери, развивая замечание Андерсона о нации как наиболее универсальной легитимной ценности в политической жизни нашего времени28, посвятила специальную статью символической природе нации. По Вердери, особенность символа нации в том, что он пробуждает целый спектр эмоций, сформированных за долгое время его употребления, и неоднозначен, как всякий символ. Вердери говорит о нации как о "базовом операторе в системе социальной классификации", как об "элементе политического и символико-идеологического порядка, а также социального взаимодействия и чувствования”29.
Национализм Вердери определяет как "политическое использование символа нации через дискурс и политическую активность, а также как эмоции, коюрые заставляют людей реагировать на использование этого символа"30. Национализм, таким образом, не стоит в одном ряду с идеологиями типа либеральной или социалистической и не сводим к одному из нескольких существующих в обществе политических движений. В
подавляющем большинстве случаев все политические акторы, хотят они того или нет, вынуждены вступать в борьбу за право утвердить в обществе свою интерпретацию ключевого для современного политического дискурса символа нации и тем самым становятся участниками националистического дискурса. Они борются за этот идеологический и мобилизационный ресурс, дабы достичь с его помощью тех или иных, в том числе либеральных или социалистических, тоталитарных или демократических целей. "Тотальный отказ от национализма, - категорично утверждает Саймон Дюринг, - ведет к отказу от эффективного политического действия"31.
Эти соображения верны не только в отношении политиков, но и ученых. "Все возрастающее число исследований о национализме отражает его неотъемлемое, почти атмосферное присутствие в нашем мышлении," - замечает Т.Бреннан32. Это означает, что все мы в той мере, в какой мыслим категориями нации и национальных интересов, являемся участниками этого дискурса. Из этого, в частности, вытекает невозможность научного определения нации, что чувствовал, например, Э.Геллнер, который по крайней мере трижды в своей книге заявлял о намерении дать такое определение и всякий раз уклонялся от четких формулировок. Хью Сетон-Ватсон определил проблему вполне ясно: нет ’’научных" способов установить, что является общим для всех наций33. Следовательно, рефлексия по поводу характера собственной включенности в националистический дискурс должна быть своего рода регулярной гигиенической практикой для исследователя национализма.
В рамках широко понятого националистического дискурса взаимодействуют и соревнуются друг с другом самые разнообразные по степени агрессивности, ксенофобности или терпимости интерпретации нации и национальных интересов, а значит - неверно говорить о французском, русском или израильском национализме. Есть много примеров того, как в странах, которым приписывается господство "гражданского", "включающего"
национализма (Франция, США), мощно проявляется этнический, расистский, "исключающий" национализм, и наоборот. Вопрос состоит в том, какие из этих интерпретаций в тот или иной момент в том или ином обществе, в тех или иных социальных слоях гановятся доминирующими, и почему? Такая постановка вопроса, среди прочего, практически дезавуирует традиционные
классификации и периодизации развития национализма авторства Ханса Кона, Джона Пламенаца и Эрнеста Геллнера, в которых разные типы национализма имеют жесткую географическую привязку34.
Это подводит нас к другому важному методологическому новшеству последних лет, наиболее четко сформулированному в статье Джона Холла "Национализмы: классифицированные и объясненные", которая была опубликована в том же, целиком посвященном национализму номере журнала "Daedalus", что и статья К.Вердери. Суть главного тезиса Холла отражена уже в названии работы, где говорится о национализмах во множественном числе. "Единая, универсальная теория национализма невозможна. Поскольку прошлое различно, различаться должны и наши концепции", - пишет он35.
В своих выводах Холл опирался на главное, может быть, достижение исследований национализма в 70-80-е годы. Суть его в обретении определенного консенсуса, ставшего плодом не совпадения, а различия позиций в вопросе о факторах, обусловивших возникновение национализма и "запустивших" процесс формирования наций. Так, Э.Геллнер делал акцент на роли индустриализма и формировании системы всеобщего стандартизированного образования, К.Дойч - на возникновении систем массовых коммуникаций, Б.Андерсон подчеркивал значение "печатного капитализма", "лингвистических революций" и новых способов видения мира, М.Грох и Э.Хобсбаум отмечали роль интеллектуальных элит, Э.Смит - значение этнического фактора, а Чарльз Тилли и Майкл Манн - роль государства и войн эпохи абсолютизма36. Плодом этого многоголосья стало осознание многочисленности факторов, влияющих на процесс формирования наций, бесконечного многообразия их сочетаний в истории и относительной значимости в этих сочетаниях.
