СТРАТЕГИИ ДРАМАТУРГИИ РИСКА

На это в первую очередь направлены стратегии драматургии риска. Адвокатская методология — порождать готовность к изменению, внедряя факты в общественное сознание, — находит удачное поле деятельности в обнаружении и критическом анализе разрыва между провозглашенной концернами (и правительствами) безопасностью и ощущаемыми рисками, неуверенностью и страхами потребителей. Причем контрвласть адвокатских движений, как было сказано, не в последнюю очередь является результатом рыночного резонанса. Стратегия риска, обнаруживая неконтролируемость глобальных рисков, одновременно порождает неконтролируемость глобальных рынков. Таким путем экономически разоблачается дефицит легитимности мировых экономических акторов, поражая их наиболее уязвимое место — при обеспечении глобального сбыта как предпосылки получения прибыли.

Глобальный конфликт риска, разгоревшийся вокруг генетически модифицированных продуктов питания — этой пищи Франкенштейна, как ее окрестили в Великобритании, — наглядно показывает, почему в условиях ненадежности даже могущественным производителям генно-инженерной продукции в Европе, а затем и в США пришлось пойти на (временное) отступление: никто — ни сторонники, ни критики — не знает, какими будут последствия. Из-за победы генной инже нерии все оказались вынужденными принимать недопустимые решения, влияющие на выживание, не будучи в состоянии научно обосновать эти решения. Фактически речь идет не о просчитываемом риске, но о непросчитываемой ненадежности. Мы имеем дело с динамикой, в которой прирост научного знания часто ведет не к безопасности, но к усилению когнитивной неуверенности и нормативной ненадежности. Так, биореволюция все больше раскрывает пространство действий, бросающих вызовы новым констелляциям решений и рисков, ибо с появлением технического знания, расширяющего наш доступ к внешней и внутренней природе человека, на повестке дня появляются когнитивные и нормативные проблемы.

О том, что эта ситуация характерна для вызывающего споры генетически модифицированного продовольствия, свидетельствует один прагматический показатель.

Концерны зачастую не гнушаются очернением сознания риска у потребителей. Делается это, видимо, потому, что концерны не могут рассчитывать на противоядие от адвокатских стратегий риска — если только они не ведут действительно (а не только на словах) прозрачную информационную политику. Стратегия риска, таким образом, еще и потому так успешна, что отстаивает основное право потребителей: желание получать информацию. В вопросах потребителей о риске скрываются требования о соучастии в принятии решений в сфере технического и промышленного производства, а также продуктов потребления. Так адвокатским движениям удается на примере генетически модифицированного продовольствия сформулировать вопрос: кто правит нашей жизнью?

Генетически модифицированные продукты питания — глобальное дело. Непредсказуемость последствий для планеты волнует людей во всем мире. В то же время эта глобальность явления объясняет, почему концерны, с одной стороны, делают ставку на глобальную пробивную силу, а с другой — именно благодаря этому попадают под удар стратегии риска. Ни одна страна не может в одиночку запретить введение модифицированного продовольствия и сельхозпродуктов, не входя в противоречие с системой открытых всему миру рынков. Если какое-то правительство оттягивает введение генетического продовольствия, оно не только оказывается в оппозиции к гигантам пище вой промышленности, которые хотят утвердить единые стандарты для всего мира (пока эти стандарты идут им на пользу), но вступает в конфликт со Всемирной торговой организацией и т. д. Но одновременно эта кажущаяся сверхмощной глобальная пробивная коалиция концернов, ВТО и правительств создает фон, делающий напуганных потребителей (во всяком случае в Европе, но также и в США) восприимчивыми к систематически игнорируемым рискам и бесконтрольности. 3.