§ 1. Природа как фактор социальной и экономической эволюции
Сегодня вопрос о природных основаниях бытия народов приобрел остродискуссионный характер. Еще недавно в монографических исследованиях и учебниках по социальной философии и социологии природные факторы развития общества по преимуществу рассматривались как нечто сугубо внешнее, лежащее за пределами собственно социальной эволюции.
Вследствие этого вопрос о природных факторах общественного бытия людей рассматривался как в советской, так и в значительной степени в постсоветской социально-философской мысли в соответствии с однажды найденной и утвердившейся схемой, суть которой — в придании доминирующего значения социально- экономическим и технико-технологическим факторам развития общества. Стремительное нарастание значимости экологических и демографических проблем для судеб человеческого сообщества, более глубокое уяснение идей философской классики по этим вопросам требуют от нас, однако, принципиального изменения подхода к пониманию места и роли природных факторов в общественной жизни. Становится ясно, что природа — это отнюдь не некая нейтральная среда, а базовый фактор детерминации развития общества. Если говорить в целом о естественной среде, то следует отметить, что она существует в двух видах: как внешние природные условия, с которыми так или иначе взаимодействуют люди, и как внутренние природные предпосылки индивидов — эволюционно-генетический фонд человеческой популяции. К внешним природным условиям от носятся климат, животные, растения, микроорганизмы в их взаимодействии с природной средой; состав и строение земной коры; рельеф местности и т. д. Однако природа влияет на жизнь общества не только извне, но и через биологические потенции и генетический фонд популяции: здоровье, физическая сила, выносливость, прирожденные таланты и умственные способности каждого члена общества, а также периодичность повторения и распределения этих биологических свойств между различными слоями и группами общества53. Как в форме внешнего, так и внутреннего влияния природа может выступать как фактор, способствующий успешному развитию (теплый, мягкий климат, плодородные почвы, богатые ресурсы и т.д.), либо как фактор, препятствующий и ограничивающий (зона рискованного земледелия, ослабленный у населения иммунитет и т. д.) возможности прогрессивно-поступательных изменений. Природное поле жизнедеятельности общества может быть, конечно, расширено за счет «очеловеченной природы» («второй природы»), состоящей из продуктов деятельности и артефактов культуры, технологий и образцов цивилизации. Внутренняя природная среда (наследуемые биологические, соматические задатки) также может расширяться как имманентно, так и благодаря социокультурному воздействию на их развитие. Природное универсально и во всех направлениях пронизывает общественную жизнь. «Общество, — отмечает В. С. Барулин, — представляет собой не что иное, как определенное природное образование»54, оно в процессе бесконечной эволюции природного мира предстает как один из высших его этапов, фаз эволюции природы. Подчеркивая значение природных начал в жизни общества, ряд авторов или определяют последнее как природно-социальный организм05, или квалифицируют историю человечества как социоестественную56, или, пытаясь оттенить роль и значение природных факторов в развитии производительных сил общества, говорят о «природно-производственной основе»57 и т.д. Говоря о всеобъемлющем характере взаимосвязи природного и социального, о глубокой укорененности природного как в индивидуально-личностном, так и общественном бытии людей следует различать понятия природы и географической среды общества. Природа —это все существующее, весь мир, во всем многообразии его форм. Это понятие употребляется в одном ряду с понятиями универсума, вселенной. Географическая же среда —это земная природа, включенная в сферу человеческой деятельности и составляющая необходимое условие существования общества, «та часть природы, с которой общество непосредственно контактирует на данном историческом этапе»58. Географическая среда, таким образом, представляет единство природного и природно-общественного. Для обозначения этой сферы взаимодействия природы и общества применяются различные термины — антропосфера, социосфера, техносфера, ноосфера. Если взять природу в целом, в ее постоянстве и практически малозаметной изменяемости в сравнении с «быстротекущей» общественной жизнью, то ее влияние на социальные процессы действительно может показаться как весьма незначительное. В результате, целый пласт важнейших