§ 2. Марксизм как «конкретная утопия»

о котором говорит теория.

Марксизм — всеохватывающая утопия, но в отличие от мечтаний прошлого она конкретна, а не абстрактна. Описание фаланстеров или Новой Атлантиды — примеры абстрактных утопий, тогда как конкретная утопия Маркса не содержит никаких подробных предсказаний об устройстве будущего общества и противопоставляет древним утопиям «...сознательно-активное участие в исторически-имманентном процессе революционного преобразования общества. В конкретной утопии речь идет о том, чтобы детально понять и отразить мечту о ее предмете, которая содержится в самом историческом движении»1® Таким образом, «конкретный» характер утопии состоит в том, что мы не можем сказать ничего конкретного о ее содержании. Классический пример ситуации «смотрю и не вижу».

По сути дела, верховное благо, тотум или целое, которое, как утверждает Блох, исследовано научно, известно нам на основании нескольких выражений Маркса: это будет общество без классов, без отчуждения, царство свободы и т. п. Будет оно и соединением человека с природой: Блох бесконечно цитирует ряд высказываний молодого Маркса на тему «очеловеченной природы» и считает их ключевыми для понимания марксизма в целом. Утопия не может быть «конкретной», если она не охватывает «целого», а «целое» есть Вселенная, универсум. Пока наша фантазия ограничивается лишь совершенным устройством общества и не включает устройства природы, она остается «абстрактной».

Марксизм есть акт надежды, которая содержит одновременно знание о будущем мире и желание его построить. Это знание и воля имеют свои корреляты в самой действительности, но в такой, которую эмпирически воспринять нельзя. Однако в качестве «эссенциальной» действительности она имеет более высокий статус реальности по сравнению с той, которую мы можем увидеть наяву. В отличие от эмпирически ориентированной философии марксизм в собственном смысле слова представляет собой онтологию того, что еще не существует. «Ожидание, надежда, интенция к возможностям, которые еще не осуществились,— все это не только особенность человеческого сознания, но, если ее конкретно понять и скоррелировать, фундаментальный определитель самой объективной действительности, взятой в целом. Со времени Маркса вообще не существует никакого возможного исследования истины и никакого реализма решений, которые могли бы пренебречь субъективным и объективным содержанием надежды в мире»" «Еще-не-осознанное в человеке целиком принадлежит к тому, что в мире еще-не-совершилось, еще-не-обнаружилось и не раскрылось. Еще-не-осознанное коммуници- рует и находится во взаимодействии с еще-не-совершенным»12. «До тех пор действительность еще не определена целиком, пока она обладает незамкнутыми возможностями в новых зародышах и в новых сферах своего формирования,— нельзя абсолютно противоречить утопии на основании чисто фактической действительности. Конкретная утопия имеет свой эквивалент в действительности процессуальной, эквивалент опосредованного новум. Антиципирующие элементы есть составная часть самой действительности»13.

По сути дела у Блоха мы встречаемся с таким пониманием неэмпирической действительности, которое присуще платоновско-гегелевской традиции. Эта действительность не является ни актуализированным совершенством .(по типу платоновских идей), ни произвольно вымышленной по неким нормативным указаниям,— но в то же время существует в эмпирическом мире, хотя и невидима. Правда, Блох ссылается при этом не на Гегеля и не на неоплатоников, а на аристотелевское понятие энтелехии и на «творческую материю» перипатетиков. Он убежден, что мир в целом содержит некую имманентную цель, действие которой приводит к возникновению завершенных форм, непонятным образом достигающих своей полноты. Такие формы обладают «естественным» и нормативным характером одновременно. Однако Блох не замечает, что аристотелевские понятия энергии, потенции и энтелехии вполне конкретны, если ИХ соотнести с отдельными объектами и процессами (типа развития растения, которое воплощается в форму, первоначально содержащуюся в семени). И они сразу становятся непонятными, если их относить к бытию в целом. Аристотелевские понятия отражают свойства эмпирических процессов развития в органическом мире и в целесообразной деятельности человека. Тогда как понятия Блоха, относящиеся к энтелехии универсума в целом, совершенно независимы от эмпирического наблюдения. Это лишь разновидность спекулятивного убеждения в том, что мир стремится к совершенству, о котором мы не можем сказать ничего определенного.

Зато мы знаем, что любая критика, направленная против иллюзорной надежды на совершенство или абсолют на базе существующего научного знания, может быть отброшена по априорным соображениям: «факты» не обладают онтологическим смыслом и потому ими можно пренебречь; важно лишь то, что предчувствует антиципирующая фантазия. Тем самым марксизм, если его понимать по Блоху, не должен связывать себя никакими утверждениями, вытекающими из наличного знания. На основе опыта, переведенного в ранг рационального мышления, мы можем ожидать, что из ячменного зерна появится колос ячменя. Но нельзя ни доказать, ни предполагать даже с минимальной степенью правдоподобия, что существующий универсум есть ячменное зерно, из которого на основании естественной целесообразности вырастает совершенный мир. И следовательно, человеческая надежда на совершенство — наиболее глубокая иллюзия человечества, путающая карты не только миллионам небокоптителей, но и рафинированным мыслителям. Блоху данная иллюзия, несомненно, известна.

