Русские марксисты о задачах и предмете исторической науки

«Наука, как мы понимаем ее современные задачи, - писал тогда П.Н.Милюков, — ставит на очередь изучение материальной стороны исторического процесса, изучение истории экономической и финансовой, истории социальной, истории учреждений: все — отделы, которые по отношению к русской истории еще предстоит создать совокупными усилиями многих работников» . Проще и нагляднее сформулировал ту же мысль М.В.Довнар-Запольский в 1905 году: «Мы теперь понимаем, что бюджетная роспись, налог на ревизскую душу и ведро водки и проч. лучше нам разъяснит положение России в эпоху Северной войны, чем победы Шереметева и его блистательных сотоварищей» . Соответствующим образом изменился и круг интересов и запросов читающей публики: «Никто не будет спорить, что в настоящее время ни одной стороной исторического процесса так не интересуются, как именно историей социаль- но-хозяйственной, — утверждал Е.В.Тарле. — ...Можно сказать также, что, кроме социально-экономической истории, никакая другая особенно не интересует в последнее время большинство неспециалистов» .

Интерес к экономической составляющей исторического процесса неминуемо повлек за собой попытки использовать методологический потенциал марксистской политэкономической теории, творчески адаптировать ее применительно к потребностям исторической науки. Совершенно логично поэтому, что именно специалисты по экономической истории — П.Б.Струве, М.И.Туган-Барановский, — одновременно становятся ведущими теоретиками русского марксизма.

В этом отношении рождение русского марксизма до известной степени было подготовлено теми научными тенденциями, которые зрели в недрах русского позитивизма: для отечественных приверженцев позитивизма — как в лице «русской исторической школы», так и в лице «школы Ключевского» — традиционно был характерен интерес к социально-экономической стороне исторического процесса. Связи между позитивистской и марксистской традициями в отечественной исторической науке легко прослеживаются даже на уровне персональных взаимоотношений: один из первых русских историков-марксистов, Н.А.Рожков, был учеником позитивиста В.О.Ключевского, а основатель советской исторической школы М.Н.Покровский занимался на семинаре проф. П.Г.Виноградова одновременно с П.Н.Милюковым . Американский исследователь творчества В.О.Ключевского Роберт Бирнс высказывал даже мнение, что труды Ключевского в какой-то мере подготовили появление русского марксизма ; эту генетическую связь между позитивистской и марксистской традициями отмечали и современники. «Про свое поколение я смело могу сказать, — признавался в 1909 г. П.Б.Струве, — что экономическому объяснению истории оно училось не только из "Капитала" Маркса, но и из "Боярской думы" Ключевского, где влияние хозяйственных сил и побуждений на социальную эволюцию русского допетровского общества было изображено с такой классической пластичностью, которой никогда не располагал Маркс» .

В определенном смысле можно утверждать, что марксизм в кристаллизованной, концентрированной форме выразил свой- ственное позитивизму представление о задачах исторической науки: стремление включить историю в единую систему естественнонаучного знания. «Научный метод — один, и его нужно применять одинаково во всех отраслях человеческого знания», - констатировал П.С.Юшкевич, считавший себя сторонником «материалистического понимания истории»; сущность единого научного метода он определял как «установление единообразных, постоянных отношений между причинами и следствиями или так называемых общих научных законов» . Стремление к поиску закономерностей, определяющих ход исторического процесса, для русских марксистов было первостепенным критерием научности истории как области знания. «Знание превращается в науку только тогда, когда связь отдельных явлений становится внутренней, необходимой, когда возникает понятие причинности или необходимой последовательности явлений, — формулировал свое видение научных задач Н.А.Рожков. — Явления общежития также подлежат изучению именно с точки зрения их причинной связи между собою» . Историческое знание приобретало в таком случае (если использовать неокантианскую терминологию) номотетический характер — на первый план в нем выходили обобщения и закономерности. «Научная история... в известном смысле должна быть чем-то средним между философией истории и социологией, - писал Н.А. Рожков. - ...Задача состоит лишь в том, чтобы отыскать ту особую форму детерминизма, которая осуществляется в общественной жизни людей, чтобы найти особую, присущую истории, закономерность» .