При учете дискурсивной природы национализмов подход Холла нуждается в определенном уточнении и развитии. Национализмы разнообразны не только при переходе от общества к обществу, но и в рамках одного общества. В то же время набор идей, используемых в разных интерпретациях нации и национального интереса, достаточно ограничен. Собственно, интерес представляет на сегодня не столько изучение этого набора идеологических модулей (они описаны), но многообразие их сочетаний и способов заимствования, а также имитации организационных форм и 14
институтов. Следовательно, возможна и целесообразна периодизация развития определенного локального
националистического дискурса, как это делал, например, М.Грох, показавший стадиальность утверждения националистического дискурса у лишенных "собственной" государственности народов Европы37. Общая же периодизация имеет смысл в той мере, в какой отражает этапы и способы утверждения националистического дискурса в мировом масштабе. (В качестве иллюстрации обратим, например, внимание на то, что две крупнейшие международные организации XX в. назывались Лига Наций и Организация Объединенных Наций, хотя в действительности объединяли государства.)
Другое важное методологическое следствие — это необходимость ситуационного подхода к изучению национализмов. Ни один национализм не развивается вне противостояния другому, а иногда и ряду других национализмов, стремящихся утвердить свои иерархии идентичностей и ценностей. Вот как описывает это применительно к одной из республик Российской Федерации Филипп Редер: "Народы Дагестана являются мишенью
соревнующихся между собой этнических предпринимателей, которые предлагают по крайней мере пять различных основ этнической (вернее было бы сказать националистической. - А.М.) мобилизации. Этнические предприниматели, которые обращаются к отдельным группам, таким, как кумыки, лезгины или ногайцы, соревнуются с предпринимателями, которые стараются
мобилизовать так называемые "народы Дагестана" как единое целое. Другие, как, например, Ассамблея горских народов Кавказа, стремятся к объединению так называемых горских народов Северного Кавказа в Северо-кавказскую федеративную республику. Все они соревнуются, с одной стороны, с предпринимателями, которые предлагают исламские программы коллективного действия, а с другой - с теми, кто старается утвердить общероссийскую идентичность"38. Только выявив основные оппозиции и системы соотнесения различных комплексов ценностей, которые
утверждаются тем или иным национализмом, мы можем понять логику развития ситуации. В некотором смысле это борьба всех против всех, где столкновение происходит как внутри определенного националистического дискурса, так и с другими, внешними по отношению к нему националистическими
дискурсами, которые, и свою очередь, испытывают другие внешние воздействия и внутренние противоречия.
Именно эти тенденции - внимание к дискурсивной природе национализмом и к их ситуационной обусловленности - преобладают с начала 90-х и будут доминировать в исследованиях ближайших лет.
Примечания О том, что это явление именно последних двадцати лет. свидетельствует, например. высказывание немецкою исследователя Августа Винклера о 1978 г., когда он справедливо сетовал, что общественные пауки не уделяют теме должного внимания. См.: Nationalisms / Hrsg. v. ПЛ. Winkler. — Kftln, 1978. Эпштейн М. Способы воздействия идеологического высказывания // Образ человека XX века. М., 1988. См,, например: Перепел кии J1., Шкаратап О. Экономическая модернизация и национальное возрождение // Общественные науки и современность. — М., 1991. — № I. — С. 89, где авторам приходится защищаться от подобных обвинений. См., например, дискуссию о теоретических исследованиях паииопачизма в журнале «Pro el Contra*, начатую статьей В. Коротеевой «Существуют ли общепризнанные истны о национализме?» (1997, т. 2, № 3) и продолженную статьей А. Миллера *0 дискурсивной природе нанноналнзмов» (1997. т.2, № 4). В английском языке для обозначения этого процесса существует три термина. Nation formation (собственно «формирование наций») — отражает объективную сторону процесса; nation building («национальное строительство*) — акцептирует внимание на сознательных усилиях власти или национальных активистов; nation creation («-создание наций» или нацпообразование) — описывает совокупность этих составляющих. Последнюю дискуссию Э. Д. Смита с недавно умершим Э. Гелл пером см.: Nation ands nationalism. — 1996. — Vol. 2. — Pt. 3. Minogue K. Nationalism. — L.. 1967. — P. 154. Цнт. но: Фуко М. Воля к истине: По ту сторону знания, власти и сексуальности М., 1996. — С. 427-428. Позднее, в «Воле к знанию», Фуко ввел еще одну важную, хотя и не получившую столь широкого распространения, как «дискурс», категорию осмысления этой сферы социального, прямо связанную с отношениями власти, а именно «dispositif». Заинтересованного читателя отсылаю к: Фуко М. Воля к истине ... — С. 367-369. Brennan Т. The national longing lor form // Nation and narration / U.K. Bhabha. —
L.; N.Y., 1990 - P. 47.
