2.2. Дарвинизм о движущих силах эволюции

Утверждается, что Дарвин доказал реальность эволюции, убедительно объяснил механизмы эволюционного процесса и подорвал позиции метафизических и идеалистических представлений в биологии, таких как креационизм, витализм и др123. Это настолько прочно вошло в учебный процесс, что все основные положения дарвиновской гипотезы содержатся в вузовских учебниках биологии, философии, а также в учебном материале по новой дисциплине «Концепции современного естествознания». В вышеуказанной литературе доказательства гипотезы Дарвина сводятся к следующим положениям:

1. Единство происхождения органического мира. Близость химического состава биологических молекул и способ их функционирования, сходство в строении и функции клеток. 2.

Данные эмбриологии. Сходные образования, встречающиеся в начальных стадиях развития животных в пределах типов и классов. 3.

Особенности морфологии животных и человека: скелет позвоночных, в особенности млекопитающих, имеет множество гомологичных черт; наличие рудиментарных органов (глаза у крота, задние конечности у кита). Существование в настоящее время отдельных видов животных, имеющих черты строения, характерные для различных классов позвоночных (латимерия, утконос). 4.

Данные палеонтологии. Они указывают на смену форм животных и растений во времени. В определенные геологические эпохи преобладали те или иные классы: палеозой - амфибии, мезозой - рептилии, кайнозой - млекопитающие и птицы. Как в настоящем, так и в прошлом встречались формы, объединяющие в себе морфологические особенности нескольких классов позвоночных (ихтиостегиды, стегоцефалы, археоптерикс, цинодонты). 5.

Данные биогеографии. В различных биогеографических зонах на отдаленных друг от друга территориях распространены виды растений и животных, иногда сходные между собой (Африканская и Индийская фауны), а иногда относительно эндемичные (Мадагаскарская или Австралийская фауна и флора).

Перейдем к взглядам сторонников Ч. Дарвина. Именно благодаря им современники и утвердились в своем мнении о том, что гипотеза Дарвина является теорией, то есть подтверждается фактами.

В ряду последователей учения Дарвина первое место по праву принадлежит Томасу Гексли (1825-1895), которого называли «бульдогом Дарвина», и он гордился этим прозвищем. Именно Гексли впервые ввел понятие «агностицизм». В первоначальном своем значении этот термин означал неверие ученого, опирающегося не на опытные знания. Известно выступление Гексли на Оксфордском диспуте, где в довольно некорректной форме он дал отповедь епископу Вильберфорсу. Необходимо отметить, что незадолго до этого Виль- берфорс написал рецензию на дарвиновское «Происхождение видов». Она содержала тщательно аргументированное мнение, что перед лицом факта стабильности видов предположение Дарвина о том, что один вид может переходить в другой, выглядит необоснованным. Дарвин признал убедительность этой критики и назвал ее «необычайно умной: она искусно выявляет наиболее сомнительные предпо- ложения и недостатки»124. Гексли сразу же принял дарвинизм как рабочую гипотезу и сравнивал ее с впечатлением от «вспышки молнии, которая человеку, заблудившемуся темной ночью, внезапно освещает дорогу, ведущую. несомненно, туда, куда ему нужно»125. Сам Гексли, занимаясь сравнительно-анатомическими исследованиями, доказывал морфологическую близость человека и высших обезьян; птиц и пресмыкающихся; медуз и полипов. Он также обосновал положение о единстве строения черепа позвоночных животных. Как личность, Гексли был человеком незаурядным: в 1864 г. его избрали членом- корреспондентом Петербургской академии наук, а с 1883 по 1885 г. он был президентом Лондонского королевского общества . Его воинствующая поддержка теории Дарвина, несомненно, оказала на современников большое влияние. Нам кажется, что гипотеза Дарвина смогла утвердиться в умах и сердцах современников только благодаря колоссальной энергии таких ее пропагандистов, как Гексли. Таким образом, начинается активная погоня за фактами, способными превратить гипотезу Дарвина в теорию.

Если Гексли преследовал единственную цель - распространение и популяризацию теории Дарвина, то его современник - немецкий зоолог Эрнст Геккель (1834-1919) - безумно желал прославить свое имя, пытаясь создать на основе этой теории собственное учение. Геккель достиг больших успехов в области изучения радиолярий, губок и кишечнополостных, изучал развитие зародышевого яйца, а также ввел новый термин - «экология», обозначающий в настоящее время отношения организмов между собой и с окружающей средой. Но, перевоплощая гипотезу Дарвина в теорию, Геккель часто пользовался подтасовкой и выдумыванием несуществующих фактов. Дарвин это понимал. В своем письме Геккелю Дарвин как-то признался: «Ваша смелость иногда возбуждает во мне страх. Хотя я вполне допускаю несовершенство геологической летописи, однако. вы действуете уже слишком смело, когда беретесь утверждать, в какие периоды впервые появились известные группы» .

