«Критические марксисты» о движущих силах исторического процесса

Ортодоксальная марксистская теория, с точки зрения критических марксистов, не позволяла достойно разрешить этические вопросы. По их мнению, классовый подход к этике означал отрицание самостоятельной ценности морали и нравственности, а такой этический релятивизм в конечном счете оборачивается разрушительными последствиями для личности и общества.

Чтобы дополнить марксистскую теорию исторического процесса этической составляющей, «критические марксисты» пытались объединить марксизм и неокантианство, быть «одновременно сторонниками критической философии и материалистического понимания истории» . В марксизме их привлекал исторический оптимизм, вера в прогресс; а неокантианство, как считали они, поможет избежать «научной безнравственности» — релятивизма, при котором нормы познания и этические ценности рассматриваются как преходящий результат общественных отношений. «Служа в жизни интересам определенного класса, нельзя, сознательно стремясь к истине, в то же время рассматривать существующее, как таковое, с классовой точки зрения», — так формулировал свое кредо П.Б.Струве .

С позиций критического марксизма была написана дебютная работа Н.А.Бердяева «Субъективизм и индивидуализм в общественной философии: Критический этюд о Н.К.Михайловском» (1901 г.), посвященная проблемам философии истории и теории прогресса. Эта работа открывала новую страницу в многолетнем споре между русскими марксистами и народниками; Бердяев подвергал здесь критике теоретические постулаты субъективной школы. Молодой мыслитель стремился доказать, что цели политической борьбы и нравственные идеалы человека зависят не от индивидуального выбора, но от объективных исторических условий. «Почему демократический идеал выше буржуазного, почему лучше, чтобы сердце приятно билось при словах — справедливость и благо народа, чем при словах — кнут и обуздание? Почему субъективная нравственность той общественной группы, которой мы сочувствуем, выше и человечнее нравственности других групп, которые теперь господствуют, но не возбуждают в нас особенного сочувствия?.. Нам могут сказать, что нельзя доказать этих преимуществ, что их надо почувствовать... Но неужели нет никакой объективной санкции?» .

В поисках объективной санкции нравственного и социального идеала Бердяев пользовался методикой марксистской социологии: он охотно соглашался с утверждениями типа «в человеке мыслит совсем не он, — но его социальная группа»; «в классовом обществе нравственность всегда носит классовый характер» . Но в то же время Бердяев хотел избежать узости ортодоксального классового подхода, введя в свою философию категории с общечеловеческим содержанием. Согласно его концепции, исторический процесс следует рассматривать как постепенное и бесконечное проникновение в жизнь человечества абсолютных логических норм (истины), этических норм (добра) и эстетических норм (красоты) . Хранителем этих абсолютных норм является «трансцендентальное логическое сознание», которое по отношению к индивидуальным и классовым сознаниям выступает как сознание всеобщее, родовое. Сами абсолютные нормы в ходе исторического процесса не изменяются, они вечны: «Закону развития подчинено только индивидуально-психологическое сознание, трансцендентальное же

логическое сознание абсолютно и неизменно»49.

Центральный исторический конфликт, согласно концепции «Субъективизма и индивидуализма в общественной философии», — это конфликт между сущим и должным, то есть между реальным классовым сознанием, меняющимся в соответствии с историческими условиями, и абсолютными априорными нормативами истины, добра и красоты . Субъективная психология может затруднить постижение истины для определенных социальных групп: «например, то понимание капиталистического общества, которое считает капитализм исторически преходящей формой хозяйства, несомненно вредно для общественных классов, заинтересованных в сохранении капитализма. Поэтому оно оказывается психологически для них недоступным»... «Всякий общественный класс, приговоренный к смерти объективным ходом вещей, прибегает ко лжи, фальсификации, иллюзии - все это для него психологически обязательно» . Однако победа в классовой борьбе будет принадлежать тому классу, который достигнет «наибольшей гармонии между объективным познанием и субъективным отношением к жизни»; истина, логически обязательная для всех, «исторически, как известная теория, принимает классовый характер и может сделаться как бы монополией какого-нибудь класса» . Таким образом, с каждым новым историческим витком побеждают носители все более высокого идеала. Смена общественно-экономических формаций на самом деле представляет собой постепенное восхождение человечества ко все более полному познанию истины, добра и красоты; процесс этот по своей сути бесконечен.