проблем выпал из поля зрения общественных наук в целом, и в частности, из поля зрения социологов, философов истории и социальных философов. Взгляд на природу как на совокупность географических (природ- но-климатических) условий, в которых функционирует и развивается общество, открывает совершенно иную картину. Обнаруживается, что эти условия выступают таким фактором, который не только может ускорять или замедлять динамику социальных изменений (в недалеком прошлом к этому обычно и сводилась роль природных факторов), но и придавать специфическую направленность в развитии социальных организмов, определять типы их хозяйствования, уклад и образ жизни. Природная среда не просто ускоряет и замедляет развитие общества, но и непосредственно влияет на материальнопроизводственную, социально-политическую и другие сферы общественной жизни. Можно определенно утверждать, что в становлении и развитии локальных цивилизаций, в формировании их неповторимого облика и характерных черт, естественная среда обитания сыграла ничуть не меньшую роль, чем различного рода социокультурные факторы, в частности, религия. Думается, что именно особенности естественной среды, и тип религии, которую выбирали те или иные народы, в наибольшей степени обусловили цивилизационное многообразие человечества. Вместе с тем значительный ряд исследователей с удивительным упорством исключают природные факторы из числа движущих сил социальной эволюции. Все они, с нашей точки зрения, исходят из ложной, методологически ошибочной предпосылки о том, что социальное можно объяснить только через социальное и никак иначе. Стремление объяснить социальное только через социальное, исключая все естественное, природное, биологическое, чрезвычайно сужает и ограничивает возможности адекватной теоретической интерпретации жизнедеятельности общества, выступает причиной утверждения всевоз можных односторонних и однобоких взглядов, точек зрения и концепций. Часто говорят, что человек обладает творческими способностями, позволяющими ему преобразовывать природную среду, которую он застает, в соответствии со своими потребностями, что развитие науки и техники ведет ко все большей независимости человеческих сообществ от их непосредственных географических условий, что в сходных природно-климатических условиях у народов бывает весьма разный общественный строй и, наоборот, одинаковый строй может иметь место при весьма различных условиях. Далее акцентируется внимание на том, что без качественных революций в способах производства не может осуществиться переход к новой общественно-экономической формации, что смена этих формаций не может быть объяснена влиянием географической среды хотя бы потому, что она происходит гораздо быстрее, чем изменение в географической среде и т. д. Все эти аргументы не очень убедительны. Если с ними согласиться, то надо признать, что становление капиталистического способа производства (точнее сказать, индустриального общества) именно в Западной Европе выступает как результат каких-то специфических способностей населения этого географического региона, т. е. результатом особых расовых характеристик западноевропейцев. Кстати сказать, многие исследователи так считали раньше и продолжают считать теперь. С нашей точки зрения, исходная, базовая причина кроется здесь не в каких-то уникальных характеристиках западноевропейских народов, а в особенностях географических (природно-климатических) условий их проживания. Если обратиться к предыстории и к древнейшей истории человечества, то можно определенно утверждать, что процессы, положившие начало производящей экономике, осуществлялись прежде всего в силу климатических изменений, связанных с окончанием ледникового периода при переходе от плейстоцена к голоцену59. Географическая среда в этом процессе имела исходное, формообразующее значение. Именно глобальные изменения климата конца плейстоцена — начала голоцена стали важнейшими движущими причинами перехода человечества от присваивающего хозяйства к производящему. Только эти изменения, приведшие к быстрому исчезновению крупных млекопитающих (основы рациона питания верхнепалеолитического населения) и вызвавшие вымирание большей части первобытного населения могли стать мощным стимулом для вынужденного поиска альтернативных источников пищи. В ряде областей, примерно совпадающих с вави- ловскими «очагами доместикации», в качестве одного из альтерна тивных путей эволюции совершенствовалось собирательство злаков, были изобретены зернотерки, серпы и т.п., т.