Взаимосвязь экономического и демографического факторов исторического процесса

Как мы могли убедиться, появление марксистского направления в русской исторической науке рубежа XIX—XX веков стало продолжением и развитием многих тенденций русского позитивизма. Марксистов и позитивистов объединяло общее — но- мотетическое — восприятие задач исторической науки и характера исторического познания; и те, и другие сферой своих научных интересов считали социально-экономическую историю, обращая преимущественное внимание на массовые, повторяющиеся явления.

Демаркационная линия между русскими историками-пози- тивистами и их коллегами-марксистами пролегла не столько в сфере проблематики их трудов, сколько в сфере методологии: они смотрели на проблемы экономического развития общества сквозь призму разных научных принципов.

Позитивисты, анализируя экономическую историю, видели в экономике лишь одну из многих равноправных сторон исторического процесса. Для русских позитивистов, начиная с отца- основателя этого научного направления М.М.Ковалевского, историческая реальность слагалась из переплетения множества факторов — демографического, географического и климатического, экономического, психологического и так далее. Плюрализм факторов исторического процесса был основополагающим методологическим принципом русского позитивизма. Так, в труде «Современные социологи» М.М.Ковалевский критиковал те социально-философские и историко-философские учения XIX века, авторы которых пытались найти «первичный фактор» общественной жизни, выделить какую-либо сферу или аспект человеческой жизни в качестве ведущего, определяющего и объясняющего все остальное. Именно стремление к однозначным и упрощающим объяснениям, полагал Ковалевский, и порождает разногласия и взаимную нетерпимость между представителями различных социологических школ. «Говорить о факторе, то есть о центральном факте, увлекающем за собою все остальные, для меня то же, что говорить о тех каплях речной воды, которые своим движением обусловливают преимущественно ее течение... Социология в значительной степени выиграет, — доказывал мыслитель-позитивист, — если забота об отыскании фактора, да вдобавок еще первичного и главнейшего, постепенно исключена будет из сферы ее ближайших задач... если... она ограничится указанием на одновременное и параллельное воздействие и противодействие многих причин» .

Работы интеллектуального лидера первого поколения русских марксистов Г.В.Плеханова «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю», «Об "экономическом факторе"», «О материалистическом понимании истории» представляли собой попытку дать бой позитивистам на их собственной территории. Критикуя теорию факторов, Плеханов не отрицал, что в истории действует множество сил, а за каждым событием кроется запутанный узел причинно-следственных связей; согласно тонкому наблюдению Плеханова, при желании историк мог бы проследить, скажем, влияние стиля классицистской драмы Корнеля и Расина на политическую риторику времен Великой Французской революции. Но он был убежден, что историк, стоящий на марксистских позициях, ^должен искать причины преобладания тех или иных факторов . За игрой политических страстей нужно увидеть правовую систему общества; за правовыми нормами — классовые интересы . Ключ же к подлинному пониманию истории можно отыскать только в сфере экономических отношений. Экономика определяет разделение общества на классы, формирует правовую и государственную структуру, воздействует на психологию человека, на его нравственные убеждения и идеалы. История, — делает вывод Плеханов, — есть «история общественных отношений, обусловленных состоянием производительных сил в каждое данное время» .

Склонность к поиску первичного фактора, к четкой логической схематизации исторического процесса вполне отвечала настроениям образованных современников и на определенном этапе обеспечила марксизму интеллектуальное первенство. «На- слаждение стройностью, системой знаний [курсив мой — O.JL] и желание применить последние к жизни и отличают науку мало-мальски культурного человека от случайных, беспорядочных знаний дикаря» , — так в первые годы XX века писал об интеллектуальных потребностях своих современников Н.А. Рожков, называвший себя «сторонником материалистического понимания истории» . «Человеческий ум, — продолжал он, — неудержимо стремится к обобщению, к сведению всего на одно начало, и потому понятно, что, наряду с подобными опытами в области отдельных исторических вопросов, появляются и общие теоретические учения, имеющие целью обосновать исторический монизм, объяснить всю историю из одного принципа [курсив мой. — O.JL], указать между отдельными историческими процессами один основной, сильнее всех и даже исключительно воздействующий причинно на все основные процессы. Наиболее популярным из таких учений является так называемый экономический или диалектический материализм, иначе - марксизм» . Настаивая на «необходимости основного понятия, из которого объяснялись бы все явления общественной жизни», Рожков утверждал: «Вопрос заключается, следовательно, не в том, следует ли в социологии гипостазировать какой-либо элемент, а в том, какой именно элемент должен быть положен в основу социологических построений» .

