Управляемые социальные перемещения

С другой стороны, многие западные исследователи писали о сходстве систем стратификации и характера мобильности на Западе и в странах с тоталитарным режимом. Они не учитывали, что в странах с качественно различным социально- экономическим и политическим устройством за одними и теми же индикаторами социальной мобильности скрыты принципиально разные социальные явления и процессы, различия социальных механизмов продвижения. В открытых обществах — это по преимуществу стихийный процесс, а в тоталитарных — мобильность, особенно на высших ступенях социальной лестницы, — управляемый, идеологически обусловленный процесс. В бывшем СССР действовали многочисленные закрытые инструкции, кто и какое социальной положение мог занимать. При этом брались в расчет и социальное происхождение, и национальность, и особенно демонстрируемая приверженность политическому режиму, не говоря уже о готовности принять систему норм и ценностей политико-партийной элиты.

В СССР период существования этакратической системы совпал с процессами интенсивного промышленного развития и урбанизации. Эти процессы, по определению польского социолога Януша Зюлковского, носили патологический характер, но тем не менее фактом остается, что если в 1922 г. доля городского населения составляла в СССР лишь 16%, да и большая часть этих горожан вела по преимуществу полукрестьян- ский образ жизни, то к моменту распада Союза, т.е. к 1991 г., городская часть жителей страны достигла 66% к общей численности населения, а в собственно России — 74%, К этому же времени из примерно 130 млн работающих свыше 42 млн были заняты преимущественно умственным трудом. Если добавить к сказанному многомиллионные репрессии и гигантские жертвы времен Второй мировой войны, то очевидны и такие последствия всего случившегося, как грандиозные масштабы социальной мобильности. Отзвук их, постепенно угасавший в I960—1980-е гг., все же сказывался на всем протяжении существования советского режима.

Россия являла собой в период высоких темпов индустриального строительства и массовой урбанизации динамичное общество, предоставлявшее выходцам из социальных низов огромные возможности для повышения социального статуса. Не имея возможности провести репрезентативные опросы по всей стране, мы избрали Татарскую АССР как типологический объект, относительно адекватно представляющий всю Россию. (Более полные данные содержатся в статье [Шкаратан, Ястребов, 2011 ], там же приведены сведения об источниках информации.)

Таким образом, высокая динамика социальных перемещений в промышленно развитых советских городах, о которой свидетельствуют данные, приводимые в табл. 9.1 по г. Казани, была вполне ожидаемой. Она была связана с тем, что, во-первых, как правило, дети крестьян по-прежнему переезжали в город, чтобы стать квалифицированными рабочими или, реже, служащими, а во-вторых, выходцы из рабочих семей успешно совершали карьеру квалифицированных профессионалов. Если говорить о временном периоде, представленном в табл. 9.1, то необходимо подчеркнуть, что изменения технико-технологической основы труда, исторические успехи Советского Союза в организации общего и профессионального образования молодежи, широкое распространение современных форм жизнедеятельности в процессе урбанизации привели к тому, что на смену работнику до- и раннеиндустриального типов пришел образованный и культурно развитый индивид новой генерации, которому был доступен широкий диапазон профессиональных позиций в народнохозяйственном комплексе. Это, казалось бы, должно неизбежно привести к резкому возрастанию количества социально-профессиональных перемещений в течение трудовой деятельности людей. На деле ситуация обратная: в 1970—1980-е гг. социально-профессиональная стабильность работников возрастала, хотя и незначительно. Таблица 9.1

Социальный состав трех поколений горожан (Казань, 1974 и 1983 гг.), % ответивших по столбцу Социальные слои Временные точки - ' ?- ?- -- Отец на начало трудовой деятельности респондента Респондент на начало своей трудовой деятельности Респондент в возрасте 30 лет (только по 1983 г.) Респондент на момент опроса Старший сын респондента на момент опроса Крестьяне, колхозники 40,1 / 19,0 5,6/6,9 0,9 2,3/0,2 0,0/0,7 Рабочие неквалифицированного и малоквалифицированного труда 14,7 / 16,6 8,3/10,3 5,1 14,4/12,0 5,7/8,3 Рабочие квалифицированного и высококвалифицированного труда 26,3/37,1 63,9/61,7 59,0 39,7/37,6 58,2/52,0 Работники нефизического малоквалифицированного труда (технические работники) 4,7/4,1 2,2/ 1,9 2,2 10,4/10,3 0,0/4,5 Работники квалифицированного умственного труда, требующего среднего специального образования 6,5/9,0 9,0/7,7 10,8 16,8/ 15,5 13,5/8,9 Работники квалифицированного и высококвалифицированного умственного труда, требующего высшего образования 6,3 /11,7 10,5/ 11,0 20,2 12,4/23,0 22,7/24,5 Работники высококвалифицированного управленческого труда 1,4/2,5 0,4/0,5 1,8 4,0/ 1,4 0,0/ 1,1 Примечание.

