7 октября 1932 года Мы уже рассмотрели кратко две революции восемнадцатого века. В этом письме я расскажу тебе немного о третьей революции — о Французской революции. Из всех трех эта революция во Франции больше всего взволновала страсти.
Промышленная революция, которая началась в Англии, имела огромное значение, но она подкрадывалась постепенно и оставалась почти не замеченной людьми. Мало кто в то время осознавал ее значение. С другой стороны, Французская революция разразилась перед изумленной Европой внезапно, как гром. Европа все еще находилась под властью множества монархов и императоров. Древняя Священная Римская имперпя давно перестала существовать, но она все еще продолжала числиться на бумаге, п ее призрак отбрасывал длинную тень на всю Европу. В этот мир королей и императоров, придворных и дворцов, из самой гущи простого народа явилось удивительное и наводящее ужас создание, которое. не обращая никакого внимания на замшелые обычаи и привилегии, спустило с трона одного из королей и грозило другим такой же участью. Можно ли удивляться, что короли и прочпе привилегированные особы в Европе содрогались перед возмущением тех самых масс, которые они так долго игнорировали и подавляли? Французская революция началась подобно извержению вулкана. Тем не менее и революции и извержения начинаются внезапно не без причины и не без долгой эволюции. Наблюдая внезапное извержение, мы бываем поражены, но под земной поверхностью веками идет борьба многих сил, и пламя постепенно разгорается до тех пор, пока земная кора уже не в силах дольше противостоять ему, и тогда эти силы вырываются наружу, устремляясь в небо могучим огненным столбом, и расплавленная лава стекает вниз по горным склонам. Точно так же в обществе долгое время идет подспудная борьба сил, которая в конце концов приводит к революционному взрыву. Вода закипает, когда ее подогревают; но тебе известно, что точка кипения достигается только постепенно, по мере того как вода становится все горячее и горячее. Идеи и экономические условия порождают революции. Неразумные люди, пребывающие у власти, слепые ко всему, что не совпадает с их собственными представлениями, воображают, будто революции устраиваются агитаторами. Агитаторы — это люди, которые, будучи недовольны существующими условиями и желая их изменить, трудятся над достижением этой цели. Их бывает немало в каждый революционный период; они сами представляют собой продукт существующего брожения и недовольства. Но десятки и сотни тысяч людей не могут начать действовать только по призыву какого-нибудь агитатора. Большинство людей ставят безопасность превыше всего; они не хотят также рисковать тем. что имеют. Но когда экономические условия таковы, что их страдания день ото дня усиливаются и жизнь становится почти невыносимым бременем, тогда даже слабые люди бывают готовы идти на риск. Именно тогда они начинают прислушиваться к голосу агитатора, который, как им представляется, указывает выход из бедственного положения. Во многих моих письмах я рассказывал тебе о бедствиях народа и восстаниях крестьян. В каждой стране Азии и Европы происходили эти крестьянские восстания, которые часто приводили . к большим кровопролитиям и заканчивались жестоким подавлением. Бедственное положение толкало крестьян на революционные выступления, но обычно у них не было ясного сознания своих целей. Из-за этой неясности мысли, из-за отсутствия идеологии их усилия часто заканчивались неудачей. Во Французской революции мы впервые встречаем новое явление — по крайней мере впервые в таких широких масштабах,— соединение идей и экономической необходимости для революционного действия. Там, где такое соединение возникает, происходит действительная революция, а действительная революция оказывает влияние на весь строй жизни и общества — политический, социальный, экономический и религиозный. Именно это мы видим во Франции в последние годы восемнадцатого столетия. Я рассказывал уже тебе о роскоши французских королей, их бездарности и развращенности и об изнуряющей бедности простых людей. Я рассказывал также кое-что о брожении, происходившем