На основе якобы учения Дарвина Геккель «отыскал» исходную форму многоклеточных - гастрею и одноклеточных - монеру, существование которых впоследствии не подтвердилось. От этого «предка»

Геккель и построил свое знаменитое «древо животных». По мнению современников, Геккель доказывал, не очень стесняясь в средствах; он даже сделал несколько абсолютно одинаковых гравюр по дереву, а затем объявил, что это - эмбрионы различных видов126. В конечном итоге «Схематическое родословное древо животных», по меткому выражению знаменитого французского физиолога Эмиля Дюбуа-Реймона, стоило «не дороже родословной героев Гомера» . Знаменитый русский ученый И.И. Мечников писал, что Геккель, «не углубляясь в истинную сущность фактов, а порхая по вершинам, легко мог обходить и даже игнорировать препятствия, которые останавливали более осторожных ученых» . Смелые идеи плюс научный и социальный авторитет Гекке- ля обеспечили продвижение эволюционной гипотезы. Что касается его теории «коллективной души», которая якобы состоит из отдельных душ каждой клетки, то один из авторов клеточной теории Рудольф Вирхов назвал это «пустой игрой словами»127.

Кстати, в настоящее время точки зрения Геккеля на «клеточную душу» придерживается академик В.П. Казначеев. На вопрос: «Вы считаете, что у клетки есть душа?» - В.П. Казначеев отвечает: «И душа, и разум. Видимо, можно говорить даже о клеточных цивилизациях, каждый организм (в том числе и человеческий) состоит из множества таких цивилизаций»128. Как мы видим, эстафета погони за неопровержимыми сенсационными данными продолжается и в XXI в. И если уместны понятия: «философская литература», «философское литераторство»129, то понятие «естественно-научное литераторство» уместно отнести, в лучшем случае, к области научно-популярной литературы. В подобную романтическую абстракцию удачнее всех углублялся в начале ХХ в. поэт В. Брюсов:

Быть может эти электроны - Миры, где пять материков, Искусства, знанья, войны, троны И память сорока веков! Еще быть может каждый атом -

Вселенная, где сто планет; Там все, что есть в объеме сжатом, Но также то, чего здесь нет. Их мудрецы, свой мир бескрайний Поставив центром бытия, Спешат проникнуть в искры тайны И умствуют, как нынче я.130Таким образом, мы имеем дело с двоякой природой Геккеля: с одной стороны - ученого, с другой - прожектера-фокусника. В этом противоречии проявляется философская концепция индивидуализма. По определению Э. Фромма (1900-1980), «индивидуализм есть право и обязанность посвятить всю свою энергию достижению собственных успехов» . И хотя относительная обособленность индивида есть необходимая предпосылка любой творческой деятельности, индивидуализм сам по себе не отстаивает уникальность личности, а лишь защищает ее право на самостоятельность. Геккель же настолько абсолютизировал свои теории, что «даже не допускал мысли о том, что против них можно возражать» . Следовательно, Геккеля с философской интерпретацией «жизненного мира личности», по Э. Гуссерлю, можно трактовать как человека, оказавшегося абсолютным источником целеполагания - автором собственных целей131. Человеку, вставшему на этот путь, остаются два способа самооправдания: либо придать фактам скрытый смысл (отсюда - «монизм» - новая религия, предложенная Геккелем), либо тщательно отделять «свое» от «чужого» (отсюда - попытка принизить в некотором роде теорию Дарвина и выставить на передний план собственные соображения).

Геккель еще при жизни Дарвина заявлял: «Я не решаюсь разделить во всех направлениях дарвиновские воззрения и гипотезы и счесть приведенный им способ доказательства за правильный». Он полагал, что «может быть в дарвиновской теории. более ошибок, чем истины». Новая религия Геккеля - «монизм» - подменяла Бога термином «первооснова субстанции». Он призывал строить храмы в честь новой религии, основал «союз монистов», разрабатывал правила поведения монистов в жизни, навязывал свою новую религию ок- ружающим132. С точки зрения материализма, такая позиция Геккеля не могла заслужить ничего, кроме осуждения. С позиции религии, такая крайняя форма еретичества могла заслужить только анафему. На фоне негативного психолого-гносеологического обрамления защита Геккелем теории Дарвина кажется нам медвежьей услугой. Создатель новой религии, пропагандирующий дарвинизм, не мог быть близок по духу ни к ортодоксальным материалистически ориентированным эволюционистам, ни к креационистам133.

В начале ХХ в. философ и марксист А.А. Богданов выступил с философией эмпириомонизма, в рамках которой пытался обосновать необходимость «снятия» дуальности физического и психического миров, за что был подвергнут резкой критике со стороны В.И. Ленина в работе «Материализм и эмпириокритицизм» . В то же время В.И. Ленин высоко оценил работы Геккеля, назвав его «выразителем самых прочных, хотя и неоформленных мнений, настроений и тенденций подавляющего большинства естествоиспытателей конца XIX и начала ХХ в., устоем естественно-исторического материализма»134.