Подобное же «наслаждение стройностью» испытал, по собственному признанию, Н.И.Бухарин, впервые ознакомившись с доктриной марксизма: «Войдя in medias res марксистской теоретики, я почувствовал ее необычайную логическую стройность. Должен сказать, что, несомненно, именно эта черта повлияла на меня больше всего. Мне эсеровские теории казались прямо какой-то размазней» . Марксистская доктрина позволяла систематизировать и упорядочить знания об историческом развитии общества, свести их в четкую логическую схему; она оказалась способной удовлетворить склонность человеческого ума к поиску всеобщей исторической закономерности и к при- чинно-следственным объяснениям отдельно взятых исторических явлений.

Ключом к пониманию истории, к реконструкции присущей ей «особой формы детерминизма» для марксистов был закон соответствия производственных отношений уровню и степени развития производительных сил. Классическая формулировка этого закона была дана К.Марксом в предисловии к работе «К критике политической экономии»: «Ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора, и новые более высокие производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия их существования в недрах самого старого общества» .

Из этого выдвинутого Марксом исторического закона логично вытекал ряд методологических следствий для исторической науки. Приняв за аксиому, что развитие средств производства является «первичным фактором» исторического процесса, историк-марксист мог затем строить свое исследование согласно дедуктивной логике: если известно, что в определенный исторический период некая страна пережила серьезную ломку социально-правовых отношений, сопровождавшуюся политическими бурями, то, следовательно, корни этих событий следует искать в экономической сфере, в области развития производительных сил. Применительно к российской истории было весьма соблазнительно использовать марксистскую методологию для поиска причин тех событий, над которыми напряженно размышляла отечественная историческая наука со времен Карамзина: для изучения генезиса самодержавного государства в России, для объяснения событий Смутного времени или внутренней логики реформ Петра Великого. «Не предстанут ли некоторые, все еще недостаточно объясненные явления социально-политической жизни в новом свете, когда мы ознакомимся с экономическим бытом того времени?» — задавался вопросом Н.А. Рожков в своей работе о Московской Руси XVI века .

Именно таков был ход рассуждений самого Н.А.Рожкова в его исторических исследованиях о сельском хозяйстве Московской Руси и о происхождении самодержавия в России: изменения в технике обработки земли оказывались связанными неразрывной причинно-следственной цепью с изменениями в технике государственного управления. В итоге своих исследований Рожков пришел к выводу, что в Московском государстве XVI века система «закрепощения сословий» — крепостного права и военно-служилого землевладения — сложилась не просто ради военных потребностей государства (как это прежде объясняли С.М.Соловьев, Б.Н.Чичерин и К.Д.Кавелин ), но прежде всего для преодоления затяжного экономического кризиса, который поразил Центральный и Северный районы России в 1570-1640-е гг., и одним из проявлений которого стал регресс земледелия — возврат от более интенсивной паровой системы земледелия к системе переложной .

Ярче всего особенности марксистской методологии выступали в тех случаях, когда историк-марксист пытался предложить «экономическое» объяснение тем событиям, которые его предшественники объясняли «духовными» причинами или внешним воздействием. Так, кровопролитная «борьба за Украину», развернувшаяся между Россией и Польшей во второй половине XVII века, в «Русской истории с древнейших времен» М.Н.Покровского нашла такое объяснение: «Шел спор о том, чья колонизация возьмет верх в краях, отчасти искони пустых, отчасти запустошенных Смутой... Национальная по форме, на- ционально-религиозная по своей идеологии в сознании самих боровшихся, борьба эта была в сущности социальной. Боролись два типа колонизации, воплощенные в двух общественных группах: казачестве, с одной стороны, крупном землевладении — с другой. Так как первое рекрутировалось преимущественно из людей русского языка и православной веры, а представителями второго были люди польского языка и польской культуры... то национально-религиозная оболочка происходившей здесь классовой войны была довольно естественна» . Другой хрестоматийно известный факт русской истории — стремительная европеизация быта и культуры «верхов» в эпоху петровских реформ при том, что уклад жизни непривилегированных слоев населения оставался практически неизменным, - получил у Покровского не менее остроумное «экономическое» объяснение. «"Двор" изменился сильнее, чем "город", а деревня совсем не изменилась, — писал Покровский. — Но "двор" был центром совершившегося экономического переворота — мы видели значение царского хозяйства в деле образования торгового капитала; "город" был театром этого переворота; ...черед европеизации [всего русского народа] наступил лишь во второй половине XIX века» .