Можно констатировать, что уязвимым пунктом историософской концепции Бердяева, предложенной в первом труде философа, был ее абстрактно-теоретический характер, оторванность от конкретного исторического опыта: подобные оптимистические историософские схемы оказываются хрупкими при соприкосновении с исторической практикой. Действительно, осуществись гипотетическое предположение самого Бердяева («Представим себе такой случай: социальное развитие самым явным образом ведет к результатам для меня отвратительным, например, к новым, более утонченным формам эксплуатации и рабства»...) — и вся аргументация философа, как понимал он сам, «неизбежно рушится» . Но тогда, в 1901 г., молодой Бердяев был совершенно убежден, что развитие человеческого об- щества совершается по восходящей линии, без зигзагов и возвращения назад: «общественный строй, который мы считаем своим идеалом, непременно наступит, он будет неизбежным результатом имманентной законосообразности исторического процесса» .

Вера в закономерный и неизбежный прогресс позволила Бердяеву парадоксальным образом соединить, казалось бы, несовместимые идеи: с одной стороны, общечеловеческую, внеклассовую этику; с другой — учение о классовой борьбе как о движущей силе общественного развития. «Теория прогресса, - уверенно заключает Бердяев, — есть мост, соединяющий воедино две половины правды, правду-истину и правду-справед- ливость» .

Концепция Бердяева послужила отправной точкой для теоретических размышлений другого приверженца критического марксизма, П.Б.Струве, который дал работе Бердяева высокую оценку и написал к ней развернутое теоретическое предисловие. В этом предисловии Струве выразил полную солидарность с попыткой своего коллеги показать самостоятельное значение абсолютных ценностей в процессе общественного развития, их независимость от преходящих классовых конфликтов. Но, по мнению Струве, Бердяев не разрешил главного противоречия своей работы. Каким образом человек — носитель классового сознания — может в то же самое время сознавать историческую ограниченность своего сознания и стремиться к более высокому представлению об истине, добре, красоте? Как считал Струве, ответ на данный вопрос возможно дать только при следующем условии: следует признать существование «нравственного миропорядка, независимого от субъективного сознания», и «субстанциальное бытие» «мирового духа», который является вечным хранителем абсолютных ценностей . Показателен сам термин «мировой дух»: в философской традиции XIX века то был один из условных терминов для обозначения Бога.

Таким образом, «Предисловие» Струве к работе Бердяева стало свидетельством колоссального теоретического переворота: недавние «критические марксисты», попытавшись найти общечеловеческую, внеклассовую этику, пришли не просто к идеализму, но к религиозной философии. И, если Струве пришел к ней чисто логическим путем (да и позднее его религиозные убеждения отличались холодной рационалистичностью), то Бердяев и Булгаков в первые годы XX века пережили эмоционально яркое религиозное обращение. Этих двух мыслителей к религии привели размышления над «проклятым вопросом» Ф.М.Достоевского о «цене гармонии», заставившие их в конце концов разочароваться в атеистической концепции прогресса. Как неоднократно утверждали Бердяев и Булгаков в своих работах, материалистические и атеистические концепции прогресса безнравственны по своей сущности, поскольку «ложная религия прогресса» сулит борющемуся и страдающему человечеству лишь одну награду — блаженство грядущих поколений на могилах пожертвовавших собой отцов. Для обоснования же общечеловеческих ценностей и общечеловеческой этики, считали мыслители, необходима вера в бессмертие души, во всеобщее Воскресение: «Если каждое индивидуальное человеческое существо не будет вечно жить, не будет уготовлена ему высочайшая радость, сила и совершенство, то да будет проклята грядущая радость, сила и совершенство безличного мира, будущего человечества» . История критического марксизма как особого интеллектуального течения на этом заканчивалась: начиналась история русского религиозного Ренессанса начала XX века.