В свое время Р. Вирхов предостерегал об «ужасных последствиях в случае усвоения эволюционных идей социалистами. Эта попытка должна кончиться неудачей, - говорил он, - но и в своем крушении она принесет с собой величайшую опасность для науки»135. Это пророческое высказывание Вирхова как нельзя более полно реализовалось в СССР. Очень многие бездоказательные утверждения Геккеля в дальнейшем легли в основу материалистической гносеологии в биологии. Идеи Геккеля позднее подхватили и стали упорно развивать в СССР сторонники теории самозарождения. Только вместо «монер» там присутствовали «протоплазматические коацерваты» О.Б. Лепе- шинской, полученные при растирании гидры и желтков рыб и птиц, а также «пшеничный ячмень» и «ржаная пшеница» Т.Д. Лысенко. Экспериментаторов с «живым веществом» постигла та же участь, что и Геккеля в поисках мифических «монер» и «батибия»: наука в СССР была отброшена на несколько десятков лет назад. И.Т. Фролов в своей книге «Генетика и диалектика» писал: «Немало вреда принесла нам поспешность и поверхностность многих философских оценок теории генетики и мировоззрения отдельных ученых» . В то время как в 60-х гг. ХХ столетия в нашей стране генетика начинала делать первые робкие шаги, на западе уже в начале 50-х гг. была создана модель структуры ДНК - носителя генетической информации, а авторы этой модели - Дж. Уотсон, Ф. Крик и М. Уилкинс были удостоены Нобелевской премии.

В России одним из первых популяризаторов гипотезы Дарвина, переводящим ее в теорию, был К.А. Тимирязев (1843-1920). Он подчеркивал ведущую роль в видообразовании изменений условий внешней среды и пытался объяснить прерывистость между видами. В его работе «Исторический метод в биологии» встречается следующее философское рассуждение: «Палеонтология свидетельствует, как много исчезло с лица Земли органических форм. Но вопрос в том, почему этот процесс исчезновения шел таким путем, что выхватывал не целые сплошные группы существ, оставляя нетронутыми другие, такие же сплошные группы, а вырывал из рядов, прорежая их, сохраняя только общую картину цепи или сети, но порывая везде непосредственные связи? Никто из предшественников Дарвина не только не дал ответа на этот вопрос, но даже и не пытался искать его. Бесследное исчезновение организмов на поверхности нашей планеты, бесспорно, следует считать за правило, а сохранение скудных их остатков - за исключение и, притом, очень редкое исключение. Основная масса остатков разлагалась под действием факторов окружающей среды. Твердые же остатки, по его мнению, сохранились лишь благодаря «стечению совершенно исключительных условий» . Аналогичная мысль высказывается гораздо позже М. Рьюзом в его работе «Философия биологии»: «Шансы на сохранение чего-то в виде окаменевшего остатка, даже при постепенных эволюционных изменениях, фантастически малы. .Мы не можем ожидать от ископаемых остатков больше того, что реально находим» . Таким образом, М. Рьюз, равно как и К.А. Тимирязев, обращается к философским категориям случайности и необходимости. Но в рамках этих категорий невозможно объяснить, почему все ископаемые останки представляют собой вполне закончен- ные жизнеспособные формы: недоразвитых «переходных» форм не существовало в прошлом, не существует и в настоящее время.

Тимирязев пытается защитить теорию последовательной эволюции, приводя примеры переходов разных форм в пределах родов и семейств. В частности, им приводится 17 рисунков перехода обыкновенной плоской катушки Planorbis в закрученную в виде конической башенки Palludina, по М. Неймайру. Промежуточные формы этих катушек М. Неймайр называет мутациями, существование которых якобы убеждает в постепенном изменении всех организмов136. После этой иллюстрации К.А. Тимирязев пишет: «Эти и подобные примеры должны раз и навсегда зажать рот. тщетно упорствующим противникам эволюционного учения»137. По поводу превращения этих моллюсков в современном издании дарвиновского «Происхождения видов» (1987) в комментариях чл.-корр. АН СССР А.В. Яблокова и д.б.н. Б.М. Медникова объективно сказано, что, хотя период морфологических видоизменений Planorbis и занимал 2 млн лет, но после того, как исчезли источники внешнего воздействия (температура воды, увеличение содержания карбоната кальция), форма раковины вновь вернулась к исходной катушковидной . Следовательно, аргумент, призванный «зажать рот» противникам эволюционного учения, «зажал» рот некоторым ортодоксальным эволюционистам. Это свидетельствует о том, что в отношении данного моллюска идиоадапта- ции проходили в рамках одного и того же генотипа без внесения новой информации. Иными словами, здесь мы имеем дело с модифика- ционной изменчивостью, исчезающей сразу после устранения условий внешней среды. От себя добавим, что все превращения с организмом Planorbis, так взволновавшие эволюционистов, хорошо объяснялись в рамках преформизма138.

Академик Л.П. Татаринов (1985), проводя анализ филогенеза и, как он пишет, «видообразования» у моллюсков озера Турканы на севере Кении (работа П. Вильямсона, 1981), свидетельствует о том, что новые виды появляются либо внезапно, либо за короткие промежутки времени. Анализ палеонтологических материалов приводит Л.П. Та- таринова к заключению, что в данном случае, возможно, наблюдалась модификационная изменчивость, а не настоящее видообразование. Практически во всех случаях «новые виды» появлялись после резкого изменения условий обитания - геологических катастроф139. Все это, на наш взгляд, совпадает с теорией преформизма и точкой зрения Ж. Кювье (катастрофизм) на происхождение видов.