Anderson В. Imagined communities: Reflection on the origins and spread of nationalism. — L., 1983; The invention of tradition / Ed. by E. Hobsbawm. T. Ranger. Cambridge, 1983; Hobsbawm E. Nation and nationalism since 1780: Programme, myth, reality. — Cambridge, 1990; Hroch M. Social preconditions of national revival in Europe. — Cambridge, 1985; Chlebowczyk J. О prawie do bytu malych i mlodych narod6w. Kwestia narodowa i procesy narodotworcze we wschodniej Europie srodkowej w dobie kapitalizmu (od schylku XVIII do pocz^tkow XX w.). — Wyd. 2. — W-wa, 1983. Бросается в глаза, что подавляющее большинство имен в этом списке составляют ученые, которых можно отнести к западной, творческой ветви марксистской традиции, которая решительно преодолела недооценку национализма и его примитивную трактовку основоположниками научной школы. Chlebowczyk J. О prawie do bytu ...— S. 213-250. Подробнее см. статью М. Яновского в данном сборнике. Hroch М. Social preconditions ... ; Hroch М. Obrozeni malych ... См., например, The invention of tradition ... — P. 7. Важным комментарием к
этому тезису могут служить работы Энтони Смита, который обратил внимание на то, что «изобретательство» не является тотальным, и история во многих случаях поставляет богатый исходный материал в виде этнических пред- модерных мифов и символов. Deutsch K.W. Nationalism and social communication: An inquiry into the foundation of nationality. — Cambridge (Mass.), 1953; Anderson B. Imagined communities ... Deutsch K.W. Nationalism and social communication ... — P. 70-71. Именно в таком, неверном смысле часто говорят о «вообораженности» нации неглубокие критики национализма. См.: Thompson Е.Р. The making of the English working class. — L., 1963. — P. 9-10. Геллнер Э. Нации и национализм. — М., 1991. — С. 252. Anderson В. Imagined communities ... — P. 129. Энтони Барнетт определяет эту взаимосвязь так: «Роман как литературная форма, подобно газете, был одним из проводников и остается существвенной частью хора в поддержку наций и национализма». См.: Barnett A. Salman Rushdie: A review article // Race and class. — 1985. — Winter — P. 94. К этой цепи взаимообусловленных событий наряду с подъемом европейского национализма и развитием романа как особой литературной формы Тимоти Бреннан добавляет разделение литератур на национальные в мысли немецких романтиков и обретение местными наречиями статуса государственных языков по мере вытеснения сакральной латыни. (Brennan Т. The national longing for form ... — P. 50). У Андерсона см. об этом с. 31 -49. The invention of tradition ... — P, 5.
Wallcrstein E. Docs India exist? 11 Wallerstein E. Unthinking social sciences. The limits of nineteenth-century paradigms. — Cambridge, 1995. — 2 ed. — P. 131-134. Мнллср А. Россия и русификация Украины в XIX в. // Россия и Украина: история взаимоотношений / Под ред. А. Миллера и др. — М., 1997; Hagen М. v. Does Ukrain have a history? // Slavic review. — 1995. — Fall. Anderson B. Imagined communities ... — P. 31. Ibid. - P. 50-65. Подробнее см.: Миллер А. Украина как национализирующееся государство // «Pro et Contra». — М., 1997. — Весна. Anderson В. Imagined communities ... — P. 35. Ibid.-P. 12. Verderi K. Whither «nation* and «nationalism»? // Daedalus. — 1993. — Summer. —
P. 37. Ibid.-P. 38. During S. Literature — Nationalism’s other? The case for revision // Nation and narration ... — P. 139. Brennan T. The national longing for form ... — P. 48. Seton-Watson H. Nations and states: An inquiry into the origins of nations and politics of nationalism. — Boulder (Coll.), 1977. — P. 5. Kohn H. Nationalism: Its meaning and history. Princeton, 1955; Kohn H. The idea of nationalism. — N.Y., 1961 (О концепции X. Кона см.: Kemilaien A. Nationalism: Problems concerning the world, the concept and classification. — Yyvaskyla, 1964); Plamenatz J. Two types of nationalism // Nationalism, the nature and evolution of an idea / Ed. by E. Kamenka. — L., 1976; Геллнер Э. Пришествие национализма. Мифы нации и класса // Путь. — 1992. — №1. Hall J.A. Nationalisms: Classified and explained // Daedalus. —1993. — Summer. — P. 5. The formation of national states in Western Europe / Ed. by Ch. Tilly. — Princeton, 1975. — Princeton, 1975; Mann M. Sources of social power. Vol. II. The rise of modern nations and classes, 1760-1914. — Cambridge, 1993, а также цитированные работы других упомянутых авторов. Подробнее см.: Миллер А. Национализм как теоретическая проблема// Полис. — М., 1995. — № 6. Hroch М. Social preconditions...; Hroch М. Obrozeni malych ... Доклад Ф.Редера (Philipp Roeder) «Post-Soviet institutions and ethnopolitics» на ежегодном конгрессе Американской ассоциации политических исследований (ASPA) в 1994 г. Цит по: Breslaucr G.W. Identities in transition: An introduction // Identities in transition. Eastern Europe and Russia after the collapse of Communism / Ed. by V.E. Bonnel. — Berkley, 1996. — P. 10. Портреты вполне конкретных современных «этнических предпринимателей» см.: Notions of nationalism / Ed. by