Так, бросается в глаза тот факт, что не только резко упала доля сельскохозяйственных рабочих среди отцов респондентов (с 40,1 до 19,0%), но и сами респонденты (5,6—6,9%), включая их детей (0-0,7%), гораздо реже начинали свою трудовую деятельность в этом качестве, что свидетельствует о значительном исчерпании такого ресурса индустриализации, как сельское население. В городской массе между 1974 и 1983 гг. неуклонно снижалась доля лиц, начинавших свой трудовой путь малоквалифицированными рабочими, что было вызвано продолжаю- щимся в СССР развитием промышленности и обеспечивающей ее системы образования и профессиональной подготовки. Поскольку эти данные указывают на отсутствие роста карьерной мобильности за 1974—1983 гг., логично предположить, что в это время усилилась тенденция на стабилизацию социальнопрофессиональных групп.

В дополнение к данным табл. 9.1 отметим, что согласно результатом обследования 1983 г. в Казани 88,2% респондентов старше 60 лет имели социально-профессиональный статус выше, чем их родители; в возрастной когорте 50—59-летних — 82,1; 40-49-летних — 75,4; 30—39-летних — 67,0%. Эта динамика во многом была связана с качественными преобразованиями содержания деятельности в прежних по названию видах труда. С учетом этого обстоятельства лиц, сохранивших социальнопрофессиональный статус родителей в условиях поздней индустриализации, было бы справедливо отнести к носителям типа расширенного социального воспроизводства.

Тенденции к росту уровня образования индивидов отражают данные о меж- и внутрипоколенной динамике этого фактора. По данным 1983 г., 69,0% отцов и 73,5% матерей респондентов имели образование до 9 классов, в то время как среди респондентов такое образование имели 19,9%. Среднее специальное образование и выше имели 22,8% отцов, 18,7% матерей и 55,4% респондентов. Как видно, динамика внутри- поколенных социальных перемещений от старшего поколения к младшему поколению в Советском Союзе росла.

Наша оценка обществ советского типа как этакратических никоим образом не означает негативного взгляда на социализм как таковой. В этом отношении мы полностью солидаризиру емся с позицией известного британского экономиста, автора фундаментальных исследований по СССР и современной России профессора Дэвида Лэйна. Для нас чрезвычайно ценна его точка зрения относительно того, что гибель государственного социализма не подтверждает вывод о том, что «социализм умер», что общество не может выжить без частной собственности. Она заслуживает самой высокой оценки как с профессиональной, так и с нравственной точки зрения. Лэйн высказал свою позицию в годы доминирования радикал-либеральных оценок социализма и оппонировал в этом отношении таким авторитетным авторам, как Бжезинский, Фукуяма, Пайпс, Дарендорф [Lane, 1996].

Автору этих строк пришлось писать о том же и с тех же позиций, на которых стоял и стоит профессор Лэйн, начиная с конца 1980-х — начала 1990-х гг, когда в России вчерашние адепты государственного социализма напропалую цитировали Ф. Фукуяму и неолибералов. Сошлемся, в частности, на статью, опубликованную в сборнике «Квинтэссенция», вышедшем в начале 1992 г.: «Либералы празднуют “великую победу”, считая, что с социализмом и как с практикой, и как с идеей покончено навсегда. Между тем... крупнейшее поражение потерпел тоталитарный слой, основывавшийся на всеобщности государственной собственности и муравейном коллективизме... Сторонникам социализма нет нужды считать себя жертвами истории» [Шкаратан, Радаев, 1992, с. 95—119].

Правда, как и сегодня, для более определенного отделения системы советского типа от социализма как общества справедливости и благополучия всех сограждан мы предпочитали не именовать ее государственно-социалистической. Однако в отличие от подавляющего большинства аналитиков Д. Лэйн со всей определенностью отказался от поспешных исторических оценок. Он отметил, что мы должны ни идеализировать прошлое стран государственного социализма, ни забывать об их достижениях и о гуманистических целях основоположников этой системы. Анализируя их ошибки, мы должны найти новые стратегии и подходы [Lane, 1996, р. 190].