Другой, более поздний последователь Ч. Дарвина - А.Н. Север- цов (1866-1936), известный своим учением о биологическом прогрессе, в работе «Морфологические закономерности эволюции» писал: «Так, например, четырехкамерное сердце, однажды образовавшись у рептилийных предков птиц, наследуется всеми представителями этой богатой родами и видами группы; совершенно то же мы можем сказать и относительно сердца, легких и мозга всех млекопитающих». Отмечая эти факты, Северцов указывает также и на причину постоянства этих признаков: «Они имеют столь большое биологическое значение, что являются полезными и при весьма разнообразных условиях жизни». В противном случае, по мнению Северцова, они редуцируются. В конечном итоге А.Н. Северцов делает следующий вывод: «Ароморфозы наследуются всеми дивергентно развивающимися потомками той формы, у которой они впервые образуются»140. В рассуждениях Северцова вновь прослеживается попытка установить взаимосвязь категорий случайности - «однажды образовавшись» и необходимости - «наследуются всеми потомками». Однако вопрос, поставленный К.А. Тимирязевым о необходимости понимания «случайных возникновений», ответа не получил. Нет палеонтологических доказательств связи между классами позвоночных. Непонятно, каким образом теорию Северцова можно увязать с законами генетики. А главное, каким же образом вдруг «появились» некие признаки, «полезные при весьма разнообразных условиях жизни»? Почему, к примеру, у млекопитающих исчезла одна из дуг аорты (чем бы она в принципе помешала?) и не появилась, к примеру, третья пара конечностей, которая могла бы быть полезной «при весьма разнообразных условиях жизни»?

Говоря о принципе субституции (замены) функций, А.Н. Северцов схематично рассматривает переход ящериц от ходьбы к ползанию. Если интерпретировать данный процесс как случайность (уко- рочение конечностей и удлинение туловища), то вновь возникает вопрос о необходимости подобного процесса - редукции органов. Ведь его нельзя объяснить даже сменой среды обитания (она как была, так и осталась наземной). Необходимо отметить мнение некоторых ученых о том, что у ящериц могут в течение короткого времени происходить небольшие изменения длины конечностей141. Однако такие изменения не требуют появления новой генетической информации, поскольку естественный отбор может действовать только на основе информации, уже присутствующей у организмов. Например, у рептилий нет генов, ответственных за формирование перьев, и никакой естественный отбор не сможет породить пернатую змею. Потеря информации не может объяснить эволюцию «от амебы к человеку» . В настоящее время ученые-генетики предполагают наличие «видообразую- щих» мутаций лишь теоретически. По словам д.б.н. Б.Ф. Чадова из Института цитологии и генетики СО РАН, «здание синтетической теории эволюции построено на мутациях, с которыми реально имела дело генетика. Это мутации, не меняющие видовой принадлежности» .

А.Н. Северцов, критикуя автогенетические взгляды некоторых ученых (Бэра, Копа), писал: «Поскольку все организмы, вплоть до мельчайших деталей, приспособлены к окружающей среде, то мы должны будем предположить, что каждому изменению среды (а они бесчисленны) соответствует заранее предустановленное изменение организации животного». Такое истолкование является, по словам Северцова, «по меньшей мере, невероятным», поскольку «мы имели бы здесь нечто аналогичное двум часовым механизмам, которые, не будучи связаны друг с другом, так изначально регулированы искусным часовщиком, что всегда идут согласно, не отставая и не опережая друг друга»142.

С нашей точки зрения, такая критика Северцова совершенно не- обоснована, поскольку взаимоотношения организмов со средой действительно очень напоминают слаженность часового механизма. Единичные воздействия среды на организм, как правило, не класси- фицируются, а ответ группы организмов на экологический фактор обычно носит общий характер. В экологии даже предусматривается типология воздействия среды на организмы и соответственно этому выделяются разные экологические группы. Например, виды- эврибионты обладают широкой экологической пластичностью, стено- бионты отличаются ограниченными адаптивными возможностями. Водные животные оксофилы (лососи, гольцы и др.) живут в водоемах, избыточно насыщенных кислородом (до 11 см /л). Оксофобы (карась, линь и др.) выдерживают содержание кислорода в водоемах до 0,5 см /л. Наиболее общий экологический закон, указывающий на идеальную зависимость организма от условий среды обитания, называется законом толерантности, или законом Шелфорда143.

Необходимо отметить, что идея сравнения живых организмов с часовым механизмом, а Творца - с искусным часовщиком принадлежит англиканскому священнику и писателю Уильяму Пэйли (17431805) - одному из основателей креационизма . Поскольку даже гипотетическое признание «Великого Часовщика» было совсем не в духе того времени, А.Н. Северцов попросту отбросил автогенетические взгляды своих предшественников и внес свой «вклад в теорию эволюции», который, с нашей точки зрения, способен добавить еще больше неясностей в проблему видообразования.

Остановимся на фактической аргументации А.Н. Северцовым эволюционных преобразований. Он пишет: «Передние конечности северных медведей, выдр, ластоногих, сирен и, наконец, китов представляют собой различные ступени преобразования конечностей, приспособленных для движения по суше, в конечности, приспособленные для движения в воде, то есть в плавательные лопасти» . С нашей точки зрения, этот пример не убедителен: вот, если бы мы могли наблюдать аналогичное преобразование конечностей у какой-то одной группы, например, у северных медведей, тогда еще был бы повод для рассмотрения принципа смены функций. Хоть белый медведь и хорошо плавает, но ни в какие плавательные лопасти его лапы не преобразовались, а у известных нам представителей ластоногих никогда не было ходильных конечностей даже в ископаемом состоянии.

Сторонники материалистически ориентированной эволюции постоянно ссылаются на миллионы лет, достаточные с их точки зрения для того, чтобы предполагаемые ходильные конечности тюленя преобразовались в ласты, а ящерица-веретеница лишилась ходильных конечностей.