Со стороны приверженцев классической марксистской доктрины теоретические искания Бердяева, Булгакова и Струве вызвали резкую отповедь; характерно, что российские социал- демократы безоговорочно осуждали не только религиозно-ме- тафизические искания «критических марксистов», но и саму их попытку дополнить марксистское учение внеклассовой этикой. «Никакой официальной системы нравственности марксизм, поскольку мне известно, никогда не выставлял, — писала В.И.Засулич в 1902 г. — Но что у социал-демократии, у организованного и борющегося пролетариата есть общеобязательные нравственные требования, - это несомненно. Солидарность — основное требование этой нравственности. Не делай ничего идущего вразрез с интересами того целого, к которому принадлежишь, как бы ни было это для тебя лично нужно, - таково минимальное требование солидарности. Делай все от тебя зависящее для общего дела, не щади для него ничего личного, умри за него, если понадобится, - таково максимальное требование... Пользой, благом того целого, с которым личность соединена общей целью, определяются все требования» . Безусловно, подобные возражения с позиций партийно-классового макиавеллизма и требования подчинить личную совесть логике классовой борьбы лишь укрепляли бывших «критических марксистов» в их «решимости, — как писал Булгаков, — совершить наконец безумный для мудрости мира прыжок на другой берег, "от марксизма" и всяких следовавших за ним измов к... православию» .

Дольше других из плеяды критических марксистов придерживался марксистской платформы М.И.Туган-Барановский: как и его соратники, он стремился дополнить марксизм общечеловеческой этикой, но не уходил при этом в сферу религиозной метафизики, считая нужным оставаться в рамках научно-пози- тивного понимания мира. Соответственно и в термин «идеализм» Туган-Барановский вкладывал несколько иное содержание, чем его соратники по критическому марксизму: для него «идеализм» означал «борьбу за сознательно выбранный идеал» . Именно проблема формирования человеческих идеалов и стала одной из центральных проблем, смысловым стержнем его творчества.

Философским дебютом Туган-Барановского (к тому времени — известного экономиста) стал цикл статей «Утопический и критический социализм», которые в 1901-1902 гг. были опубликованы на страницах журнала «Мир Божий». В этом труде Туган-Барановский оспорил расхожее мнение марксистов о том, что «научный социализм» К. Маркса стоит выше «утопического социализма» Ш.Фурье, Р.Оуэна, А.Сен-Симона. «Наука и утопия отнюдь не являются противоречащими понятиями, — писал Туган-Барановский. — Утопия не есть вздор или нелепость. Утопия — это идеал... И идеал, и наука в равной мере необходимы для жизни. Идеал дает нам верховные цели нашей деятельности; наука указывает средства для осуществления этих целей» ; поэтому, если науку можно сравнить с фонарем, освещающим дорогу, то идеал — это звезда, указывающая направление пути. Только идеал «светлого, лучезарного, гармоничного будущего», как был убежден русский марксист, может звать людей на борьбу; только идеал способен придать цельность миросозерцанию общественной группы или отдельного человека. «Великая борьба требует и великого напряжения сил личности. Откуда же человеческой личности можно взять эти силы, как не из преданности идеалу? Без энтузиазма, без бескорыстного религиозного подчинения себя, своей личности, всех интересов, всей своей жизни чему-то более высокому, чем мы сами, нельзя достигнуть великих социальных целей... Только идеал — прекраснейшее достояние духа — может порождать энтузиазм» . И далее: «Ни для чего в мире не согласится человек с нравственно развитым сознанием поступиться своим идеалом, который есть единственное верховное, чистейшее и прекраснейшее благо, единственная абсолютная ценность, ...то, ради чего всем можно пожертвовать, но что само никогда, ни для кого и ни для чего не может быть предметом жертвы» . Поэтому, заключает Туган-Барановский, «насколько творчество выше критики, настолько утописты выше своих продолжателей — критиков капиталистического строя — Прудона, Родбертуса, Маркса» .

Но, выдвинув этот постулат, Туган-Барановский должен был разрешить вытекающую отсюда теоретическую проблему: являются ли человеческие идеалы только лишь оформлением и отражением классовых интересов, побочным продуктом классовой борьбы, — или в них отражаются иные, вечные потребности человеческого духа?