Но зачастую отечественные марксисты пробовали поднять еще более глубокие пласты причинно-следственных зависимостей в исторической реальности, чем это делал сам Маркс, и ставили вопрос: а от чего, в свою очередь, зависит рост экономических сил общества? В поисках ответа российские приверженцы экономико-ма- териалистического истолкования истории нередко обращались к теоретическому наследию виднейшего отечественного «историка среди социологов и социолога среди историков» — М.М.Ковалевского. При построении «формулы исторического процесса» они стремились учесть не только закономерности, открытые Марксом, но и законы, сформулированные Ковалевским: в частности, закон зависимости интенсивности экономического развития от роста плотности населения.

В фундаментальном труде Ковалевского «Экономический рост Европы до возникновения капиталистического хозяйства» этот закон был сформулирован таким образом: «Формы народного хозяйства не следуют друг за другом в произвольном порядке, но подчинены известному закону преемства. Важнейшим фактором их эволюции является в каждый данный момент и в каждой данной стране рост населения, большая или меньшая его густота, а во всех вместе обусловленная тем же ростом большая или меньшая зависимость отдельных национальных хозяйств в деле производства и потребления друг от друга». От «большей или меньшей густоты населения», подчеркивал исследователь, «зависит прежде всего выбор форм производства, а затем зависят размер и порядки фактического владения землей и самый характер общественных отношений... Формою же производства обусловливаются и порядок владения, и отношения свободы и зависимости отдельных групп и индивидов» . Поэтому, как полагал Ковалевский, «первый вопрос, который должен ставить себе социолог, занятый изучением возникновения определенного экономического строя, есть вопрос о плотности населения как данной страны, так и стран, ее окружающих» .

Эта идея проходит красной нитью через труды Ковалевского; ее использовал один из ведущих историков-позитивистов того времени П.Н.Милюков в своих «Очерках по истории русской культуры», доказывая, что основной причиной экономической отсталости России была — при огромных географических пространствах — крайне низкая плотность ее населения . «Закон емкости территории по отношению к населению» играл существенную роль в концепции труда П.Б.Струве «Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России» — в работе, которую справедливо считают первым опытом после - довательного применения марксистской теории для изучения экономического положения России . Показательно, что через двадцать лет после создания «Критических заметок», в своем курсе лекций по политической экономии для студентов петербургского Политехнического института, Струве вновь выразил свою солидарность с «учением, согласно которому определяющим общественное развитие фактором является рост населения». Рост населения, как со всей определенностью сформулировал теперь Струве, — фактор «по существу более первичный», чем развитие производительных сил, поскольку «рост производительных сил есть как бы процесс приспособления к тому положению, которое для той или иной человеческой группы создается ростом населения» . Тема роста плотности населения была одним из сквозных сюжетов труда Рожкова «Обзор русской истории с социологической точки зрения» .

Порой убежденность русских «экономических материалистов» в справедливости постулированной Ковалевским исторической закономерности достигала степени догматической веры. Так, в обобщающем исследовании экономиста-меньшевика П.П.Маслова утверждалось, что «причиной перехода от одних систем хозяйства к другим, "высшим"... является, главным образом, рост населения... Независимо от культурного уровня населяющих землю народов, независимо от степени их экономического развития, данной плотности населения соответствует данная система хозяйства» . «Развитие народного хозяйства в каждой стране определяется в конечном счете отношением ее населения к территории, иначе — степенью плотности населения, — комментировал концепцию Ковалевского Рожков и выносил свой вердикт: — Все возражения, какие делались ем^[Ковалевскому] по этому поводу, не выдерживают критики» .