Мы полагаем, что Кювье имел право делать подобные выводы, поскольку лично исследовал фигуры и мумии животных Древнего Египта и Рима и обнаружил, что современные их виды «такие же, как и во времена фараонов» . Правда, выдвигались упреки, в частности со стороны русского ученого К.Ф. Рулье, в том, что количество видов, исследованных Ж. Кювье, далеко не достаточно для подобных выводов: «Можете ли вы сказать хоть о третьей части общепринятых видов, что вы из строгих наблюдений убедились в их неизменности?»145. Такое рассуждение согласуется с установкой Ф. Бэкона, который считал, что правильно ответил тот, который, глядя в храме на изображения спасшихся от кораблекрушения принесением обета, на вопрос, признает ли он теперь могущество богов, спросил в свою очередь: «А где изображения тех, кто погиб, после того, как принес обет?». Тем самым Бэкон хотел подчеркнуть, что «разум человека все привлекает для поддержки и согласия с тем, что он однажды принял»146. Рассуждение эволюциониста Рулье спорно с точки зрения индуктивной логики. С одной стороны, фактов, использованных Ж. Кювье для выводов, мало, при сравнении числа мумий и живущих сейчас видов; с другой - число доступных ученым мумий весьма ограничено, то есть речь идет о цензурированности выбора генеральной совокупности фактов.

Но даже в «долгом» времени эволюционистов есть явления, необъяснимые в принципе. Осознавая важность этих примеров, остановимся на них подробнее, на основе анализа как современных университетских учебников по зоологии позвоночных, доводящих идеи эво- люции до широкой аудитории, так и классических монографий, посвященных этому вопросу147.

Проведем оригинальный анализ данных из вышеупомянутых источников. Относительно просто устроенных животных - ланцетников (подтип бесчерепные) наука ставит в основу эволюционного древа всего типа хордовых и подтипа позвоночных. Точнее не их, а подобных им существ - первичных бесчерепных. Так вот, у ланцетников выделительная система в виде трубочек нефридиев формируется из эктодермы - наружного зародышевого листка. У всех других позвоночных (которые якобы произошли от первичных бесчерепных) органы выделения и размножения закладываются в мезодерме - среднем зародышевом листке. Во всех современных учебниках сказано, что А.О. Ковалевский на примере ланцетника «решил» вопрос об эмбриональном развитии всех хордовых. Мы считаем, что любой современный биолог должен совершенно четко осознавать, что такой консервативный процесс, как закладка выделительной системы в ранних зародышевых листках, подвергает сомнению любые гипотетические построения, связывающие ланцетника с позвоночными животными. Такие и нижеупомянутые нами морфофизиологические явления не меняются самопроизвольно. Это признавал даже Э. Геккель, когда искал теоретические «подпорки» для своего биогенетического закона и вводил понятия ценногенезов (признаков, «нарушающих» рекапитуляцию) и палингенезов (консервативных, ненарушаемых признаков).

Считается, что рыбы, а вслед за ними и все другие позвоночные животные произошли от бесчелюстных (Agnatha), в частности от парноноздревых бесчелюстных (Pteraspidomorphi). Но точно известно, что жаберные мешки бесчелюстных (к ним относятся современные миноги и миксины) выстланы энтодермой. А у всех остальных жабернодышащих, в частности у якобы произошедших от них рыб, жабры образуются из эктодермы. Расхождение в образовании такого консервативного признака, как дыхательная система, опровергает доводы эволюционистов.

Лимфатическая система - это сосуды, собирающие лимфу из тканей и органов и отводящие ее в венозную систему. Она является важнейшей жизненной необходимостью почти всех позвоночных животных. Однако у химер (подкласс хрящевых рыб) и двоякодышащих рыб (инфракласс или надотряд рыб) такая система отсутствует. Это настолько нелогично, что эволюционисты даже не пытаются объяснить этот факт.

Приобретение такого ароморфоза, как замкнутая кровеносная система - бесспорное благо. У ранее упомянутого ланцетника эта система замкнутая. У «произошедших» от его предков круглоротых - миног она тоже замкнутая, а у их «родственников» миксин - незамкнутая. А далее у всех остальных классов позвоночных животных - замкнутая. С точки зрения распространенных представлений эволюции это явление необъяснимо.

У костистых рыб органы выделения выводят только мочу. Половые продукты у самцов выводятся через специальные семяпроводы, а у самок - либо в короткий яйцевод, либо сразу в половое отверстие. У хрящевых рыб и древних щитковых, от которых якобы произошли костистые рыбы, вольфовы каналы у самцов выводят кроме мочи еще и половые продукты, а у самок созревшие яйца выпадают сначала в полость тела. Эволюционисты никак не объясняют то, что у самцов амфибий, произошедших якобы от костистых рыб, вольфовы каналы выводят опять и мочу, и сперматозоиды. А у самок как амфибий, так и рептилий, птиц и млекопитающих яйца из яичников сначала выпадают в полость тела. То, что мочеполовая система костистых рыб резко отличается от всех и «предшествующих и последующих» эволюционных групп, признают все биологи, но опять-таки никаких объяснений по этому поводу не делается, поскольку это не иллюстрирует, а, напротив, деформирует древо эволюции.

