10 октября 1932 года Мне немного трудно писать тебе о Французской революции. Не из-за недостатка материала, а, напротив, именно ввиду его обилия. Революция была поразительной и непрерывно менявшейся драмой, полной необычайных событий, которые все еще чаруют нас, внушают ужас и заставляют трепетать.
Политика монархов и государственных деятелей делается в их кабинетах и личных апартаментах, она бывает окружена тайной. Под личиной скромности утаиваются многие грехи и пристойные речи прикрывают алчность и борьбу соперничающих честолюбий. Даже когда эта борьба ведет к войне и великое множество молодых людей посылают ради этого честолюбия и алчности на смерть, наш слух не оскорбляют напоминанием о таких низких мотивах. Нам вместо этого говорят о благородных идеалах и великих целях, ради которых необходимо принести последние жертвы. Но революция — это совсем другое дело. Она делается в поле, на улице, на рыночной площади, ее методы грубы и просты. Люди, которые ее делают, не имеют тех преимуществ воспитания и образования, какими обладают монархи и государственные деятели. Их язык не вежлив и не изыскан, и за ним не скрываются бесконечные интриги и злостные намерения. У них нет тайн или покровов, скрывающих их замыслы, им нечем прикрыть даже собственные тела. Политика в период революции перестает быть развлечением для королей и профессиональных политиков. Она имеет дело с реальными вещами, и за ней стоит грубая человеческая природа и пустые желудки голодных людей. Так и во Франции в течение этих пяти решающих лет, с 1789 по 1794 год, мы видим голодные массы в действии. Это они давят на робких политиков и вынуждают их упразднить монархию, феодализм и церковные привилегии. Это они отдают дань ужасной мадам Гильотине и жестоко мстят тем, кто их подавлял в прошлом, и тем, кого они подозревают в интригах против их вновь обретенной свободы. Это они, эти одетые в лохмотья, босые люди с самодельным оружием, устремляются на поля сражений, чтобы защитить свою революцию и изгнать хорошо обученные армии Европы, объединившиеся против них. Он совершил чудеса, этот народ Франции, но после нескольких лет ужасного напряжения и борьбы революция истощила свою энергию, она обратилась против себя самой и стала пожирать собственных детей. И тогда выступила контрреволюция, она поглотила революцию и вернула простой народ, который на многое дерзнул и так много выстрадал, назад, под власть «высших» классов. Из контрреволюции возник Наполеон, диктатор и император. Но ни контрреволюция, ни Наполеон не в силах были вернуть народ к прежним порядкам. Никто не мог отменить важнейшие завоевания революции, и никто не мог стереть в памяти французского народа да и других народов Европы те пламенные дни, когда угнетенные, пусть и ненадолго, сбросили с себя иго. С самого начала революции было много партий и групп, боровшихся между собой за власть. Были роялисты, лелеявшие тщетную надежду сохранить Людовика XVI в качестве абсолютного монарха; были умеренные либералы, желавшие конституции и готовые сохранить короля во главе ограниченной монархии; были умеренные республиканцы, которых называли партией Жиронды, а также более крайние республиканцы, которых прозвали якобинцами, так как они собирались в помещении монастыря святого Якова. Это были основные группы, и в каждой из них, а также вне их было еще множество авантюристов. За всеми этими группами и отдельными личностями стояли народные массы Франции, в особенности Парижа, действовавшие под руководством многочисленных безымянных вождей из своей собственной среды. За границей, особенно в Англии, находились эмигранты, французские дворяне, которые бежали от революции, они постоянно были заняты интригами против нее. Все европейские державы объединились против революционной Франции. Как парламентарная, но аристократическая Англия, так и короли и императоры континентальной Европы были одинаково напуганы этим поразительным взрывом простого народа и пытались сокрушить его. Роялисты и король во Франции вели интриги и этим только ускорили свою собственную гибель. Партией, первоначально игравшей наиболее важную роль в Национальном собрании, были умеренные либералы, которые хотели конституции по образцу английской или американской. Ее вождем был Мирабо. Почти два года они господствовали в Национальном собрании и, упоенные успехами первых дней революции, сделали много смелых заявлений и осуществили некоторые важные изменения. Через двадцать дней после падения Бастилии, 4 августа 1789 года, в Национальном собрании произошла драматическая сцена. Предметом обсуждения собрания было уничтожение феодальных прав и привилегий. Было нечто в самом воздухе Франции, ударявшее в головы людям, и даже феодальные сеньоры были, по-видимому, некоторое время в опьянении от этого нового вина свободы. Знатные вельможи и церковные сановники вставали в зале Национального собрания и, соперничая друг с другом, отказывались от своих феодальных прав и особых привилегий. Это был щедрый и честный жест, хотя он и не имел особых последствий в течение ряда лет. Порой, но весьма редко, привилегированные классы бывают движимы подобными щедрыми побуждениями. Или возможно, они просто осознают, что конец привилегий близок и благородная щедрость является лучшей линией поведения. Всего несколько дней назад мы были свидетелями такого великолепного жеста, сделанного индусами, признававшими