е. закладывались предпосылки для перехода к земледелию со всеми последующими социальными и культурными последствиями. И произойти все это, акцентируем внимание, могло не везде, а только в определенных, наиболее благоприятных для этого перехода географических зонах. Отметим далее, что причины размежевания земледельческо-животноводческих и животноводческо-земледельческих линий социокультурной эволюции также коренятся в географических (природно-климатических) условиях. Животноводческо-земледельческая линия развития, достигшая полноты своего раскрытия в кочевнических обществах скотоводов, утвердилась исключительно в определенных природных условиях, а именно: в зоне Евразийских степей и полупустынь Афразии (Аравия, Сахара). Нет смысла больше приводить примеры подобного рода. Сейчас уже общепризнано, что в зависимости от различных географических (природно-климатических) зон возникали и развивались существенно различающиеся хозяйственные типы и уклады. Назовем основные из них: 1) самый архаичный тип представлен охотниками и собирателями тропических лесов; 2) охотники северной лесной зоны, уровень хозяйственной организации которых соответствует эпохе неолита — патриархально-родовая организация; 3) морские охотники Арктики, находящиеся на стадии распада родового строя; 4) оленеводческий тип хозяйства, для которого характерны зачатки социальной классовой дифференциации; 5) степное кочевое скотоводство, характерное для степных регионов; 6) ручное палочно-мотыжное земледелие; 7) плужное земледелие, которое возникло примерно между 15° и 40° северной широты в V—III тыс. до н. э. Именно в этом последнем регионе возникли древнейшие цивилизации (Месопотамия, Египет, Иран, Северная Индия, Китай). По своему климату, рельефу местности, свойствам почвы этот регион был на редкость благоприятен для земледелия. Развитию земледелия здесь способствовало и то, что эти древнейшие цивилизации были расположены в долинах мощных рек, разливы которых несут плодородный ил: в Месопотамии —Тигра и Евфрата, в Египте —Нила, в северной Индии —Инда и Ганга, в Китае —Хуанхэ и Янцзы. Причем недра этого региона отличались богатством полезных ископаемых, в частности, металлами. Получению последнего здесь способствовали и удобные естественные пути сообщения. Наконец, все эти древнейшие цивилизации были в большей или меньшей мере изолированными и защищенными природными условиями отдельными географически ми областями, естественные границы которых очерчивались морями, горными массивами, девственными лесами и безлюдными пустынями. Зерновое земледелие (пшеница, рис, просо и т. д.) вывело человечество на цивилизационный уровень развития (саморазвития), основанного не на приспособлении к окружающей среде, а на ее преобразовании. Однако развитие земледельческой цивилизации пошло двумя, явно отличными друг от друга путями: восточным и западным. И вот здесь перед нами возникает вопрос фундаментальной важности: почему? Исследователи полагают, что различие в системе экономических отношений на Востоке и Западе связано прежде всего с ролью государства. Является ли государство или нет субъектом собственности, возникают или не возникают в обществе отношения «власть —собственность»? Это обстоятельство имеет основополагающее значение, выражает саму суть дела при объяснении причин типологического различия Востока и Запада. Почему, собственно, на Востоке (Шумер, Египет, Китай и т.д.) складывается такая социокультурная система, в пределах которой отдельный человек, семья, домохозяйство лишаются автономии самообеспечения по отношению к отчуждаемой от общества власти, носители которой выполняют не только административно-политические, но и собственнические (прежде всего по отношению к земле, воде и прочим природным ресурсам) и организационно-хозяйственные функции, а на Западе, наоборот, получают развитие автономия личности и гражданское общество? Почему, далее, в восточных странах верх берет коллективизм, а в западных странах индивидуализм — два различных типа мировоззрения и человеческого поведения? В сиЛу каких причин на Западе были созданы, не имеющие нигде более в мире аналогов, условия для формирования индивидуалистов, индивидуалистической психологии и индивидуалистической этики, а на Востоке этого не произошло? При ближайшем рассмотрении и в этом случае придется признать исходным природно-климатический фактор. Древнейшие восточные цивилизации (деспотии) возникли и получили свое развитие, как уже отмечалось, в долинах великих рек. Это обстоятельство обусловило необходимость коллективного труда больших, многотысячных масс людей для выполнения жизненно важных для этих цивилизаций ирригационно-мелиоративных