Практически у всех современных рыб (более 20 тыс. видов) позвонки амфицельные (двояковогнутые) и только у единственной группы - каймановых, или панцирных, щук Америки - они описто- цельные (выпуклые спереди и вогнутые сзади). Зоологи никогда не скрывали этого факта, однако эволюционисты его почему-то никогда не вспоминали. Форма позвонков - явление очень консервативное. Тем не менее, у якобы произошедших от рыб земноводных у разных систематических групп строение позвонков разнообразно. А у бесхвостых амфибий (жабы, лягушки, квакши и др.) появляется новый, отсутствующий у рыб тип позвонков - процельные (вогнутые спереди и выпуклые сзади). При этом у относительно близких к ним видов того же отряда - гладконогих позвонки амфицельные, а у кругло- язычных (жерлянки, жабы-повитухи) и пип - опистоцельные. То есть сходные по внешнему облику и другим анатомическим признакам и отнесенные к одному отряду, да еще и «произошедшие от предков» с амфицельными позвонками бесхвостые амфибии почему-то приобрели три разнообразных типа позвонков. Никаких преимуществ разная форма позвонков друг перед другом, очевидно, не имеет. Эволюции она не нужна и, следовательно, с точки зрения изменчивости и естественного отбора возникнуть не могла.

Земноводные, как хорошо известно, не переносят ни соленой воды, ни засоленности почв. В связи с этим, эволюционисты считают, что земноводные произошли от пресноводных рыб. Почему эти рыбы (репидистии) были пресноводными и как установили это, заглянув на 350-400 млн лет назад - неясно. Но репидистии, не успев даже вымереть, без всяких промежуточных форм вдруг 360 млн лет назад превратились в ихтиостегидов, а те без всяких промежутков в тот же период - в стегоцефалов. Эти животные вымерли 200-250 млн лет назад. Затем в палеонтологической летописи появляется пробел - 50100 млн лет (хотя останками других животных и растений этот пробел густонаселен!). И только 150 млн лет назад якобы от стегоцефалов (давно уже покойников) появились две ветви современных амфибий - тонкопозвоночные и дугопозвоночные. Эти амфибии совершенно не переносят соль. И от тех же стегоцефалов якобы появились древние рептилии, очень неплохо относящиеся к соли. Есть и такая версия, что предками древних рептилий - антракозавров были древние дугопозвоночные лабиринтодонты. Так вот, у этих лабиринто- донтов, как и у всех амфибий, было два затылочных мыщелка, а у произошедших от них рептилий - один мыщелок. Чем помешал лишний мыщелок эволюционному процессу - совсем непонятно. Но интереснее другое. У птиц, якобы произошедших от рептилий, мыщелок тоже один, а вот у млекопитающих, от тех же рептилий «произошедших», мыщелков опять два. Утверждения, что эти классы произошли от разных систематических групп рептилий, неубедительны и субъективны. Субъективизм доказывается отсутствием каких-либо промежуточных форм между этими группами организмов. Правда, в настоящее время в некоторых публикациях прослеживается мнение, высказанное еще Т. Гексли, о том, что млекопитающие имеют якобы происхождение от некой неизвестной ветви амфибий, которые достигли «рептилийного уровня организации»148. Однако обобщенные филогенетические схемы, построенные на данных предположениях, также субъективны и метафизичны. Приведенная аргументация обнародована несколько лет назад149 и эволюционистам, в частности А.С. Северцову, передана лично. По мелочам с ней можно спорить, а по сути?!

Таким образом, эволюционные построения на участке: бесчерепные (ланцетник) - бесчелюстные (миноги) - рыбы - земноводные - рептилии - птицы, не являются строго доказанным фактом. Точнее, вообще не доказаны.

Существует много необъяснимого с точки зрения градуалистиче- ской эволюционной теории по поводу внезапного появления тех или иных видов в различных стратах. Эмбриолог Скотт Гилберт и его коллеги считают, что происхождение черепах, отличающихся особенным строением панциря, - загадка для эволюционистов: «Отсутствие переходных или промежуточных форм в геологической летописи и, в особенности, сравнение анатомического строения ископаемых и ныне существующих черепах, предполагает их внезапное появле- ние»150. На поверку оказывается, что ни одна из предполагаемых стра- томорфических «переходных форм» не имеет промежуточных черт строения. Каждый из этих организмов сформирован и состоит из полностью функциональных систем органов. Поэтому переходной можно назвать только комбинацию органов, а не сами органы151. С. Дж. Гоулд называл такие организмы «мозаичными формами»152.