касты. Когда Бапу [Ганди. — Ред.] объявил голодовку, чтобы побудить к отмене запретов для «неприкасаемых», словно по мановению волшебной палочки, страну охватила волна сочувствия. Цепи, которые индусы наложили на многих своих братьев, были частично сброшены, и тысячи дверей, которые веками были закрыты для этих «неприкасаемых», распахнулись перед ними. Также в порыве энтузиазма Национальное собрание отменило, или по крайней мере нриняло резолюцию об отмене серважа [личной зависимости], феодальных привилегий, сеньориальных судов, освобождения дворянства и духовенства от налогов и даже об отмене титулов. Было удивительно, что, хотя король все еще оставался на месте, дворяне потеряли свои титулы. Затем собрание приняло Декларацию прав человека. Идея этой знаменитой декларации была, вероятно, заимствована из американской Декларации независимости. Но американская декларация была краткой и простой, а французская — пространной и довольно сложной. Под правами человека подразумевались те права, которые обеспечивали ему равенство, свободу и счастье. Очень смелой и дерзкой представлялась эта Декларация прав человека в те времена; в течение почти ста последующих лет она являлась хартией для либералов и демократов Европы. И все же сегодня она устарела, в ней нет решения ни для одной из проблем нашего времени. Понадобилось много времени, чтобы народ мог убедиться в том, что одно только равенство перед законом и право голосования не обеспечивают ни подлинного равенства, ни свободы, ни счастья и что люди, стоящие у власти, владеют другими способами, чтобы продолжать его эксплуатировать. Политическая мысль значительно развилась и претерпела изменения со времени Французской революции, и сегодня, вероятно, даже большинство консерваторов согласились бы принять высокие принципы Декларации прав человека. Это, однако, вовсе не означает, как все мы можем убедиться без особого труда, что они готовы предоставить действительное равенство и свободу. Эта декларация, бесспорно, защищает частную собственность. Поместья крупного дворянства и церковные имущества были конфискованы по другим причинам, связанным с отменой феодальных прав и особых привилегий. Но само право собственности рассматривалось как священное и неприкосновенное. Как тебе, может быть, известно, современная передовая политическая мысль считает право собственности злом, подлежащим по возможности уничтожению. Декларация прав человека может показаться нам сегодня банальным документом. Смелые идеалы вчерашнего дня довольно часто превращаются в банальности на следующий день. Но в то время, когда она была провозглашена, она вызывала трепет и волнение во всей Европе, она казалась обещанием наступления лучших времен для страждущих и угнетенных.
Но королю она не понравилась, он был поражен подобным богохульством и отказался ее утвердить. Он все еще находился в Версале. Именно тогда парижская толпа, возглавляемая женщинами, пришла в Версальский дворец и не только вынудила короля утвердить де кларацию, но и заставила его переехать в Париж. В конце предыдущего письма я упоминал об этой необычайной процессии. Собрание осуществило много других полезных реформ. Огромные церковные имущества были конфискованы в пользу государства. Было введено новое деление Франции на восемьдесят департаментов, и это деление, если я не ошибаюсь, существует до сих пор. Были учреждены более совершенные судебные учреждения вместо феодальных судов. Все это было хорошо, но этого было недостаточно. Эти реформы не были слишком благодетельными ни для крестьянства, по-прежнему испытывавшего земельный голод, ни для простого люда городов, голодавшего без хлеба. Революция, казалось, была остановлена. Как я говорил, массы — крестьянство и простой люд города — вообще не были представлены в Национальном собрании. Собрание находилось под контролем средних классов, вождем которых был Мирабо; и, как только они почувствовали, что достигли своих целей, они приложили все усилия, чтобы остановить революцию. Они даже стали выступать в союзе с королем Людовиком и стрелять в крестьян в провинции. Их вождь Мирабо стал даже тайно советником короля. И простой народ, который захватил штурмом Бастилию и думал, что тем самым сбросил с себя цепи, недоумевал, что же- происходит. Он был так же далек от свободы, как и прежде, и Национальное собрание подавляло его почти так же, как в старину сеньоры. Убедившись, что Национальное собрание завело его в тупик, народ Парижа, который был сердцем революции, нашел другой выход для своей революционной энергии. Это была Коммуна, или муниципалитет Парижа. Не только сама Коммуна, но и каждая городская секция, посылавшая некоторое число представителей в Коммуну, обладали живой организацией, непосредственно связанной с массами. Коммуна и в особенности секции превратились в знаменосцев революции и соперников умеренного и буржуазного по своему характеру Национального собрания. Тем временем наступила годовщина падения Бастилии и народ Парижа устроил 14 июля большое празднество. Этот день назвали Праздником Федерации, и простые люди Парижа охотно трудились над украшением города, так как они чувствовали, что это их собственный праздник. Итак, революция приостановилась в 1790 и 1791 годах. Собрание растеряло весь свой революционный пыл, с него было довольно изменений, но в народе Парижа еще кипела революцион ная энергия, и земельный голод крестьянства все еще не был утолен. Так не могло продолжаться долго, революция должна была либо пойти дальше, либо погибнуть. Мирабо, лидер умеренных, умер в начале 1791 года. Хотя он втайне интриговал вместе с королем, он был популярен в народе и мог его сдерживать. 