в умах французов; о новых идеях, выдвинутых Вольтером, Руссо, Монтескьё и многими другими. Итак, было два процесса — экономический упадок и формирование идеологии; они происходили одновременно и взаимодействовали друг с другом. Требуется длительное время для возникновения идеологии у народа, так как новые идеи проникают в народ лишь постепенно, и лишь немногие охотно расстаются со старыми предрассудками и понятиями^ Довольно часто случается, что к тому времени, когда новая идеология утверждается и народ наконец успешно воспринимает новый круг идей, эти идеи сами оказываются уже несколько устаревшими. Интересно отметить, что идеи французских философов восемнадцатого столетия были основаны на допромышленпой эре в Европе; почти в это же время в Англии пачиналась промышленная революция, и она до такой степени изменяла производство и жизнь, что в действительности лишала основы многие новые французские теории. Промышленная революция получила подлинное развитие лишь позднее, и французские философы, разумеется, не могли угадать, что произойдет в будущем. Таким образом, их идеи, на которые в значительной мере опиралась идеология Французской революции, оказались частично устаревшими к тому времени, когда появилась крупная промышленность. Как бы там ни было, ясно, что эти идеи и теории французских философов оказали могучее воздействие на революцию. В прошлом было много примеров, когда действия масс выливались в стихийные возмущения и восстания, теперь это был замечательный пример действий сознательных масс, вернее, масс, которыми руководили сознательно. Этим объясняется важное значение этой Великой революции во Франции. Я рассказывал тебе, что Людовик XV наследовал своему прадеду Людовику XIV в 1715 году и правил пятьдесят девять лет. Ему приписывают слова: «После меня — л^оть потоп!»; он и действовал в соответствии с ними. Предаваясь веселью, он привел свою страну на край пропасти. Он не извлек уроков из Английской революции и казни английского короля. В 1774 году его сменил на престоле его внук — Людовик XVI, человек довольно глупый и безрассудный. Его супругой была Мария-Антуанетта, сестра императора из австрийского дома Габсбургов. Она также была весьма недалекой, но обладала некоторым упрямством, и Людовик XVI был целиком под ее каблуком. Она даже в большей мере, чем Людовик, была проникнута идеей о «божественном праве королей» и ненавидела простой народ. Оба они вместе, и жена и муж, сделали все, чтобы народ возненавидел идею монархии. У французского народа даже после начала революции не было ясности по вопросу о монархии, но Людовик и Мария- Антуанетта своими безрассудными действиями сделали неизбежным установление республики. Хотя даже более умные люди, чем они, мало что смогли бы сделать. Точно так же и русский царь и царица вели себя удивительно безрассудно накануне русской революции 1917 года. Любопытно, как эти люди глупеют по мере углубления кризиса и тем самым способствуют собственной гибели. Есть знаменитая латинская пословица, которая прямо относится к ним: quern deus perdere vult, prius dementat — кого боги хотят погубить, того они прежде лпшают разума. Существует почти точный эквивалент этой пословицы на санскрите: vinash kale viparit buddhl. Одной из опор монархии или диктатуры часто бывает военная слава. Как только в стране возникают трудности, король или правящая клика пускается в военные авантюры за пределами страны, чтобы отвлечь умы людей. Но для Франции результаты военных авантюр оказались очень плохими. Семилетняя война принесла Франции поражение и .тем самым нанесла удар монархии. Банкротство надвигалось все ближе и ближе. Участие Франции в американской войне за независимость повлекло за собой новые расходы. Где было взять все эти деньги? Дворянство и духовенство имели привилегии, они были освобождены от налогов, и у них не было намерения отказываться от привилегий. И все же деньги надо было собирать не только для выплаты долгов, но и для расточительства двора. Ну а каково же было положение масс или народа? Я приведу тебе описание, которое дает Карлейль, английский историк Французской революции.