Происхождение млекопитающих, вопреки утверждениям эволюционистов, также лишено убедительных фактических подтвержде- ний. Так, первозвери (однопроходные) - утконос и ехидна - выводятся в эволюционном древе от многобугорчатых млекопитающих на основании того, что зубы многобугорчатых были похожи на зубы зародышей утконосов. Правда, многобугорчатые вымерли в конце мелового периода (65 млн лет назад), а первые останки однопроходных обнаружены только в плейстоцене - максимум 2 млн лет назад. Разрыв почти в 60 млн лет объективно подтвержден, но как объяснить его с позиций материалистического эволюционизма? В Западной Африке обитает полуобезьяна золотой потто. Зверек ведет древесный образ жизни. Тем не менее, у него почти полностью редуцировались указательный палец на передней ноге и второй палец на задней. Каким образом это можно соотнести с идеей естественного отбора, который должен был оставлять в природе животных, как можно сильнее хватающихся за ветки? Аналогичные «антиэволюционные» примеры можно продолжать очень долго. Следующий весомый вклад в дарвиновскую теорию внес И.И. Шмальгаузен (1884-1963). Он предложил теорию стабилизирующего отбора, представленную ныне во всех школьных и вузовских учебниках «Общей биологии». Стабилизирующий отбор, по Шмальгаузену, способствует сохранению признаков вида в относительно постоянных условиях среды. Он поддерживает средние значения, выбраковывая мутационные отклонения от ранее сформировавшейся нормы. Е.И. Лукин, около 50 лет занимавшийся изучением и развитием трудов Шмальгаузена в работе «Критика Ламаркизма в трудах Шмальгаузена» писал, что, благодаря трудам этого ученого, «стал более понятным процесс возникновения новых форм и получены новые, весьма убедительные соображения, демонстрирующие ложность основных положений антидарвиновских концепций»153. Нам кажется, что теория Шмальгаузена способна не столько подтвердить, сколько опровергнуть классическую теорию Дарвина. Ведь стабилизирующий отбор препятствует эволюции, оставляя все признаки вида в среднем состоянии. Например, у той же ящерицы-веретеницы, на которую так уповал А.Н. Северцов, среда обитания никогда не менялась, оставаясь наземной. Но ноги у этого вида, вопреки стабилизирующему отбору, почему-то исчезли, а у большинства видов других, ныне живущих, ящериц ноги, подтверждая стабилизирующий отбор, почему-то сохранились. К тому же ящерицы, с точки зрения теории эволюции, считаются предками змей. Как же стабилизирующий отбор допустил исчезновение у змей подвижных век и барабанной перепонки? Неужели это все помешало в наземной среде? Не объясняют эти странности видообразования и другие виды отбора - направленный и разрывающий (дизруптивный).

В случае с ящерицами и змеями, как и в некоторых других ситуациях, эволюционисты занимаются интерпретацией фактов, составляют субъективные схемы, которые хорошо выглядят в теории, но при внимательном рассмотрении эволюционных ветвей любых филогенетических построений в каждом из них видны пробелы. «Оборона и наступление» эволюционистов на первый взгляд беспроигрышны. Есть неизменные признаки - придуман стабилизирующий отбор. Признаки меняются - наготове выкопанные из скрытых миллионами лет изменения условий среды, и к этим, никому неведомым конкретным изменениям эволюционисты присовокупляют движущий (направленный) отбор. Не найдены промежуточные формы (они, честно говоря, не находятся практически никогда) - тут же прибегают к так называемому разрывающему, или дизруптивному, отбору. Последний якобы благоприятствует двум или нескольким крайним вариантам изменчивости. В этом отношении показательным является высказывание В.В. Налимова: «До сих пор биологи-эволюционисты готовы опираться на два исходных дарвиновских постулата: мутации и естественный отбор. Не слишком ли скромно выглядят эти постулаты для описания происхождения биосферы, удивительной по своему многообразию и по своей слаженности? Неясно, скажем, как дискретные и независимые мутации могли породить такое сложное устройство, как глаз, или как из примата мог возникнуть человек, отличающийся от своего предка целым семейством связанных признаков? Как можно говорить о модели отбора, если не очевиден критерий оптимальности? Теория эволюции в современном ее состоянии выглядит вполне механистической, но где-то подспудно сохраняет представление о неперсонализированном Наблюдателе»154. Все эти вопросы, задаваемые ученым, в рамках материалистически-ориентированной эволюционной науки, не признающей Наблюдателя, остаются без ответа. Таким образом, теории стабилизирующего и других отборов в рамках образования новых видов есть пока только гипотезы, базирующееся на субъективном восприятии фактов их авторами.

На доказательства эволюции в форме наследования приобретенных признаков был направлен ряд экспериментов и наблюдений П. Каммерера, Г. Вольтерена, Дж. Гармса155. В первой половине ХХ в. широко известный австрийский биолог П. Каммерер проводил опыты с жабами-повитухами, приучив их спариваться не на суше, как обычно, а в воде. В результате этого Каммерер якобы обнаружил утолщения на передних конечностях самцов для удержания в воде самок, которых у обычного вида жаб-повитух не бывает. Однако в его отсутствие препараты были исследованы и признаны фальсификацией, что послужило поводом для трагической кончины автора156.

Знакомство со взглядами ученых-эволюционистов конца ХХ - начала XXI вв. убеждает в том, что по сей день в этом сообществе нет, как и раньше, единства и согласия. Их рассуждения сформировали представление о «синтетической теории эволюции». Это понятие включает в себя комплекс представлений о микро- и макроэволюции, а также новые результаты исследований в области генетики. Но по вопросу о том, какие факторы следует считать ведущими в процессе образования новых видов, выражаются самые разнообразные мнения, плохо сочленяющиеся между собой.

Так, наш современник, известный биолог-эволюционист А.С. Се- верцов, профессор МГУ, отводит ведущую роль окружающей среде: «Популяции любого вида существуют в сложной среде и сами они сложно сконструированы. Поэтому каждый фактор внешней среды, вызывающий гибель или устранение от размножения части особи в популяции, является причиной возникновения того или иного направления отбора». В конечном итоге А.С. Северцов приходит к выводу о дуалистичном механизме эволюции: «с одной стороны, она основана на эволюции популяций, с другой - на компоновке готовых жизненных форм»157.

