Итак, усилия христианства направлены как на различие, так и на единство. Связь между ними не является произвольной, проводится не ради одной симметрии. Поэтому важно напомнить, что если идет это усилие по двум направлениям, то проистекает оно из одного источника.
Операционально проведение различия и осуществление единства образуют единую систему. Единство и различие суть следствия того, чтб было поставлено мною в центр европейской культуры, а именно, ее вторичности. Так как я пользовался термином «римство» для обозначения данной установки, то здесь требуется еще раз показать «римский» характер христианства. С одной стороны, идея воплощения образует единство с религиозной вторичностью; с другой стороны, идея разделения временного и духовного формирует единство с культурной вторичностью. В христианстве идея воплощения предполагает, что Христос не есть некий «человек божий» вообще, частный случай общего закона, согласно которому всякое существо должно пройти стадии ,земной жизни. Божество, человеческой версией коего Он является, стоит вне этого закона воплощения. Он является Сыном Бога Израиля, определяемого как нечто не-человеческое. В христианстве воплощение имеет смысл именно потому, что это воплощение Бога, Который не может быть человеком. Это и не чуждый миру Бог гностиков, приходящий в мир извне. Напротив, Сын Божий пришел в мир как «во своя прииде» (Иоанн 1,11). Он не приходит «вдруг», — но как бы завершая союз между Богом и людьми, записанный как Закон и поминаемый пророками. Он непостижим без истории Израиля. Воплотившийся является Мессией Израиля и сыном его Бога. Исповедание бо го воплощения имеет для христианства два следствия: с одной стороны, вера в воплощение самым радикальным образом противопоставляет христианство иудаизму; с другой стороны, самое утверждение этой веры предполагает, что воплощается именно Бог Израиля.
Вторичность и воплощение оказываются одновременно причиной и следствием друг к другу. Здесь очевиден парадокс: вторичность христианства по отношению к Израилю не делает воплощение чем-то «вторичным». Оно остается событием уникальным и непревзойденным: с одной стороны, потому, что второе по времени вовсе не обязательно будет таковым по существу (в данном случае, исповедуемое христианами Слово, ставшее плотью, есть то Слово, коим «в начале» был сотворен мир). С другой стороны, именно вторичность воплощения по отношению к Израилю удостоверяет его абсолютный характер. Что же касается разделения сфер временного и духовного, то уже было отмечено, что оно объясняется двойственностью истоков западной цивилизации (греки и иудеи). Этим не объясняется, почему было два источника, — иначе говоря, почему один из них не элиминировал другой. Христианству не было нужды переделывать заново то, что уже возникло в языческом мире, — скажем, право или политические институты, — либо то, что вошло в его бытие, — как языки и культуры. Оно наложилось на уже существующее. То, что христианство привилось к дереву цивилизации, организованной в соответствии с собственными законами, что ему не приходилось создавать новое политическое единство (например, соединять ранее разъединенное), сразу задало модель разделения двух областей. Формирующаяся общность (Церковь) не должна была подменять собой уже существующее. На протяжении истории она принимала на себя гражданские дела лишь в случае неспособности к действию властей предержащих.