У него, как ты заметишь, своеобразный стиль, но картины, нарисованные его пером, часто производят сильное впечатление. «С трудовым людом дело опять-таки обстоит нехорошо. К несчастью! Ибо тех, кого мы сваливали вместе в одну кучу, в некое единое неясное целое, в чудовищную, но неопределенную и чуждую нам «каналью» или в более человечные «массы», их от двадцати до двадцати пяти миллионов. Массы, конечно; но удивительное дело, если вы усилием воображения последуете за ними по всей широко раскинувшейся Франции в их глиняные хижины, хибарки, в мансарды, то увидите, что массы целиком состоят из единиц. И каждая единица имеет свое собственное сердце и печали; вот она стоит, покрытая лишь собственной кожей, уколи ее, и она начнет кровоточить». Как это описание подходит не только для Франции 1789 года, но и для Индии 1932 года! Не так ли многие из нас сваливают в одну кучу «массы» Индии, десятки миллионов крестьян и рабочих, и думают о них, как о каком-то несчастном, неуклюжем животном? Вьючными животными были они долгие годы и до сих пор остаются такими. Мы им «симпатизируем» и покровительственным тоном говорим о необходимости заботиться об их благе. Но мы едва ли думаем о личностях и человеческих существах, не так уж сильно от нас отличающихся. Следует помнить о том, что в своих глиняных лачугах они ведут свою собственную жизнь и ощущают голод, холод и боль точно так же, как и все мы. Многие наши политики, изучившие право, думают и рассуждают о конституциях и тому подобном, забывая о человеческих существах, для которых пишутся конституции и законы.. Политика для миллионов наших обитателей глиняных лачуг и городских трущоб означает еду для голодных, одежду и кров. Таким было положение во Франции при Людовике XVI. В самом начале его правления вспыхнули голодные бунты. Они продолжались несколько лет, затем после перерыва начались крестьянские волнения. Во время одного из этих продовольственных бунтов в Дижоне губернатор сказал голодающим: «Трава уже выросла, ступайте на поля и паситесь!» Великое множество людей превратилось в профессиональных нищих. Было официально объявлено, что в 1777 году во Франции насчитывался один миллион сто тысяч нищих. Нам неизбежно приходит на ум Индия, когда мы думаем о бедности и нищете! Крестьяне испытывали голод не только из-за отсутствия пищи, но также из-за отсутствия земли. При феодальной системе собственниками земли были дворяне, и к ним поступала большая часть дохода с земли. У крестьян не было ясных идей, не было ясной цели, но они хотели владеть своей-землей и ненавидели эту феодальную систему, которая давила их, они ненавидели дворян и духовенство, а также (вспомним опять-таки Индию!) соляной налог — габель, который был особенно ощутим для бедняков. Таким было положение крестьянства, и тем не менее король ц королева требовали денег. У правительства не было денег на расходы, и долги росли. Марии-Антуанетте дали прозвище «мадам Дефицит». Не было уже никакой возможности получить еще денег. Наконец, Людовик XVI, не зная, как быть дальше, созвал в мае 1789 года Генеральные штаты. Это учреждение состояло из представителей трех классов или, как их называли, сословий королевства: дворянства, духовенства и общин. По своему составу оно, таким образом, не очень отличалось от английского парламента с его палатой лордов, состоявшей из дворян и духовенства, и палатой общин. Но между ними были и большие различия. Английский парламент собирался более или менее регулярно в течение нескольких сот лет и обладал устойчивыми традициями, правилами и методами работы. Генеральные штаты собирались редко, и у них не было традиций. Оба учреждения представляли высшие классы, и английская палата общин даже в большей мере, чем общины [третье сословие. — Ред.] в Генеральных штатах. Крестьянство нигде не было представлено. 