Такое понимание задач исторической науки наложило свой отпечаток и на представления русских марксистов о предмете этой науки. Предметом ее с точки зрения русских марксистов была в первую очередь история социальных групп, их взаимоотношений, интересов, противоборств и альянсов; отдельные действующие лица исторического процесса в таком случае превращались в quantite negligeable. Как сформулировал П.Б.Струве, учение историко-экономического материализма «просто игнорирует личность, как социологически ничтожную величину»; основным элементом исследования становится «совершенно безличная личность, производная социальной группы», для исследования поведения которой пригодным может оказаться статистический закон больших чисел . Вполне солидарен со Струве в данном вопросе был и П.С.Юшкевич, писавший: «Подобно тому, как статистик имеет дело со статистическим итогом изучаемого им явления — с годовым средним числом рождаемостей, браков и т.д. — а не с отдельными вошедшими в него единицами, так и научный историк исходит только из известного общественного итога, а не из мотивов и действий отдельных личностей, создавших своим взаимоотношением этот общественный итог. Хозяйственный строй, политический строй, право и т.д. — вот имена некоторых таких итогов, над которыми работает мысль историка»; «история — это прежде всего бессознательный, стихийный, но в то же время единообразный и закономерный процесс развития трудовых сообществ» . В наиболее образной форме сущность марксистского подхода к истории отразил Н.А.Бердяев, провозгласивший в 1901 г., что «история есть продукт коллективной работы человеческой массы, результат ее стремлений и потребностей, а не сознательных идеалов отдельных выдающихся личностей», и потому предметом научного изучения должна быть «большая дорога истории», а не «закоулки» .

И в этом интересе марксистов к «большой дороге истории» можно опять-таки усмотреть прямое продолжение и развитие той тенденции к социологизации исторической науки, которая сложилась в эпоху господства позитивизма. Еще В.О.Ключевский в своем курсе методологии истории говорил о том, что предмет исторического изучения составляют «происхождение, развитие и свойства людских союзов», поскольку «вполне одиночной деятельности» не бывает . Местный исторический процесс, согласно Ключевскому, представляет собой историю изменений такого союза, возникшего под действием конкретных географических условий, с течением времени; всеобщий исторический процесс — историю хронологического цепного взаимодействия различных союзов . Изучение истории «людских союзов» логично перерастало в поиск исторических законо- мерностей, которым подчинено развитие социальных групп, а личностный аспект исторического процесса отходил на второй, если не на третий, план . Так, американский исследователь русской интеллектуальной традиции Марк Раев обратил внимание на слабое развитие биографического жанра в российской исторической науке XIX века (что разительно отличало ее от английской, французской или немецкой историографии того же времени). За равнодушием российских историков к биографическому жанру, по мнению Раева, скрывалась уверенность, что в истории все определяется объективными закономерностями, и потому личность играет в ней ничтожную роль. «Вера в теоретические постулаты позитивизма, склонность полагаться на их объяснительный потенциал и описывать работу "могучих безличных сил" приводили [российских историков] к пренебрежению ролью индивидуальности и причудами человеческого поведения» . Оперируя «крупными величинами» — классами, социальными группами, — было легче обнаружить «особую форму детерминизма, которая осуществляется в общественной жизни людей, особую, присущую истории, закономерность».