работ, террасирования горных склонов и т. д. Сама специфика организации труда в бассейнах этих великих рек не могла не вести к формированию жесткой централизованной власти, к государству, организующему и контролирующему все основные сферы его жизнедеятельности общества. Этим объясняется и то, что у восточных народов утвердилась не частная, а общественно-государственная собственность. Следует отметить, что речные цивилизации или, как их иногда называют, гидроцивилизации, в которых утвердился «азиатский способ производства» (если прибегнуть к известному марксовому понятию), оказались чрезвычайно устойчивыми, способными в большинстве случаев преодолевать собственными силами периодически возникающие кризисные состояния. Благодаря хорошо организованной однажды возникшей системе ирригации, кардинальная перестройка которой всегда была сопряжена с большим риском, более или менее стабильному характеру урожаев, множеству других причин социокультурного (прежде всего религиозного) характера, эти древнейшие цивилизации не имели жестких стимулов к улучшению приемов земледелия и, в целом, к модернизационной стратегии развития. В первую очередь именно в связи с этими причинами они оказались необычайно консервативными, оставаясь в течение длительного времени почти неизменными. Много больше труда и инициативы требовали от земледельца природные условия существования в древнейшей Европе, в частности, на Балканском и Аппенинском полуостровах, где в дальнейшем сложилась культура Греции и Италии — основных стран античного мира, ставших новой ступенью в истории человечества. В отличие от стабильного Востока, где люди по необходимости были жестко привязаны к плодородным речным долинам, требовавшим ежегодного повторения жизненных циклов, граждане маленьких независимых городов- полисов греческого Запада, как, впрочем, и их северные соседи — кельты, германцы и др., вынуждены были находиться в непрерывном поиске, путешествовать, торговать, мигрировать, создавать или усваивать что-то новое. Основой социокультурной системы Запада стала принципиальная (хотя и выступающая в разных исторических формах) автономия семейных хозяйств, обусловившая формирование социально-экономической самостоятельности хозяина-собственника. Взаимодействие между этими самостоятельными в социально-экономическом отношении собственниками, осуществляемое по преимуществу на уровне горизонтальных связей, и обусловило уникальность западноевропейского социокультурного типа. Причем главной особенностью, рельефно отличающей западноевропейскую цивилизацию от всех других, была «надстроечная» роль государства по отношению к хозяйствующим субъектам, обладающих полноправным гражданским статусом. Государство в этом случае было призвано работать на обеспечение интересов сообщества хозяинов-собственников. Если поставить вопрос об исходных, базовых причинах формирования столь непохожего и даже абсолютно уникального типа общества, то и здесь придется в первую очередь указать на географические, природно-климатические особенности западноевропейского полуострова. Исторически подобный тип общества мог сформироваться только там, «где еще на первобытном уровне было возможно ведение хозяйства силами отдельной семьи»60. Общество подобного типа могло получить развитие лишь в том регионе, где не было необходимости создания таких социокультурных систем, которые жестко подчинили бы домохозяйства надобщинным, в перспективе — раннегосударственным институтам. Оптимальные условия для реализации такой возможности были в древней Европе. Западное общество стало колыбелью индустриальной цивилизации благодаря прежде всего специфике тех условий, в которых шел распад родовой общины и первичное классообразование в Средиземноморье. Все дело в том, что в Греции, в ряде областей Передней Азии, в береговой части Италии и Адриатического бассейна ведение хозяйства не требовало серьезных скоординированных усилий. «Именно это обстоятельство “спасло” Европу от деспотической формы правления (в отличие от Востока, где необходимость ирригационального земледелия и отражения нападения кочевых племен требовала мобилизации огромных масс людей), именно благодаря ему у ее населения выработались те религиозные, ценностные и политические ориентации, которые через сотни лет в полной мере смогли реализоваться в постиндустриальных странах»61. Географическая среда порождала и другие различия в развитии цивилизаций и народов. Тот, кто знаком с основами геополитики, знает, что в этой науке была выдвинута концепция «земли и моря» — представление о двух фундаментально