В работе «Теоретические основы марксизма», опубликованной в 1905 г., Туган-Барановский заявил, что, как и прежде, принимает в марксизме экономическую теорию, понятие производительных сил, учение о классовой борьбе, отношение к практике как к критерию истины; но при этом, — продолжал мыслитель, - он считает историческую концепцию Маркса совершенно несостоятельной с этической точки зрения. «Характерной особенностью психологических воззрений автора "Капитала" является чрезвычайно упрощенное представление о движущих силах человеческого духа, сильно напоминающее философию эпохи великой революции.

Однако критика марксизма у Туган-Барановского носила не только отрицательно-разрушительный, но и конструктивный характер. Приведя критические возражения против исторической концепции Маркса и Энгельса, он писал: «Не следует ли из этого, что материалистическое понимание истории должно быть просто отброшено, как односторонняя и ошибочная историко-философская система? Я этого не думаю. Я думаю, наоборот, что система эта, после некоторой реконструкции, может стать вполне пригодным орудием научного исследования» .

Пытаясь построить собственную теорию исторического процесса, Туган-Барановский исходил из того, что «человеческая история есть нечто несравненно более высокое, чем простая борьба общественных групп за средства к жизни» , а человеческая натура гораздо шире и разнообразнее, чем считал Маркс. По мнению российского ученого, в исторической концепции должны быть отражены не только экономические интересы людей, но и другие потребности человека, которые тоже могут быть мощными побудительными мотивами социальной деятельности. В их числе мыслитель предлагал выделять «эгоальтруис- тические потребности» (стремление к власти и славе); «симпатические инстинкты и потребности» (чувство общественной солидарности, которое, по мнению Туган-Барановского, является важнейшей психологической основой человеческого общества); наконец, «потребности, не основанные на практическом интересе» — любознательность и вырастающее из нее бескорыстное стремление к истине; эстетическое чувство; религиозную потребность . Высшим и наиболее чистым стимулом деятельности людей Туган-Барановский считал сознание нравственного долга, которое по самой сути своей не может быть классовым: «в признании этого принципа, нравственного долга как такового, сходятся все люди с нравственным сознанием, без различия классов и профессий» .

Восприятие человеческих потребностей во всем их многообразии как движущей силы исторического развития позволило Туган-Барановскому предложить собственную «формулу прогресса»: «Исторический прогресс, — заключал он, — именно и заключается в одухотворении человечества, в перемещении центра тяжести человеческой жизни из низших физиологических потребностей поддержания жизни в область высших духовных потребностей» .

Таким образом, Туган-Барановский (как и Бердяев) полагал, что теория классовой борьбы совместима с представлениями об общечеловеческой морали: связующим звеном между ними он считал социальные идеалы. «Определенный общественный идеал побеждает лишь тогда, — писал Туган-Барановский, — когда он одновременно удовлетворяет интересам мощных социальных групп, и, в то же время, соответствует господствующему моральному сознанию» .

Представление о человеческих идеалах как о движущей силе исторического процесса нашло отражение и в экономических работах Туган-Барановского. Так, в статье «Крушение капиталистического строя как научная проблема» (1904 г.) Туган-Ба- рановский подверг скрупулезному критическому анализу марксистскую теорию Zusammenbruch — общего кризиса капитализма. Выводы, сделанные русским экономистом, совпали с заключениями виднейших «ревизионистов» того времени, Э.Бернштейна и П.Б.Струве: они гласили, что капиталистический строй гораздо более жизнеспособен, чем казалось когда-то основоположникам марксизма. В частности, Туган-Барановс- кий доказывал, что обе попытки теоретически обосновать неизбежность крушения капитализма, предложенные Марксом и Энгельсом: теория недостаточности рынков для капиталистического производства и теория падения процента прибыли, - оказались несостоятельными . Капитализм, как считал Туган- Барановский, не сможет погибнуть сам собой, в силу собственных внутренних противоречий; этот строй может быть свергнут только сознательной волей людей, борющихся за более высокий социальный идеал. Соответственно и основное внутреннее противоречие капитализма Туган-Барановский трактовал как проблему этического ранга: «Противоречие это заключается в том, что капитализм делает из рабочего человека простое хозяйственное средство и в то же время ведет к распространению правовых воззрений, признающих всякую человеческую личность без различия высочайшей целью в себе» . Социализм, как считал российский экономист, победит лишь в том случае, если сможет противопоставить капитализму более привлека- тельный этический идеал.