Таким образом, в традиции русского марксизма рубежа XIX- XX веков явно просматривается влияние не только К. Маркса, но и М.М.Ковалевского; и это, на наш взгляд, было одной из исторических особенностей русской марксистской школы. Демографический фактор исторического процесса и развитие производительных сил выступали как два равноправных элемента общественного бытия; «рост населения и развитие производительных сил [курсив мой. — O.JL] должны быть поставлены в основание изучения хозяйственных отношений страны и их развития, - сформулировал свои методологические принципы

Н.А. Рожков, смело уравняв теорию Маркса и теорию Ковалевского. — На этом основном фоне уже можно рисовать различные узоры не только в виде констатирования различных социальных явлений, но и в виде тех или иных пожеланий» .

В исторических воззрениях русских марксистов нашла отражение и другая сформулированная Ковалевским закономерность исторического развития. Она сводилась к тому, что рост народонаселения, — точнее, рост его плотности — стимулирует переход от «хозяйства непосредственного потребления» (натурального хозяйства) к хозяйству меновому и в конечном счете побуждает человечество к межплеменной солидарности: «Достаточно одного только увеличения населения, чтобы народ вышел из своей изолированности и заставил своих соседей добровольно или под давлением силы служить интересам своего собственного производства и потребления» . Переход от натурального хозяйства к меновому, высшей стадией развития которого является денежное хозяйство, Ковалевский считал основным содержанием экономической эволюции человечества; прогресс в хозяйственной сфере он рассматривал как расширение экономических связей — от сельской округи до масштабов планеты.

Под влиянием доктрины Ковалевского у русских марксистов сформировался научный интерес к роли обмена в системе производственных отношений, к исторической эволюции форм обмена и распределения. Так, Туган-Барановский предлагал расширить сформулированное Марксом понятие производительных сил, включив в это понятие не только производство, но и обмен — как два нераздельно связанных компонента «материальной стороны хозяйства» .

Нередко отечественные приверженцы марксизма именно в сфере обмена видели ключевое звено развития производственных отношений и эволюции производительных сил. С приме- ром такого подхода к истории мы встречаемся в работе П.Б.Струве «Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России»: Струве считал, что народное хозяйство как целостная система создается именно обменом, порождающим индивидуализацию социальных групп и дифференциацию внутри них, и что потому экономическая наука по сути своей является «каталлактикой», то есть учением об обмене . Одним из факторов перехода к капиталистическому способу производства, по мнению Струве, является наличие удобных путей сообщения, создающих условия для интенсивного развития денежного обмена и товарного производства (не случайно триумфальное шествие капитализма началось с морских держав — Англии и Голландии!) . Поэтому Струве считал строительство железных дорог даже более важным событием в экономической истории России, чем отмену крепостного права: именно железные дороги, как стремился он показать в своей работе, взломали в России натурально-хозяйственную среду и превратили земледелие в выгодное товарное производство, навсегда разрушив «идиллию "земледельческого государства" и "натурального хозяйства"» .

Сходную логику встречаем и в работах Н.А. Рожкова, — например, в его статье, посвященной анализу экономического и социального развития России в XIX веке. Причины отмены крепостного права Рожков искал прежде всего в экономической сфере, называя в их числе «рост фабричной промышленности с наемным свободным трудом» и перемены в сельскохозяйственной технике — «переход к настоящему, развитому трехполью и зарождение плодосмена» . Но все же решающим фактором крушения крепостничества историк считал развитие денежного хозяйства — именно оно, по его мнению, привело к техническим усовершенствованиям в земледелии и обрабатывающей промышленности, а эти усовершенствования, в свою очередь, «сделали невыгодным крепостной труд и вызвали его замены трудом вольнонаемным» .

В обобщающе-теоретической работе Рожкова «Основные законы развития общественных явлений (Краткий очерк социологии)» в основу периодизации истории человечества был положен тот же критерий, что и в трудах Ковалевского: переход от натурального хозяйства к денежному. Рожков считал, что в истории каждого человеческого общества можно выделить четыре периода: 1.