отличных типах народов — народах сухопутных (автохтомных) и народах морских (автотолас- сических). В этой концепции обосновывается мысль, что социальнопсихологические особенности населения, живущего у морского побережья в существенной степени отличается от того населения, которое живет в глубине континента. В первом случае над сознанием людей властвует архетип моря (океана), во втором — архетип земли. Море, океан — это буйство стихии, несшей человеку как сухопутному существу постоянную угрозу, державшей его в постоянном напряжении. Каждый выход в море —это схватка, борьба с окружающей средой, которая придавала особое направление развитию сознания «людей моря», вырабатывала у них особый психотип — стремление к господству и покорению. Отсюда — абсолютизация роли механических устройств, техники, предназначенных дать человеку силу в борьбе с окружающей средой. Все, что находится за бортом, может быть либо врагом, либо добычей, а на них законы и правила, организующие жизнь корабля, не распространяются. Таким образом, возникают двойные стандарты. Со временем вышеуказанные духовно-психологические установки приобретают определенную универсальность в культуре «морских народов», впитываясь в их быт, нравы, жизненную философию. Постепенно представления о мире и человеке, возникшие на их основе, становятся незыблемыми и даже абсолютными, формируя социальную и политическую организацию «морских народов». Государства, которые они создают, по своей глубинной сути, становятся огромными кораблями (над ними довлеет архетип «корабля»). Социальная матрица групп, чья жизнь оказалась замкнутой в корпусе покинувшего землю судна, постепенно переносилась на «морские народы» в целом. Здесь присутствует та же четкость организации и управления, порядок, даже в самых мельчайших деталях, ярко выраженный корпоративный дух и единая целенаправленность общих усилий. Соответственно все, что находится за бортом такого корабля-государства, воспринимается его командой либо в качестве угрозы (врага), либо в качестве добычи, а сам корабль — надежным инструментом противостояния внешнему миру62. Не отсюда ли идея власти и силы, постоянно культивируемая и развиваемая в западноевропейском сознании, прежде всего в сознании англосаксов? Не эта ли идея проявлялась, обретая свою «плоть и кровь», в захватах огромных территорий и жестком порабощении многих народов в эпоху географических открытий, в стремлении к развитию экспериментальной науки с целью господства над природной средой? Вспомним: английский философ Ф. Бэкон утверждал, что эксперимент — это насилие или пытка, при помощи которой человек может вырвать из природы ее секреты, а Г.
Галилей сравнивал эксперимент с испанским сапогом инквизиции, в который нужно зажать природу, чтобы она «призналась» в своих тайнах. В сознании же «сухопутных» народов образ земли, ее гигантской мощи и силы не несет угрозы, а напротив обладает защитными свойствами («Мать-земля»). Поэтому у народов суши доминирует ориентация не на борьбу, а на сотрудничество с окружающей средой, на гармоничное с нею сосуществование. Алгоритм гармоничного сосуществования человека с окружающей природой постепенно распространяется и на социальную среду, на окружающих людей. Поэтому сухопутным народам, в отличие от морских, в большей степени свойствен коллективизм как специфическая форма мировоззрения и по ведения человека. Индивидуализм, дух предпринимательства, склонность к техническому развитию им присущи в менее развитой форме. Неудивительно, что отношения между континентальными и морскими державами постоянно таили в себе конфликтообразующий потенциал. Славяне, пришедшие на среднерусскую возвышенность, а затем дальше на Север, стали отличаться не только от западных народов, но и от тех славян, которым удалось задержаться в традиционных местах обитания. Предки современных восточнославянских народов, заселившие тысячи лет назад территории, которые по совокупности своих параметров были мало пригодны для эффективного земледелия, не могли быстро создать компактно проживающие большие сообщества из-за постоянной потребности перемещаться в поисках пищи. Мелким группам добытчиков, слишком далеко оторвавшимся от своего племени, не было смысла возвращаться назад. В итоге связь рвалась, появлялись новые стойбища. Природная среда, таким образом, не способствовала концентрации населения. «Не было городов — не зарождались ремесла. Не было ремесел — не появлялись новые орудия труда. Не было новых орудий труда — не появлялась возможность для того, чтобы на меньших территориях могло прокормиться большее