Но и это еще не все. Недостаточно сказать, что «суть универсума» пока не проявилась, а возможности, в нем содержащиеся, выступают как бы «задачами» бытия, его тайными желаниями и «объективным воображением». Данные «задачи», по мнению Блоха, могут быть решены на основании человеческой воли и сознания, а не космических законов'. Оказывается, род человеческий, обладающий волей и сознанием, есть^ не только исполнитель «планов» универсума или орудие, которым пользуется таинственное, не осознающее себя провидение. Род человеческий обладает способностью выбора. Поэтому человеческая воля может привести универсум к совершенству или к уничтожению. И окончательный результат, образующий альтернативу «все или ничего», отнюдь не гарантирован. Отсюда вытекает, что человек есть проводник мира и несет на своих плечах все бытие, а не только человеческую историю.

Данная идея принадлежит к обычной неоплатоновской метафизике, хотя Блох с поразительной самоуверенностью приписывает ее Марксу. Он утверждает, что, по Марксу, человек есть корень всех вещей. На самом деле молодой Маркс писал, что основанием человека является сам человек, а это далеко не одно и то же.

Блоховское понятие «ультимума» (или рая) не означает необходимую фазу развития мира, каким он должен стать независимо от человеческого участия. Реальность данной фазы зависит от человеческой воли. Тем самым невозможно понять, в каком смысле будущее действительно «содержится» в настоящем, а в каком — «знание» о будущем относится к настоящему, в котором оно предстает лишь актом воли. Понятие высшей или «эссенциальной» действительности двусмысленно, подобно понятиям сюрреалистической философии. Из нее нельзя узнать, предстает ли реальность (доступ к которой нам обеспечивает особый опыт галлюцинирования) уже готовой и завершенной и мы ее можем наблюдать с помощью специального ключа или же эта реальность создается в самом акте ее познания. Названная двусмысленность не столь важна в сюрреализме, поскольку он был приспособлен к особой художественной практике. Тогда как Блох пользуется дискурсивным философским языком, в котором двусмысленность исходных понятий убивает любое размышление.

Впрочем, двусмысленные понятия характерны для гегелевско- марксовой традиции, которая сняла границу между предвидением и созданием будущего. Отмеченное различие отличает пророков от ученых. Если ученый пытается предвидеть будущие события, он опирается на наблюдение событий прошлых и верит, что располагает знанием о связях между ними. Ученый не может претендовать на знание о будущем, ибо такое знание невозможно. Он может только с большей или меньшей вероятностью предвидеть события. А пророк не предвидит ничего. Источником его «знания» о будущем оказываются не знания о прошлом, а именно будущие события, которые каким-то таинственным и непостижимым образом уже существуют в настоящем и обладают собственным онтологическим статусом. Блох говорит о действительности, которой «еще-нет», однако пытается провести различие между «еще-нет» и чистым отрицанием или отсутствием будущей действительности.

«Нет» означает отсутствие, но отсутствие чего-то, и потому есть стремление к этому чему-то. Данное стремление — творческое, колеблющее существующий мир, и следовательно, должно быть противопоставлено небытию, а не «всему». Подобным образом субъективный коррелят «еще-нет» — «еще-не-сознание»— не является чистым отрицанием, а представляет собой лишь тенденцию духа, который хочет осознать нечто. Блох ссылается при этом на «малые перцепции» Лейбница, чтобы разъяснить, о чем идет речь. Речь идет о неартикулированном знании или парадоксальном состоянии, в котором мы знаем то, чего еще не знаем или знаем лишь потенциально.

Таким образом пророческое сознание обретает печку, от которой может плясать в бесконечность. С одной стороны, пророк не обязан обосновывать свои предсказания, поскольку формулирует их не на основании правил плоского эмпиризма, пренебрегая тиранией фактов и логики. С другой стороны, все его предсказания отличаются чрезвычайной самоуверенностью, так как он ссылается на еще-не-существующие, но наличные качества бытия. Пророк обладает «высшим» и более «достоверным» знанием, нежели ученый — и в то же время не обязан ни объяснять, ни обосновывать это знание. Ну, а тот, кто требует от пророка объяснений его пророчеств, сразу демаскирует себя как носителя «отчужденного сознания» и «ползучего эмпиризма».

При такой свободе интеллектуального маневра пророк может обещать людям все, что ему взбредет в голову, и в то же время уверять, что его обещания базируются на науке «высшего ранга». Правда, Блох не пытается предвидеть социальную организацию будущей утопии. Зато предлагает идею совершенно новой техники, которая радикально преобразует существующий мир. Капитализм создал технику, основанную на «количественном» подходе и «механическом» понимании природы. Тогда как коммунизм принесет с собой «качественный» подход и «неэвклидову технику», которая свернет горы и совершит чудеса. Однако подробности будущей технической революции Блох предоставляет разрабатывать другим людям. Но уже сейчас, уверяет он, можно было бы (если бы не проклятые империалисты!) ликвидировать Сахару и пустыню Гоби и превратить Антарктиду и Сибирь в Ривьеру — при помощи нескольких сот фунтов урана и тория. «Неэвклидова техника» восстановит, наконец, приятельское и «качественное» единение человека с природой, которого «абстрактный капитализм» так и не добился. И незачем ломать голову над законом растущей -энтропии — будущие люди смогут его отменить и решить этот вопрос мимоходом.