период преобладания натурального хозяйства, крайне экстенсивной техники и социального равенства — «сравнитель- но-равномерного распределения реальных хозяйственных благ между отдельными группами населения»; на этом этапе генезис государственности лишь начинается. Этот период пережили Египет, Ассиро-Вавилония, Греция и Рим на самой заре своего существования, а древнейшая Русь прошла через него в VI-XII вв.; 2.

период, когда сохраняется натуральное хозяйство, но «намечаются контрасты в распределении реальных хозяйственных благ между отдельными слоями общества», начинается «образование классов и сословий»; государственность на этой стадии развития приобретает форму либо муниципально-аристократической республики, либо вотчинно-феодального княжества или королевства. Таковы были, по мнению Рожкова, эллинские государства до начала V в., королевства Западной Европы VI— XI вв., города Ганзы и средневековой Италии, Русь XIII-XV вв.; 3.

период «зарождения и первоначального развития денежного хозяйства при сохраняющемся преобладании земледелия»; для этого периода характерно резкое обособление классов и сословий, образование обширного рынка; государство принимает форму самодержавной монархии или же парламентского государства, а среди задач управления впервые выделяется цель «общего блага». Этот период Древняя Греция переживала с V в. до начала нашей эры, Западная Европа — в XII—XVI вв., Россия — с середины XVI до второй половины XIX в.; 4.

период «полного расцвета денежного хозяйства» (иными словами - капитализма), для которого характерна интенсивная техника хозяйства, быстрое развитие промышленности, в социальном строе — падение сословных перегородок и обострение классовых различий, в политической сфере — торжество идей общего блага и народного суверенитета. Этот период, как отмечал Рожков, в истории Англии начинается с 60-х гг. XVIII в., Франции — с к. XVIII в., России — с 60-х гг. XIX в. .

Как можно констатировать, в концепции Рожкова характеристика общественного хозяйства слагалась из нескольких компонентов: относительной значимости различных отраслей хозяйства (земледелия и промышленности), хозяйственной техники, форм обмена и принципов распределения хозяйственных благ .

В своей итоговой многотомной работе «Русская история в сравнительно-историческом освещении. Основы социальной динамики» Рожков отказался от приведенной выше периодизации исторического процесса, заменив ее иной. Теперь он выделял в эволюции человеческих обществ девять основных периодов: первобытное общество, общество дикарей, дофеодальное общество или общество варваров, феодальная революция, феодализм, дворянская революция, господство дворянства (старый порядок), буржуазная революция, капитализм . Безусловно, эта схема исторического процесса была в большей степени близка к формационной схеме Маркса, чем та, которую Рожков отстаивал прежде; эволюция воззрений Рожкова шла в направлении приближения к концепции Маркса, а не наоборот.

Исторические закономерности, сформулированные Ковалевским, были достаточно подробно разработаны в труде А.А.Богданова «Краткий курс экономической науки» (1897 г.). Именно по этой работе, по словам современников, постигали основы марксистской политэкономии (равно как и марксистской теории исторического развития человечества) первые два поколения членов РСДРП; уже к 1906 г. «Краткий курс экономической науки» выдержал семь переизданий. Этот труд Богданова, на наш взгляд, является одной из наиболее ярких в истории русской мысли попыток объединить доктрины Маркса и Ковалевского. Марксистский категориальный аппарат («производительные силы», «производственные отношения», «средства производства») и марксистская политэкономическая теория (в частности, теория прибавочной стоимости и ренты) соседствовали здесь с характерными для Ковалевского постулатами — о зависимости интенсивности экономического развития от роста плотности населения и об обусловленном этим фактором переходе от натурального к меновому хозяйству.