4 мая 1789 года король открыл в Версале заседание Генеральных штатов. Но королю скоро пришлось пожалеть о том, что он вообще собрал вместе представителей трех сословий. Третье сословие — то есть общины, или средний класс,— закусило удила и настаивало на том, что никакие налоги не должны собираться без его согласия. Перед ними был пример Англии, где палата общин добилась этого права. Перед ними был также недавний американский пример. Они весьма ошибочно полагали, что Англия — свободная страна. На деле это было заблуждением, так как в Англии господствовал и ею управлял класс земельных собственников. И само представительство в парламенте было его монополией благодаря чрезвычайно ограниченной избирательной привилегии, то есть праву голоса. Однако, как ни мало требовало третье сословие, или общины, это было слишком много для короля Людовика. Он велел изгнать их из зала. Депутаты не собирались расходиться. Они тотчас же собрались поблизости, в Зале для игры в мяч, и дали клятву не расходиться до тех пор, пока не учредят конституцию. Это событие известно как «клятва в Зале для игры в мяч». Затем наступил критический момент, когда король попытался приме- пить силу и его собственные солдаты отказались повиноваться его приказу. Как это всегда бывает при революциях, критический момент наступает тогда, когда армия, представляющая главную опору правительства, отказывается стрелять в своих братьев в толпе. Людовик был напуган и пошел на уступки, а затем с присущим ему безрассудством повел интриги, стремясь получить иностранные полки, чтобы стрелять в собственный народ. Это было уж слишком для народа, и в памятный день 14 июля 1789 года он поднялся в Париже, захватил тюрьму Бастилию и отпустил на волю всех узников. Падение Бастилии — великое событие в истории. С него началась революция; оно послужило сигналом для народных восстаний по всей стране; оно предвещало конец старого порядка во Франции, конец феодализма, великой монархии и привилегий; оно служило страшным и ужасающим предзнаменованием для всех королей и императоров Европы. Франция, которая дала образец великой монархии, давала теперь новый образец, и Европа была потрясена. Одни взирали на происходящее со страхом и трепетом, но многие другие видели в нем надежду и обещание лучших перемен. 14 июля с этого времени день национального праздника Франции и ежегодно отмечается по всей стране. 14 июля было свидетелем того, как Бастилия пала под натиском парижской толпы. Но настолько слепы бывают люди, стоящие у власти, что накануне вечером, 13 июля, король устроил празднества в Версале, с танцами и пением, где провозглашались тосты перед королем и королевой в честь близкой победы над мятежным Парижем. Странно, какой огромной властью над умами в Европе обладала монархическая идея. Мы в наше время привыкли к республикам и едва ли принимаем королей всерьез. Немногие короли, которые все еще сохранились в мире, ведут себя чрезвычайно осмотрительно, дабы их не постигла беда. Однако даже при этом многие выступают против идеи монархии, так как она сохраняет деление на классы и поощряет исключительность и снобизм. Но не так обстояло дело в Европе восемнадцатого столетия. Людям того времени довольно трудно было представить себе страну без короля. Поэтому так и случилось, что, несмотря на глупость Людовика и на его попытку бросить вызов, тогда еще никто не говорил о его. свержении. Почти два года во Франции мирились с ним и его интригами, и только тогда, когда он попытался бежать и был пойман, Франция решила обойтись без короля. Но это случилось позднее. Тем временем Генеральные штаты превратились в Национальное собрание, и король стал отныне считаться конституционным, или ограниченным, монархом, то есть королем, который делает то, что ему говорит [Национальное. — Ред.] собрание. Но ему была ненавистна мысль об этом, еще более была она ненавистна Марии-Антуанетте, а народ Парижа был не слишком преисполнен любви к ним и подозревал их во всякого рода интригах. Версаль, где тогда находился двор короля и королевы, был слишком далеко от Парижа, чтобы народ столицы мог следить за ними. Рассказы и слухи о пирах и роскоши в Версале еще более возбуждали голодных парижан. И вот короля и королеву препроводили в Тюильрийский дворец в Париже в сопровождении одной из самых удивительных процессий. Я продолжу историю Французской революции в своем следующем письме.