Н.Л. ГЕККЕР ПАМЯТИ С.Н. ЮЖАКОВА

С. Южаков.

(Из посвящения Южакова товарищу-хохлу в мценской тюрьме по пути в Сибирь)1'

Еще одна горестная утрата: ушел от нас один из старых представителей «русской социологической школы», один из лучших и выдержанных публицистов старого народнического закала, Сергей Николаевич Южаков.

Эта смерть последовала после бесшумно прошедшей и едва отмеченной в печати кончины в глухой провинции ровесника покойного, его единомышленника и многолетнего сотрудника, Петра Федоровича Николаева, автора известной в 90-х годах книги «Активный прогресс и экономический материализм»3’. Оба они вышли одновременно на тернистое поле жизни и одинаково много потрудились в первых рядах прогрессивной и руководящей интеллигенции нескольких десятков лет. Правда, в молодости судьба различно благословила их: Николаев примкнул к практической деятельности и по Караказовскому делу4’ поплатился каторгой и многолетней ссылкой; Южаков имел возможность подготовиться к научной и публицистической работе, выступив уже в начале 70-х годов со своими социологическими очерками5*. В конце этого десятилетия, благодаря знаменитым одесским администраторам, Тотлебену и Панютину, участь Южакова уравнялась с судьбой пострадавшего ранее товарища, и он также попал в восточную Сибирь6*. Оба они приблизительно в одно время (Южаков — в начале 80-х и Николаев — в средине тех же годов) вернулись в Россию, и оба ревностно взялись за служение пером своей родине. Николаев, впрочем, не раз отвлекался от бумаги живым делом общения с политикой, за что навлекал на себя яростные гонения7'. Литературный путь Южакова с внешней стороны пробегал сравнительно гладко до конца. И в то время, как Николаев, с удалением в Полтаву и Чернигов, почти совсем сошел с публичной сцены, перестал появляться в печати в последнее десятилетие, Южаков оставался на виду постоянным и деятельным участником прогрессивной литературы до последних своих [лет].

Начало литературной известности Южакова относится к началу же 70-х годов, [когда] в 12-й книжке научного журнала «Знание» за 1872-й год появился его первый очерк из целого ряда статей, напечатанных в этом журнале под названием «Социологические этюды»8'. Н.К. Михайловский, написавший уже тогда свою знаменитую статью «Что такое прогресс?» и вообще как раз занятый разработкой своей системы «субъективной социологии», тотчас же обратил внимание на эту работу, назвав «этюды» Южакова «очень замечательными» и приветствовав их как явление в области общей социологии «более, чем приятное»9*. Знаменитый социолог-публицист противопоставлял эти очерки социологическим упражнениям тогдашних «открывателей давно открытой Америки, правоверных реалистов и проницательных ученых критиков». Он упрекал их в том, что «они гордо устроились на принципе тождества и органического, и социального прогресса» и что из веры в это тождество вытекает все их уважение к науке вообще и к естественным наукам — в частности. Он радостно указывал им на исследования Южакова и рекомендовал им поучиться у этого молодого и оригинального социолога. Он писал: «Г. Южаков стремится доказать, что процессы органический и социальный противоположны; что важнейшие факторы органического прогресса или вовсе не влияют на ход общественной жизни, или производят в нем совершенно не те результаты; что в социальной жизни нравственно-политические идеалы вытесняют собою действие сильнейших биологических факторов». «Да, — прибавлял он, — это ересь. Я думаю, однако, что никто в литературе не осмелится ни разоблачить ее, ни пристать к ней»10’.

Предсказание Михайловского оправдалось не вполне: к «ереси» пристали очень многие и даже те из тех «правоверных реалистов» и «проницательных критиков», над которыми он так жестоко потешался. Михайловский горделиво возвестил появление в литературе такого солидного единомышленника и союзника, каким был Южаков в своем первом научном выступлении, потому что его, Михайловского, пропаганда «двуединой» правды — правды-истины и правды-справедливости — встретила сильный отпор со стороны тогдашней ортодоксальной науки и вульгарной публицистики. Поддержка, оказанная ему Южаковым, пришлась, понятно, Михайловскому по душе. И хотя он вносил значительные поправки в социологическую теорию Южакова, но в существе он был совершенно солидарен с автором «Социологических этюдов» и комментировал его труд в духе начатых им в «Отечественных] записках» работ. Особенно он выдвигал южаковскую идею «социальной среды». «Социальная среда, — пояснял Михайловский мысль Южакова, — то заменяет, то ограничивает и, во всяком случае, преобразует влияние физической среды. Особенность общества есть, следовательно, существование особой среды, наряду с общей всему живому физической средой»11*.