Для самого Туган-Барановского социализм оставался высшим идеалом на протяжении всей жизни мыслителя. В своей последней крупной теоретической работе «Социализм как положительное учение», написанной летом 1917 года, Туган-Ба- рановский обращал внимание читателя на тот факт, что «история общественной мысли начинается с социализма»: первый в истории человечества опыт описания идеального общественного строя, «достойного богов», — диалог Платона «Государство», — рисует образ социалистического общества. «Социализм оказывается, следовательно, надысторическим идеалом человечества — этот строй, увлекший своею гармоничной прелестью лучшего представителя древней эллинской культуры, сохранил свою обаятельную силу и для современного европейца, несмотря на глубочайшие различия современного социального строя сравнительно со строем эллинского общества» .

Но, по мнению Туган-Барановского, и социалистический идеал также содержит в себе свои внутренние противоречия; дело в том, что социалистический идеал совместим как с гуманистическим мировоззрением, так и с мировоззрением антииндивидуалистическим. Для последовательного гуманиста «каждый человек есть единственный в своем роде... бесконечно сложный мир, микрокосм», который «имеет сам по себе бесконечную ценность»; соответственно «верховной ценностью человеческого общества является достижение не наибольшего счастья большинства, но наибольшей высоты человеческой личности, наибольшего внутреннего богатства духовного содержания человека» . Таков был, по убеждению Туган-Барановского, социалистический идеал А.И.Герцена. Другой же вариант социалистического мировоззрения «равнодушен к особенностям каждого человека и видит в человеческой личности просто общественный атом... Своеобразие отдельных людей [для сторонников этого мировоззрения] не представляет, само по себе, ка- кой-либо самостоятельной ценности и поэтому, если интересы большинства требуют пожертвования этим своеобразием, то общество должно смело решаться на это. Счастье большинства — вот верховный критерий, которым должна измеряться ценность всякого общественного строя» . По мнению Туган- Барановского, «антииндивидуалистический», «мещанский» социализм воплотился в доктринах Платона, К.Маркса, Н.Г.Чер- нышевского; логику такого социализма — истребление свободы личности во имя счастья покорного большинства — пророчески угадал Ф.М.Достоевский в своей «Легенде о Великом Инквизиторе» .

Именно поэтому в своих собственных этических исканиях Туган-Барановский пытался соединить два мотива: с одной стороны, представление о социалистическом строе как о воплощении разума и справедливости, с другой, — отношение к человеческой личности как к верховной ценности мира. Основой нравственного закона Туган-Барановский считал идею бесконечной ценности каждой отдельно взятой человеческой личности и родственную ей идею равноценности человеческих личностей («Если вообще личность человека может быть святыней, то личность всякого человека без различия... Или все личности священны, или никакая из них» ). Как был убежден мыслитель, доказать эти идеи логическим путем невозможно; их можно только постулировать как аксиомы (вариант Канта) или принять как элемент религиозной веры (вариант Достоевского). Сам Туган-Барановский считал, что этическая философия Канта и религиозно-нравственное учение Достоевского естественным образом дополняют друг друга: «Вне Бога и человек утрачивает свою бесконечную ценность... Нравственный закон самым фактом своего существования требует признания Бога» . Как можно заключить, Туган-Барановский несколько позже других критических марксистов прошел тем же самым путем философских исканий: попытка соединить марксистскую историософию с кантианской этикой заставила его в конце концов постулировать бытие Бога как трансцендентной гарантии нравственного закона.

Мысль о том, что в жизни общества одинаково важны «базис» и «надстройка», производительные силы и человеческие идеалы, воплотилась в предложенной Туган-Барановским концепции перехода к социализму. «Социализм возможен лишь на известной ступени общественного развития» , — писал он, доказывая, что для торжества социализма необходимы два важнейших условия: достаточный уровень развития производительных сил, который сделает возможным планомерное управление общественным хозяйством, — и достаточный уровень развития человеческой сознательности. Туган-Барановский достаточно прозорливо предупреждал, что при социализме, когда каждому члену общества будет гарантирован прожиточный минимум, будут утрачены важные стимулы труда — страх голода и нищеты, эгоистический хозяйственный интерес, — что может привести к катастрофическому падению производительности труда. Утраченные стимулы, как полагал экономист, могут быть заменены другими: «чувством солидарности каждого с остальными людьми», «развитым чувством долга», «непосредственной привлекательностью труда»; но эти новые человеческие качества требуют столь высокого уровня сознательности, что не возникнут сами собой — их необходимо целенаправленно воспитывать .

