ТРАНСФОРМАЦИЯ ГОСУДАРСТВА

В связи с этим существенно другое понимание проблемы: метаигра может быть преобразована из вдвойне проигрышной во вдвойне выигрышную игру только благодаря изменению государственной политики (в том числе теории политики и государства). Ключевой вопрос звучит так: каким образом можно и нужно раскрыть и преобразовать понятие и организационную форму государства, способного ответить на вызовы экономической и культурной глобализации? В какой мере возможно космополитическое самопреобразование государства? Иными словами, кого считать в духе космополитического макиавеллизма «демократическими князьями» Второго модерна7?

Ответ гласит: космополитический князь — это коллективный актор. Но какой? Разве новые князья — это владельцы концернов, обращаю щие в глобализм «творческое разрушение» Шумпетера? Или, может, это новые давиды, сопротивляющиеся голиафам, т. е. акторам Грин- писа или «Эмнести Интернэшнл»? Или же таковыми могут считаться герои социального государства, называющие себя модернизаторами и пережевывающие неолиберальные теорийки? Нет. Каким бы аполитичным ни казалось представление, что глобальное гражданское общество в состоянии заменить обновление государственной политики, таким же новым и неиспробованным является представление, что, так сказать, гражданское общество берет власть в свои руки. Подобный симбиоз гражданского общества и государства я называю космополитическим государством. Искомыми демократическими князьями глобальной эпохи оказались бы, следовательно, космополитические обновители государства. Ключевой вопрос как для стабилизации глобального гражданского общества, для мирового мобильного капитала, так и для обновления демократии, т. е. вопрос о правилах двойного выигрыша в мировой политике, заключается в том, как освободить идеи, теории и институции государства от тупой национальной ограниченности и открыть их навстречу космополитической эпохе.

Чтобы избежать в этом плане дискуссии о ложной альтернативе «государственная политика — политика гражданского общества» в глобальную эпоху, необходимо дать четкое различие между концентрацией на государстве и национальном государстве. Как ни верна мысль о необходимости избавиться от концентрации на национальном государстве, поскольку государство уже не является актором интернациональной системы, а одним из акторов среди других, все же было бы неверным выплескивать вместе с водой ребенка и вместе с критикой взгляда, сконцентрированного на национальном государстве, упускать из вида возможности действия и самопреобразования государства в эпоху глобализации. Метаигра властей означает, что государство должно мыслиться, строиться и исследоваться как зависимое от разных обстоятельств и политически изменяемое.

Дело обстоит вовсе не так, как чаще всего предполагают — будто политика глобализации диктуется глобализацией экономики; скорее сама политика в ее реакциях на вызовы глобализации располагает стратегическими выборами, которые — и это главное — отличаются в зависимости от того, остаются они в рамках старой национальной игры в шашки или же порывают с этой игрой. Действует закон национально-государственного распада власти: кто в глобальной метаигре разыгрывает только национальную карту, тот оказывается в проиг рыше. Необходимо перевернуть перспективу, т. е. должен также действовать принцип: противодействие государств становится возможным вместе с их транснационализацией и космополитизацией. Только если государствам удастся идти в ногу с мобильным капиталом и по-новому определить и организовать свои властные позиции и ходы в игре, можно будет задержать распад государственной власти и авторитета и даже превратить его в их противоположность.

Следует различать два типа самотрансформации государств — ложные и подлинные стратегии транснационализации. Транснационализация может быть ходом в старой национально-государственной игре; тогда этот ход будет неразрывно связан с этой игрой и нацелен на «новое государственное благоразумие» [Klaus-Dieter Wolff 2000]. На этом пути, например, союзы между Всемирной торговой организацией (вто) и отдельными государствами могут служить для завоевания внутреннего авторитета, к примеру, в борьбе с претензиями гражданских общественных организаций на сотрудничество. Таким образом, можно через Европу, через НАТО, через вто и т. п. выключить из игры собственную оппозицию. Но транснационализация может порвать с национальной аксиоматикой и стать первым шагом на пути образования космополитического государства или союза государств. В этом последнем случае я говорю о подлинной транснационализации.

Метаигра открывает возможности для двойной игры с поменявшимися ролями: вина за неудачу и политика «горьких пилюль» сваливается на соответствующего партнера по игре. Возникает политика «хитрого и вероломного государства» [Shalini Raderia 2001]: отказываются от собственной власти, чтобы лучше сыграть на этом и переложить ответственность за последствия своих решений на другую сторону или же приписать ее полученному от глобализации праву на бездеятельность. Главы правительств, ловко объявив себя приверженцами нового, могут объяснить свои слабости действиями новой всемирной власти вто, неправительственных организаций (нпо) и т. п., чтобы оправдаться перед своими избирателями и избежать ответственности за свою бездеятельность. Акторы вто поднимают руку для клятвы в верности своей старой роли экспертов, заверяют в научном нейтралитете и, таким образом, проталкивают всемирную внешне-внутреннюю политику, направленную против избранных правительств, через все границы. Властители во всем мире обличают новый «империализм прав человека», кичатся «культурными различиями», т. е. правом на культурное своеобразие, но используют это как оружие во внутренней борьбе, для того чтобы устранить политическую оппозицию и свободу мнений. нпо провозглашают и отстаивают (самопризнание) права человека, но эта глобальная миссия является для них одновременно инструментом в конкурентной борьбе друг с другом за кормушки глобальных проблем, из которых они кормятся сами. 5.