Последний ПОДВИГ «графа ИСТОРИИ»

неопытность двадцатидевятилетнего

Николая — Н.

121

дыдущего царствования»118. Он, по выражению историка М. Погодина, стремился «застраховать судьбу своего Отечества и желал, чтобы преемник Александра избегнул ошибок предыдущего царствования и исправил зло, им причиненное». Критика Александра была настолько резкой, что однаж-ды Николай в присутствии Марии Федоровны Воскликнул: «Пощадите, пощадите сердце матери, Николай Михайлович!» В ответ последовало: «Я говорю не только матери государя, который скончался »но матери госу-

даря, который готовится царствовать!» Карамзин передал Николаю копию своей «Записки о древней и новой России» под названием «Сравнение царствований Петра I, Екатерины II и Александра I», и тот сохранил ее в своем

личном архиве119 .

О том, насколько Николай доверился Карамзину, свидетельствует то, что именно ему (правда, и Сперанскому тоже) было поручено составить Манифест о восшествии на престол.

14 декабря 1825 г. стало днем для Карамзина роковым. «Мирный историограф», как он сам себя назвал, метался по Сенатской площади в распахнутой шубе и «жаждал пушечного грома», — особенно после того, как в ответ на увещевания из толпы в него полетели поленья. День на морозе — и сильная простуда, от которой окончательно излечиться не удалось. Николай назначил Карамзину весьма значительное содержание и даже выделил специальный корабль, который доставил бы больного в Италию, но корабль не дождался своего единственного пассажира. Весной 1826 г. Карамзин умер. Тем не менее косвенным признанием авторитета историографа было принятие на службу — именно для деятельности, предназначавшейся Карамзину, — его молодых единомышленников, знакомых еще по литературному обществу «Арзамас», Д. Н. Блудова и Д. В. Дашкова, а чуть позже — С. С. Уварова. На исходе земной жизни Карамзин застал начало государственной деятельности своего коронованного слушателя. Особенный восторг вызвало у него создание II Отделения Его Императорского Величества канцелярии — учреждения, предназначенного для систематизации и публикации законов Российской империи. «Вот это совершенно согласно с моими убеждениями, — восклицал Карамзин. — Я всегда думал: как можно составлять законы, не зная всех тех, какие у нас есть и были. Надобно прежде знать свое; надобно собрать все без исключения и потом уж отделить все то, что действительно имеет в настоящее время обязательную силу: так составится верный свод по крайней мере того, что существует».

122