S. Periwal. - Budapest.; L.; N.Y., 1995. P. 106-128.
Источник:
А.И. Миллер. Нация и национализм. 1999
Еще по теме А.И. МИЛЛЕР НАЦИОНАЛИЗМ И ФОРМИРОВАНИЕ НАЦИЙ, ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ 80-90-Х ГОДОВ:
- А.И.МИЛЛЕР БЕНЕДИКТ АНДЕРСОН: НАЦИОНАЛИЗМ КАК КУЛЬТУРНАЯ СИСТЕМА
- А.И.МИЛЛЕР ТЕОРИЯ НАЦИОНАЛИЗМА ЭРНЕСТА ГЕЛЛНЕРА И ЕЕ МЕСТО В ЛИТЕРАТУРЕ ВОПРОСА
- А.И. Миллер. Нация и национализм, 1999
- А.И. Миллер РУССКИЙ НАЦИОНАЛИЗМ В ИМПЕРИИ РОМАНОВЫХ
- 1.8.8. Формирование наций в Америке
- 17.3. Ключевые аспекты современных зарубежных концепций в исследовании наций
- 17.2. Современные подходы к исследованию этносов и наций
- О. В. ПАВЛЕНКО ЙИРЖИ КОРЖАЛКА: НОВЫЙ ВЗГЛЯД НА ПРОЦЕССЫ ФОРМИРОВАНИЯ НАЦИЙ В ЦЕНТРАЛЬНОЙ ЕВРОПЕ
- М.А.БОБРОВИЧ МИРОСЛАВ ГРОХ: ФОРМИРОВАНИЕ НАЦИЙ И НАЦИОНАЛЬНЫЕ ДВИЖЕНИЯ МАЛЫХ НАРОДОВ
- ЕГИПЕТ: “СТРАНОВОЙ” НАЦИОНАЛИЗМ И ФОРМИРОВАНИЕ “АРАБСКОГО” ОТЕЧЕСТВА
- ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ШКОЛЫ В МЕЖДУНАРОДНЫХ ИССЛЕДОВАНИЯХ
- Взаимосвязь эмпирического и теоретического уровней исследования
- Теоретические функции эмпирического исследования
- ГЛАВА 1 ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ ИССЛЕДОВАНИЯ
- ГЛАВА 1. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПОДХОДЫ В ГЕНДЕРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЯХ
- 20.2. Основные теоретические подходы к исследованию политическогопроцесса
- 1. Теоретические предпосылки формирования философско-исторической концепции Вл. Соловьева
-
Внешняя политика и международные отношения -
Вопросы политологии -
Геополитика -
Государственное управление. Власть -
История международных отношений -
История политических и правовых учений -
Общие вопросы политологии -
Политика -
Политическая философия -
Политические исследования -
Политические режимы и партии -
Политология в Украине -
Социальная политика -
Социология политики -
-
Педагогика -
Cоциология -
БЖД -
Биология -
Горно-геологическая отрасль -
Гуманитарные науки -
Искусство и искусствоведение -
История -
Культурология -
Медицина -
Наноматериалы и нанотехнологии -
Науки о Земле -
Политология -
Право -
Психология -
Публицистика -
Религиоведение -
Учебный процесс -
Физика -
Философия -
Эзотерика -
Экология -
Экономика -
Языки и языкознание -