Впрочем, русские марксисты не считали открытие исторических закономерностей самодовлеющей целью. Познание исторических законов было важно в той мере, в которой оно могло стать теоретической основой «научной политики» — рационального преобразования общества, социальной инженерии . Эту, прогностическую, функцию науки подчеркивал в своих трудах А.А. Богданов: «Может показаться, что наука не имеет права говорить о том, что еще не наступило, и чему не было точного примера в прошлом. Такая мысль очень ошибочна. Наука существует именно для того, чтобы предвидеть. Чему не было еще точного примера, того она не может, разумеется, предвидеть вполне точно. Но если в общем известно то, что есть, и известно, в какую сторону оно изменяется, то наука должна сделать вывод о том, что из этого получится. Она должна сделать этот вывод для того, чтобы люди в своих действиях могли с ним сообразовываться, чтобы они не тратили бесплодно свои силы, действуя вопреки будущему, задерживая развитие новых форм, - но чтобы они могли сознательно работать для ускорения и облегчения этого развития» . В более поздней своей работе Богданов писал: «Познание имеет практику своей основой и своей целью; черпая из нее свой материал, оно дает ей опору в предвидении будущего. Именно поэтому центром познавательной жизни, к которому тяготеет каждое из бесчисленных ее проявлений, была до сих пор причинная связь фактов, связь их необходимой и постоянной последовательности. Предвидеть надо то, чего еще нет, на основании того, что есть и было» .

Именно поэтому порой русские марксисты откровенно отводили исторической науке роль «служанки социологии», чье назначение — поставлять факты для социологических обобщений и строго следовать в своем научном поиске указаниям социолога. «История каждого отдельного народа, каждой отдельной страны должна освещаться с социологической точки зрения; конкретный процесс исторического развития отдельной части человечества становится понятен и получает смысл лишь в том случае, если его рассматривают, как материал для построения общих законов развития человеческих обществ» , — утверждал Рожков. «В каком отношении друг к другу стоят история и социология?» - задавался вопросом Н.И.Бухарин в своей работе «Теория исторического материализма» и давал на него такой ответ: «Так как социология выясняет общие законы человеческого развития, то она служит методом для истории. Если, например, социология устанавливает общее положение, что формы государства зависят от форм хозяйства, то историк должен в любой эпохе искать и находить именно эту связь и показывать, как она конкретно (т.е. в данном случае) выражается. История дает материал для социологических выводов и обобщений» .

Прагматическое понимание целей и задач исторической науки объединяло столь разных людей, как Н.А.Рожков и В.И.Ленин. С точки зрения Рожкова, изучение истории открывает путь для понимания законов социальной динамики, знание которых, в свою очередь, необходимо, чтобы «тщательно определить... тот период, какой переживает данная страна, выяснить таким образом, какие общественные формы имеют в ней будущность и найти конкретные приемы и средства к облегчению появления на свет этих форм» ; «история при помощи социологических законов, ею открываемых [курсив мой. — О.Л.], и опирающегося на эти законы предвидения будущего помогает определить конкретные общественные идеалы данного времени в связи с главными условиями общественной жизни» . В.И.Ленин в своей работе «Государство и революция» воспроизводил то же самое представление о «лестнице» социальных наук, когда говорил об учении Маркса как о «подытожении» исторического опыта и об обобщении «естественноисторичес- ких наблюдений» (показательно в данном контексте само слово «естественноисторические»!) для решения практических задач текущего политического момента .

Таким образом, русских марксистов — от ученых-гуманита- риев, «сочувствующих» социал-демократическому движению, до политических лидеров — объединяло общее представление о задачах и предмете исторической науки. С их точки зрения, история как наука носила номотетический характер; ее целью считалось открытие исторических законов или эмпирическое подтверждение закономерностей, найденных социологами. Предметом исторической науки для марксистов выступала «большая дорога истории», развитие и взаимоотношения крупных социальных групп. Представление о целях исторической науки носило у марксистов ярко выраженный прагматический характер: как считали они, реконструировать прошлое необходимо было не ради самого прошлого, но ради понимания настоящего и прогнозирования будущего, ради активной социальной инженерии.

Поэтому проблема исторической закономерности неизбежно превращалась в одну из центральных проблем марксистской мысли. Теоретики русского марксизма должны были дать ответ на вопрос, как сочетается убеждение в объективно-закономер- ном характере исторического процесса с призывами к активной революционаристской деятельности; как «познанная закономерность» может превратиться в жизненную задачу, в вызов, адресованный человеку-подвижнику.