Кары и награды — таков, по-видимому, далеко не новый вопрос, составляющий тему настоящего сочинения. Им занимался еще Бентам, и у многих читателей, прежде чем взять в руки эту книгу, может зародиться мысль о новом возбуждении дорогой утилитаристам темы с повторением старых доказательств или с попыткой опровергнуть вызванные Бентамом возражения.
Но тот, кто прочтет эту книгу, увидит, что старая тема рассматривается в ней с совершенно новой точки зрения и с привлечением таких данных и соображений, о которых, разумеется, и не думал Бентам. Она изучается автором с точки зрения психологии и социологии. И на этот раз вполне оправдывается известное положение Конта, что ни один социальный вопрос не может быть представлен в правильном освещении иначе, как в соотношении со всей массою явлений, обнимаемых социальной статикой и динамикой. Автор вполне проникся этой мыслью: если в первой части своей книги он задается по преимуществу выяснением психической природы тех явлений, к регулированию которых направлены кары и награды, указывая с этой целью на возможность подвести все правила поведения под три группы: дозволенных, запрещенных и рекомендуемых действий, то во второй части перед читателем развертывается процесс самого зарождения «общественного сознания», и определенно ставится вопрос о том, в какой мере оно может быть рассматриваемо как продукт коллективной психики. В связи с выработкой этого сознания, под влиянием сопутствующих ему изменений в самих условиях жизни и быта первобытных племен упрочивается в представлениях людей необходимость кар и наград как неизбежных условий сохранения общественного един ства. Дальнейшие сопутствующие изменения, укрепляя общественные инстинкты или, наоборот, разрушая одни и заменяя их другими, в создании которых является уже элемент сознательности, ведут постепенно к тому последствию, что интенсивность санкций постепенно слабеет по мере того, как укореняется в людях понятие общественной солидарности. При развитии своей основной темы автор не только не уклоняется от решения смежных с нею вопросов, но, можно сказать, ищет их. Его молодость сказывается в нежелании экономизировать свои силы. Он не идет в своем исследовании по линии «наименьшего сопротивления». Он не желает оставить без ответа ни одного из возможных возражений; ищет добраться до корней. А благодаря этому его книга из специальной монографии переходит в общий трактат по психологии, столько же индивидуальной, сколько и коллективной, и по самой теории эволюции и прогресса. Скажу более, в книге ставится и самый вопрос теории происхождения сознания и освещается с точки зрения коллективной психологии, той самой, на которой стоят Дюркгейм, Де-Роберти и целый ряд итальянских психологов и социологов. Во всем своем сочинении автор не довольствуется простыми утверждениями, так называемой чистой дедукцией, а прилагает тот индуктивно-дедуктивный прием или метод обратной дедукции, необходимость которого в области социальных наук, на мой взгляд, вполне установлена Миллем. Нельзя не отдать должного разносторонней подготовленности еще молодого писателя, которому не только известна литература по психологии и социологии на четырех наиболее распространенных языках Европы, но и материал законодательных и религиозных книг, в которых, очевидно, необходимо искать выражения в разное время господствовавших воззрений и на кары, и на награды. Один недавний французский писатель Гастон Боне-Мари, корреспондент Французского Института, поставил себе задачей указать на моральное единство религий.
Это моральное единство объясняется автором не одним заимствованием и воздействием, например, платонизма и еврейства на христианство, еврейства и христианства на магометанское учение. Боне-Мари указывает и на то, что мораль семитов, арийцев и китайцев, помимо всякого воздействия браманизма и «Авесты» на религиозные системы, с одной стороны — греков и римлян, с другой — Китая, если не Предисловие проф. М.М. Ковалевского 4 3 говорить о буддизме, в основных началах тождественна, и что то Же до некоторой степени может быть сказано и по отношению к религии Древнего Египта. Но где искать корень самих этих сходств, не порождаемых подражанием? На этот вопрос читатель скорее найдет ответ в книге г. Сорокина, нежели в сочинении Боне-Мари. Он увидит, что разнообразнейшие по расе и религии общества нуждаются в одинаковых общественных устоях и в одинаковых средствах сохранения этих устоев. Таким образом, интерес самозащиты заставляет их вырабатывать близкие друг к другу нравственные принципы и, так сказать, морализировать своих богов в одном и том же направлении, — в направлении, необходимом для сохранения и развития общежития. Далеко не последней заслугой автора я считаю строгое разграничение им при изложении первоначальных нравственных понятий, с одной стороны — отношений той замиренной среды, которой является сперва материнский клан, постепенно переходящий в агнатический род и затем в более широкие союзы, в состав которых входит несколько родов, начиная от племени, переходя к совокупности нескольких племен в городе-государстве и заканчивая государством-нацией и даже союзом некоторых таких политически объединившихся народов, с другой — межгрупповых отношений. Благодаря этому вопрос о карах и наградах осложняется вопросом о войне и мире. Солидарность сказывается впервые лишь в тесных кругах, она постепенно переходит ко все более и более широким, и не отнята надежда, что в будущем не только будет положен конец ненужным жестокостям на войне, но и посредничеству суждено будет предупреждать кровавые столкновения между нациями. Выражение этих взглядов человеком, старающимся отрешиться от всяких личных пристрастий и строить свои выводы на прочном фундаменте положительных данных, мне кажется более желательным, чем самая горячая проповедь пацифизма. Вообще, читатель не найдет в книге г. Сорокина преследования каких-либо определенных этических, социальных или политических тенденций. Он постоянно орудует данными психологии, этнографии, истории с тем научным беспристрастием, какое так естественно у физика, химика или биолога и которое, к сожалению, так редко встречается в сочинениях по обществоведению. Это обстоятельство, может быть, ограничит круг его читателей; но оно же, в моих глазах, является залогом того, что книга эта несомненно послужит той высшей задаче, с которой, по мнению Монтескье, издаются серьезные сочинения: она возбудит мысль самого читающего и заставит его, в свою очередь, сделать усилие в направлении к установлению необходимых отношений между явлениями, т. е. эмпирических обобщений или социологических законов. В нашей возникающей социологической литературе книга г. Сорокина является одной из первых ласточек. Выскажем пожелание, чтобы за нею появился и ряд других, и вместе с тем уверенность, что в этой будущей русской социологической библиотеке не один том будет принадлежать перу автора «Преступлений и кар, подвигов и наград». Максим Ковалевский С.-Петербург, 25 июня 1913 года