Как заключал мыслитель, «социалистическое хозяйство является чрезвычайно производительной, но вместе с тем чрезвычайно сложной — и поэтому хрупкой — социальной машиной, которая при хорошем управлении ею обещает чудеса, при плохом же управлении ведет к быстрому и неизбежному общественному крушению»: она сломается, как ломались сложные заморские машины в неумелых руках крепостных рабочих . Реалистичность мышления и проницательность российского экономиста выступают особенно рельефно, если сравнить приведенные выше рассуждения Туган-Барановского с теми страницами «Немецкой идеологии», где Маркс и Энгельс высказывали убеждение, что сознание людей изменится само собой при переходе к новому общественному строю, когда совершится пресловутый «прыжок из царства необходимости в царство свободы» .

Соответственно миссию подготовки общества к социализму, как считал Туган-Барановский, должно взять на себя кооперативное движение. Оно должно будет решить две задачи: подготовить экономическую базу для торжества социализма и воспитать людей в социалистическом духе. «Школу» кооперативов Туган-Барановский считал лучшим способом воспитания, нежели участие в революционной борьбе за социализм: «Современный социализм имеет узкоклассовый характер и его пафосом является преимущественно классовая вражда — на одном полюсе и классовая солидарность — на другом... Напротив, кооперативный пафос другой природы, и в нем гораздо сильнее звучат чистые, благородные струны человеческой души... Как и первые христиане, кооператоры надеются возродить мир не мечом и насилием, а общей дружной работой на пользу всех... По своим же целям кооперация, как и первое христианство, стоит выше каких бы то ни было классовых интересов» .

Безусловно, вся совокупность идей Туган-Барановского на этом этапе эволюции его воззрений самым существенным образом отличалась от классической версии марксизма. Но при этом мыслитель сохранил уважительное, лишенное враждебности, отношение к марксистской теории и идеологии. В 1916 году, в предисловии к работе «Социальные основы кооперации», Туган-Барановский писал, подводя итоги эволюции своих воззрений: «Мое отношение к Марксу остается прежним: отношением отнюдь не противника, но и не ученика, а самостоятельного исследователя. В своем научном мировоззрении я многое взял у Маркса, но многое и отвергнул, не считая себя обязанным идти чужими путями, но отыскивая свой собственный» .

Таким образом, социально-философская и историософская доктрина Туган-Барановского принадлежали к характерной для русской мысли традиции этического социализма. Вместе с такими властителями дум русской интеллигенции, как А. И. Герцен и П.Л.Лавров, Туган-Барановский решал проблемы общественного развития с позиций верховной ценности человеческой личности: социалистическое устройство общества представлялось ему не самодовлеющей целью, а способом обеспечить условия для развития человеческой личности.

При этом следует отметить, что философско-историческая концепция Туган-Барановского отличалась большей реалистичностью, чем концепция Бердяева и Струве. У Бердяева и Струве связующим звеном между общечеловеческой этикой и классовыми отношениями были абсолютные ценности, которые по существу своему внеисторичны и не подвержены изменениям; обосновать бытие этих абсолютных ценностей можно было лишь средствами идеалистической или даже религиозной философии. Туган-Барановский, как мы могли убедиться, также отстаивал религиозное происхождение абсолютных ценностей; но в то же время движущей силой исторического развития для него были многообразные, естественным путем возникшие человеческие потребности, в том числе и потребность людей «с нравственно развитым сознанием» в исполнении своего нравственного долга, в воплощении сознательно выбранных идеалов.

Итак, как мы могли убедиться, цель историософских пост- роений критических марксистов была общей: они стремились преодолеть классовую ограниченность и релятивизм классической марксистской теории, обосновав существование общечеловеческой этики, реализация требований которой является делом нравственного долга, а не классовых интересов.