21 июня 1791 года произошло событие, решившее судьбу революции. Это была попытка к бегству, которую предприняли в переодетом виде король Людовик и Мария-Антуанетта. Им почти удалось добраться до границы. Но какие-то крестьяне в Варение, близ Вердена, узнали их; они были задержаны и возвращены в Париж. Этим поступком король и королева вынесли себе приговор, по крайней мере в глазах народа Парижа. Идея республики стала быстро распространяться, и тем не менее Национальное собрание и правительство в эти дни были настолько умеренны и так мало разделяли настроение народа, что продолжали стрелять в тех, кто требовал низложения Людовика. Марат, один из великих деятелей революции, подвергся преследованиям со стороны властей за то, что после бегства короля обвинил его в предательстве. Ему пришлось прятаться в канализационных трубах Парижа, и у него началось ужасное кожное заболевание. И все же, как это ни удивительно, Людовик еще больше года теоретически продолжал оставаться королем. В сентябре 1791 года Национальное собрание прекратило свое существование и уступило место Законодательному собранию. Оно было таким же умеренным, как и предыдущее, и представляло только высшие классы. Оно не отражало лихорадки, которая распространилась во Франции. Это была революционная лихорадка, она охватила народ и придала силы крайним, вышедшим из народа республи- канцам-якобинцам. Тем временем европейские державы с тревогой следили за этими удивительными событиями. Некоторое время Пруссия, Австрия и Россия были заняты дележом добычи в другом месте. Они приканчивали старое Польское королевство, но события во Франции зашли слишком далеко и требовали их внимания. В 1792 году Франция оказалась в состоянии войны с Австрией и Пруссией. Австрия, может быть, я уже писал об этом, владела Бельгией (южной частью Нидерландов), у которой была общая граница с Францией. Иностранные армйи вторглись на французскую территорию и нанесли поражение французским войскам. Предполагали, и не без основания, что король находится в союзе с ними, и всех роялистов подозревали в измене. По мере того как окружавшие их со всех сторон опасности нарастали, французов все больше охватывало возбужденное и паническое настроение. Повсюду они видели шпионов и предателей. Революционная Коммуна Парижа в это критическое время взяла руководство в свои руки, подняла красный флаг в знак того, что народ объявил военное положение в ответ на мятеж двора, и 10 августа 1792 года отдала приказ о нападении на королевский дворец. Король приказал своим швейцарским гвардейцам стрелять в нападающих. Но победа осталась на стороне народа, и Коммуна заставила [Законодательное. — Ред.] собрание отрешить короля от власти и взять его под стражу. Красный флаг, это известно всем, теперь повсюду является флагом рабочих, социализма и коммунизма. В прежние времена он означал официальное объявление военного положения, направленного против народа. Я полагаю, но не уверен в этом, что использование этого флага Коммуной Парижа было первым его применением от имени народа; с этого времени он постепенно превратился в знамя рабочих. Отрешения и ареста короля оказалось недостаточно. Парижане, возмущенные действиями швейцарской гвардии, которая стреляла в них, убив при этом многих людей, охваченные чувством страха и гнева против предателей и шпионов, стали арестовывать всех подозрительных лиц подряд, заполнив ими тюрьмы. Многие из числа арестованных были, несомненно, виновны, но было также арестовано и заточено в тюрьмы много невинных людей. Спустя несколько дней народ охватила новая волна крайнего возбуждения; парижане выволокли заключенных из тюрем и после пародии суда большинство из них убили. Свыше тысячи человек было убито в эти дни, получившие название «сентябрьских убийств». Парижская толпа впервые почувствовала вкус крови, когда она льется рекой. И еще много крови пролилось, прежде чем эта жажда была утолена. Тогда же, в сентябре, французские войска одержали первую победу над вторгшимися в страну австрийцами и пруссаками. Это произошло в небольшом сражении при Вальми; хотя сражение и было невелико, но оно имело большие последствия, ибо спасло революцию. 21 сентября 1792 года собрался Национальный конвент. Это было новое учреждение, которое заняло место Законодательного собрания. Оно было более передовым, чем оба [Национальное и Законодательное. — Ред.] собрания, которые ему предшествовали, но тоже отставало от Коммуны. Конвент первым делом провозгласил республику. Вскоре после этого начался суд над Людовиком XVI; он был приговорен к смертной казни, и 21 января 1793 года ему пришлось поплатиться своей головой за грехи монархии. Он был гильотинирован, то есть ему отрубили голову на гильотине. Народ Франции сжег свои корабли. Он сделал решающий шаг и бросил вызов всем королям и императорам Европы. Он отрезал себе путь к отступлению; один из великих вождей революции Дантон прямо со ступенек окруженной толпой гильотины, еще залитой королевской кровью, выступил с угрозой по адресу всех королей. «Короли Европы бросили нам вызов,— воскликнул он,— мы бросаем им голову короля!» 102.