Эта мысль и в самом деле была центральной осью всего миросозерцания почившего писателя.

В главном Южаков остался верен своей субъективной философии до конца жизни. И понятно, что он нашел себе место в литературе рядом с Михайловским, в «Отечественных] з[аписках]» до их закрытия, а после этого в других журналах, напр[имер], в «Рус[ской] мысли» и «Сев[ерном] вестнике», а с начала 90-х годов и в «Русск[ом] богатстве». В конце 80-х годов, когда в нашей печати очень живо обсуждался вопрос об отношениях к Англии из-за владений в центральной Азии и притязаний на Индию, Южаков очень увлекся идеей русской миссии в Азии, причем он понимал эту миссию не в шовинистском смысле, а как постулат крестьянской мужицкой культуры, с сохой и бороной водворяющей царство справедливости среди номадов азиатских степей и пустынь. Его пламенные и полные почти пророческого экстаза статьи помещались в «Сев[ерном] вестнике» (потом вышли отдельным изданием под названием «Англо-русская распря» и «Афганистан»)12*, вызывали некоторое разногласие с лагерем Михайловского, но читались в обществе с необыкновенным интересом, будя мысль и возбуждая горячие споры.

В 1891 г., когда постройка Уссурийской железной дороги была поручена инженеру Урсати, другу и товарищу молодости Южакова, этот последний получил приглашение поехать на Дальний Восток в качестве заведующего делопроизводством строителя. Предложение было заманчиво, и его принял Южаков. В результате явилась книга «Доброволец “Петербург”» в издании «Русск[ого] богатств [а]». Эти «путевые впечатления» и сейчас, через пятнадцать лет после их появления, представляют живой интерес как в описании морского путешествия, так в изображении дальневосточной жизни с всеми ее особенностями. Любопытно, между прочим, как сам Южаков определяет мотивы своей дальней и необыкновенной поездки. В начале этой книги он пишет: «Постоянно и почти исключительно занимаясь сочинительством, не посвящая себя добровольно ни экспериментальному изучению отечества, ни отхожим промыслам, я не мог сначала не встретить этого предложения с некоторым удивлением. По разным обстоятельствам, у нас в журналистике так заклинило, и эти чужеядные клинья с такою

болью и силою засели в литературном теле, что на время оторваться от все- • го этого огорчения, отдохнуть и собраться с силами мне показалось заманчивым»13'.

Приехав в Петербург, С[ергей]Николаевич], правда, застал те же «чужеядные клинья» в литературе, но уже оторваться от них не мог и вошел вплотную в журнальную работу, большей частью неся на себе и другую, опять же срочную работупо изданию, напр [имер], «Большой энциклопедии»14’. Из месяца в месяц в продолжение более чем пятнадцати лет вел он иностранное обозрение в «Русск[ом] богатстве»15’, освещая жизнь европейских народов с точки зрения своей гуманитарной и народолюбивой философии и по каждому данному вопросу или по случаю того или другого текущего события обогащая ум читателя плодами своей огромной и всесторонней эрудиции и расширяя его умственные горизонты полным любви к народу, светозарным объемом своей публицистической проницательности. Так, держа перо до последней минуты, он еще в пятой книжке «Р[усского] бог[атства]» за текущий год16’ дал нам обзор законодательных работ во Франции и распределения партий в парламенте, чрезвычайно типичный для ежемесячной «Политики» Южакова: тут есть и история французских партий в прошлом, и их характеристика в настоящем, и цельный взгляд на них, определенное отношение к ним автора. Его ясная и убедительная точка зрения сама собою навязывалась читателю, усваивалась им и не забывалась.

Умер один из видных деятелей нашей литературы. В своих недавних воспоминаниях, печатавшихся в «Рус[ских] ведомостях]», он изложил эпизоды из своей богатой и сложной жизни не только литератора, но и общественного, политического деятеля17’. Но все же они остаются только отрывком еще нераскрытой страницы истории нашей многострадальной и злополучной общественности. Мы уверены, однако, что скоро она раскроется совсем, и мы прочтем на ней имя Южакова, обозначенное крупными, всем видными чертами. И многие поколения впереди помянут его не раз словом добра и признательности...