С точки зрения Богданова, весь процесс исторического развития человечества можно разделить на три периода: «первичное натуральное хозяйство», «меновое хозяйство» и «социаль- но-организованное» (социалистическое) хозяйство. Коренное различие между этими периодами состоит в характере разделения труда и распределения материальных благ. Так, для эпохи натурального хозяйства характерно «распределение прямое или организованное», которое осуществляет совет общины (при первобытном строе) либо эксплуататор (при рабовладельчес- ком и феодальном строе). В эпоху менового хозяйства на смену прямому распределению приходит обмен; в эпоху же социализма, как считал Богданов, произойдет обратный процесс — обмен будет сменен организованным распределением . Соответственно внутри этих трех обширных исторических периодов Богданов выделял более дробные стадии развития человеческого общества, которые в современной марксистской традиции обычно именуются «формациями». В законченном виде его периодизация развития человеческого общества приобрела такой вид: I.

Первичное натуральное хозяйство: 1)

первобытный родовой коммунизм; 2)

патриархально-родовая система, характеризующаяся обособлением организаторского труда от исполнительского, что дает отдельному лицу власть над другими членами родовой группы и тем самым создает возможность эксплуатации; 3)

феодальный строй. II.

Меновое хозяйство: 1)

мелкобуржуазный строй, характеризующийся относительно небольшими размерами отдельных хозяйственных организаций; средства производства принадлежат тому, кто непосредственно их применяет, поэтому эксплуатация отсутствует или развита слабо; 2)

капиталистическая система, при которой основу производственных отношений составляет наемный труд. Капиталистическую стадию общественного развития Богданов, в свою очередь, делил на две эпохи:

а) мануфактурное производство;

б) промышленное (машинное) производство. III.

Социально-организованное (социалистическое) хозяйство, для которого характерны планомерная организация труда в масштабах всего общества, социальная однородность людей, обусловленная отсутствием классового деления и эксплуатации, а также переход от обмена к организованному распределению . Богданов считал, что каждому периоду исторического развития человечества свойственны свои движущие силы развития. Так, «для обществ натурально-хозяйственных основной движущей силой развития являлось абсолютное перенаселение, возникающее благодаря размножению, несоответствию между числом членов общества и количеством средств к жизни, кото- рые общество в состоянии добыть при данной техники» . В первобытном обществе абсолютное перенаселение «влечет за собой голод, болезни, усиленную смертность»; но постепенно человечество изобретает первые способы борьбы с абсолютным перенаселением: войны и переселение в другие страны . Только на этапе феодализма человечество находит универсальное решение проблемы перенаселения — увеличение прибавочного продукта путем «собственно-технического прогресса» . Таким образом, одна из основных исторических закономерностей, согласно Богданову, формулируется следующим образом: «Чем ниже техника, чем менее совершенны способы борьбы за существование, тем большее требуется на каждого человека пространство земли, "площадь эксплуатации", для добывания средств к жизни» .

Из этой закономерности логично следовало, что по мере развития производительных сил фактор «абсолютного перенаселения» должен постепенно утратить свою роль в истории. Как считал Богданов, именно это и произошло при переходе от натурального хозяйства к меновому. Для менового хозяйства и его наивысшей формы, капитализма, характерна «новая движущая сила общественного прогресса — конкуренция» . Конкуренция в эту эпоху определяет человеческое поведение на уровне мотивации: ее «психологическим результатом» является «стремление к безграничному накоплению, к безграничному расширению предприятий» .

Наконец, по мнению Богданова, при социализме движущей силой развития станет уже не «абсолютное перенаселение» и не конкуренция, а «борьба общества с природой» — процесс, бесконечный по самому своему существу. «Власть над природою означает постоянное накопление энергии общества, усвояемой им из внешней природы. Накопляемая энергия ищет исхода и находит его в творчестве, в создании новых форм труда и познания» .

Как можно заключить, в «Кратком курсе экономической науки» Богданов внес существенные новшества в доктрину Маркса; и наиболее важные из этих новшеств касались вопроса о движущих силах развития человеческого общества. С точки зрения Богданова, недостаточно было просто констатировать, что основой развития общества является рост производительных сил; российский марксист стремился объяснить, в силу каких причин происходит сам этот рост.