М.Г. Сергеев (2001), д.б.н., профессор Новосибирского университета считает: «Эволюционистами, да и вообще биологами, в первую очередь недоучитываются сложности организации географиче- ского пространства. Между тем понятно, что для слона, грызуна и ногохвостки пространства, в которых они существуют, a priori разные». Таким образом, М.Г. Сергеев отводит роль «эволюционного организатора региональной дифференциации биосферы»158.

В противовес этим соображениям, Б.Ф. Чадов, д.б.н. из Института цитологии и генетики СО РАН г. Новосибирска высказывает следующую точку зрения: «Традиционно считается, что импульсом к видообразованию является изменение условий среды. Несмотря на широкое хождение, этот тезис не верен. Существование на данный момент иерархии видов от простейших до сложнейших говорит о том, что простейшие виды ничего не потеряли, оставшись равнодушными к имевшим место изменениям среды. Они так же существуют, и их биомасса не меньше, а больше биомассы высших. Во всяком случае, изменения среды, имевшие место на Земле, не явились императивом к изменению организмов. Возникает вопрос, если не среда, то что толкает систему к изменению? Я полагаю, что таким толчком является событие внутри самой живой системы. Это - образование доминантной летальной мутации в регуляторном гене, ставящей организм на грань жизни и смерти и в то же время не элиминирующий сразу из популяции»159.

Б.Ф. Чадов, опираясь на разработки современной генетики, отказывается от представлений синтетической теории эволюции, предполагающей «создание вида по частям, каждая из которых в составе организма предварительно обкатывается отбором». В предлагаемой им модели «стимулом к видообразованию являются определенные изменения в самой живой системе, но не воздействия внешней среды, не ее изменения, не приспособление организма к условиям среды, как это предписывается синтетической теорией видообразования. На популяционном «биосферном» этапе взаимоотношения между кандидатом на новый вид и средой являются определяющими: либо кандидат окажется удачливым реципиентом солнечной энергии в той или иной форме и, размножившись, станет видом, либо погибнет. Задача генетиков - понять, какие классы генов мутируют и в какой последовательности, чтобы одно стабильное состояние регуляторной сис- темы через фазу нестабильности могло перейти в другое стабильное состояние»160.

В поддержку современного генетика Б.Ф. Чадова приведем высказывание одного из основоположников этой науки Томаса Моргана: «Если мы откажемся от предположения, что какой-то неизвестный агент, например управляющее начало, регулирует все химические изменения в генах, то мы должны признать редкие сочетания каких-то условий. Анализируя эти условия, мы получим скорее картину неизбежности, чем случайности»161. Данное мнение сходно с высказыванием известного ученого В.В. Налимова о некоем «наблюдателе».

В противоположность первоначальным ожиданиям, дарвинизм не получил эффективной поддержки ни от генетиков, ни от тех обширных исследований, с помощью которых дарвинисты пытались превратить эволюционную теорию в точную науку162. Многие представители науки на западе считают, что хотя неодарвинистская модель была «значительным шагом вперед», она не в состоянии объяснить многие важнейшие феномены в биологии: «Уже в 1970-х гг. многие биологи начали сомневаться в том, что модель дает адекватное объяснение эволюции. Возможно, генетика вполне адекватно объясняет микроэволюцию, но мы не наблюдаем, чтоб путем микроэволюционных изменений последовательности генов рептилия превращалась в млекопитающее или рыба - в амфибию»163. Как мы видим, за истекшее столетие в дискуссиях об эволюции ее сторонники либо по-прежнему отдают предпочтение тем же факторам, что и их предшественники, либо, на основании новейших генетических взглядов, высказывают мнения, приближающиеся к мнению Ламарка и преформистов о видоизменении существующего в организме генетического материала под действием стремления к прогрессу. Вместе с тем устойчивость данной исследовательской программе придает именно полемика со сторонниками альтернативных гипотез - сальтационизма и креационизма. Именно на этих направлениях мы остановимся далее.

Но сначала кратко о макроэволюции. Ч. Дарвин о ней не писал. Учение о макроэволюции разрабатывали его ученики, переводящие гипотезу учителя в теорию. Макроэволюция, с точки зрения современных последователей Ч. Дарвина, - это надвидовая эволюция, в ходе которой формируются таксоны более высокого ранга, чем вид (рода, семейства, отряды, классы). Термин «макроэволюция» введен Ю.Н. Филипченко (1927). Вслед за ним отдельные исследователи стали утверждать, что макроэволюция - это процесс качественно отличный от микроэволюции. Однако в настоящее время большинство дарвинистов считают, что это явление не имеет специфических механизмов и осуществляется только посредством процессов микроэволюции, являясь их интегрированным выражением. Накапливаясь, микроэволюционные процессы получают внешнее выражение в мак- роэволюционных явлениях. Макроэволюция не поддается наблюдению на уровне микроэволюции. Поэтому для восстановления макро- эволюционных процессов рекомендуется использовать данные палеонтологии, эмбриологии и сравнительной анатомии164. Разберем, как эти рекомендации воспринимают другие сторонники эволюционной теории.