В советской литературе русских марксистов часто упрекали в том, что в своих историко-экономических трудах они находились под сильным влиянием знаменитого немецкого экономиста К.Бюхера и, в частности, той периодизации экономической истории, которая была предложена в работе Бюхера «Возникновение народного хозяйства» (1893 г.). Не разделяя негодования ортодоксальных марксистских историографов по поводу самого факта обращения русских марксистов к идеям Бюхера, отметим все же, что прямое влияние идей немецкого экономиста лишь в незначительной степени сказалось на интеллектуальной традиции русского марксизма. Прослеживая в истории человечества последовательную смену форм организации хозяйства, Бюхер выделял эти формы по степени разделения труда и расширению радиуса обмена: 1.

домашнее хозяйство, где производство осуществляется исключительно для собственного потребления; 2.

городское хозяйство, для которого характерно производство на потребителя или непосредственный обмен; 3.

народное хозяйство, для которого характерно товарное производство и товарный обмен в пределах национального го-

46

сударства .

В российской политэкономической литературе концепция Бюхера не встретила единодушного одобрения. Ознакомившись с работой Бюхера, Ковалевский высказал мнение, что предложенная «лейпцигским профессором» типология хозяйственного строя слишком абстрактна и далека от реального хода истории. В частности, как писал Ковалевский, Бюхер «до образования национального хозяйства не знает другого хозяйства, кроме семейно-группового и городского»; в схеме Бюхера не нашлось, например, места для «хозяйства орды-племени, клана- деревни, феодального поместья» .

На наш взгляд, под непосредственным воздействием идей Бюхера было создано политэкономическое исследование П.П.Маслова; реконструируя всемирную историю хозяйства, Маслов отказался от формационной схемы Маркса, предложив взамен нее другую, близкую к бюхеровской. В своей работе русский экономист попытался учесть и ту критику Бюхера, с которой выступил Ковалевский: он прослеживал в истории человечества последовательную смену форм организации хозяйства, выделяя эти формы по степени разделения труда и расширения радиуса обмена (изолированное хозяйство, удовлетворяющее всем потребностям его членов, — общинное хозяйство, где несколько натуральных крестьянских хозяйств совместно содержат работающих на заказ ремесленников — районное хозяйство, включающее в себя крестьянские натуральные хозяйства, ремесленников и привилегированных лиц, живущих за счет крестьянского труда, — национальное хозяйство, для которого характерно кустарное производство, рассчитанное на широкий рынок, — наконец, мировое хозяйство с международным разделением труда между земледельческими и промышленными странами) .

Но работа П.П.Маслова в политэкономической и историко- экономической традиции русского марксизма все же представляет собой скорее исключение, нежели правило: влияние Ковалевского просматривается в этой традиции гораздо заметнее, чем влияние Бюхера. Как можно убедиться, и П.Б.Струве в «Критических заметках», и А.А.Богданов в «Кратком курсе экономической науки», и Н.А.Рожков в «Основных законах развития общественных явлений» использовали историко-экономи- ческую схему М.М.Ковалевского, предложенное им выделение эпох натурального и менового хозяйства в истории человечества.

На этом фоне в ином свете предстает и наследие основоположника советской исторической науки — М.Н.Покровского. Внимание, которое М.Н.Покровский в своих работах уделял так называемому «торговому капиталу» и его исторической роли , на наш взгляд, не было случайной «ошибкой» или особенностью авторского подхода Покровского, как принято считать в отечественной историографической литературе . Здесь скорее следует видеть закономерное продолжение традиции русской марксистской мысли. Показательно, что сами термины «торговый капитал», «торговый капитализм» Покровский заимствовал из работы Богданова «Краткий курс экономической науки»: именно Богданов использовал термин «торговый капитализм» как синоним «эпохи первоначального накопления», и считал, что «торгово-капиталистическое общество» является переходной стадией на пути от мелкобуржуазного общества к промышленному капитализму .

Таким образом, одной из исторических особенностей русского марксизма рубежа XIX-XX веков можно считать то, что в его традиции явно просматривается влияние не только К.Мар- кса, но и М.М.Ковалевского: это проявилось в стойком интересе российских марксистов к роли демографического фактора и эволюции форм обмена в развитии человеческого общества. Русский марксизм, сформировавшийся как продолжение традиций отечественного позитивизма, долгое время так и не разрывал пуповины, связывавшей его с этим направлением русской мысли.