число людей. В результате формировались устойчивые модели экономического поведения, сопутствующие идеологии»63. Вместе с тем восточнославянские этносы, осевшие на территориях неустойчивого (рискованного) земледелия, не только не могли достичь высокой концентрации населения в больших городах, как это, например, происходило в регионе Средиземноморья и в Западной Европе, но они не могли существовать и малыми группами типа отдельной семьи, потому что в этом случае не обеспечивапся бы достаточный бааанс добывающей и потребляющей доли сообщества для его выживания. А это означает, что не только города, но и фермерство развиваться не могло. «Сельская община в 100-200 человек — вот оптимальный размер русской самовоспроизводящейся единицы на протяжении тысячелетий, вплоть до совсем недавнего времени» . Интересен, однако, вопрос: как русским удаюсь в столь суровых природных условиях создать могущественное централизованное государство, ставшее в XX в. вторым полюсом мира? В науке до конца не решен вопрос, почему центром формирования русского народа стала такая неудобная для стабильного пропитания континентальная центральная полоса. Исследователи выдвигают разные гипотезы, спорят. Это и понятно. Такого рода факт не может не вызывать интереса. В самом деле, «один из главных истоков государ ственности и цивилизации Руси город Ладог а в устье Волхова (к тому же исток, как доказала современная историография, изначальный; Киев стал играть первостепенную роль позже) расположен именно на 60-ой параллели северной широты»05. Вплоть до сегодняшнего дня на этой широте везде господствует почти «первобытный образ жизни». «Никакие племена планеты, жившие в этих широтах с их климатическими условиями, не смогли создать сколь-нибудь развитую цивилизацию (...) Сложившееся тысячелетия назад вблизи 60-ой параллели северной широты и в зоне континентального климата государственность и цивилизация Руси, в самом деле, уникальное явление; если ставить вопрос “теоретически”, его как бы вообще не должно было быть, ибо ничто подобное не имело место на других аналогичных территориях планеты. Между тем в суждениях о России уникальные условия, в которых она сложилась и развивалась, принимают во внимание крайне редко, особенно если речь заходит о тех или иных “преимуществах” стран Запада сравнительно с Россией»66. Читая иные академические труды, можно подумать, что закономерности хозяйственной жизни всегда и везде пробивают себе дорогу и действуют в абсолютно одинаковых условиях, что они функционируют в не ком идеально чистом пространстве, вакууме, и никоим образом не детерминируются местными факторами природно- климатического, географического и социокультурного порядка. Такая позиция наших экономистов — следствие распространенного заблуждения, ложной веры в повсеместную применимость неких общих принципов, независимо от всяких там местных условий. Вплоть до сегодняшнего дня эту проблему пытаются обсуждать скорее маргиналы от экономической науки, представители смежных профессий, географы, этнографы, метеорологи и т.д., но не экономисты-профессионалы. В современной академической экономической науке вряд ли встретишь рассмотрение в качестве базового фактора экономического развития условия, вытекающие из особенностей и характера природно- климатической и географической среды. Тот факт, в частности, что побережье Западной Европы омывается теплыми водами Гольфстрима, что там умеренный океанический климат, а в восточнославянском регионе, в том числе и на Украине, климат, несмотря на все природные метаморфозы последних лет, остается все же континентальным, почти никем не учитывается при анализе процессов товарообмена и конкурентоспособности производимой продукции. Никто почему-то не хочет обращать внимание на то, что море в Норвегии не замерзает, что населенная часть Швеции покрыта буковыми лесами и что в столице Англии Лондоне растут пальмы и т.п., а в России, даже в Краснодарском крае, отопительный сезон длится шесть месяцев. Никто, далее, не считает нужным учитывать то обстоятельство, что в среднем по России выход растительной биомассы в силу исключительно естественных причин (количество солнечных дней, тем- «пература, осадки) с одного гектара более чем в 2 раза ниже, чем в Западной Европе, и почти в 5 раз ниже, чем в США; что в России период стойлового содержания скота 180-212 дней, а в Ирландии и Англии скот пасется практически круглый год; что в России из-за обширной континентальной территории и низкой плотности населения транспортные издержки в цене продукта составляют до 50%, транспортные издержки во внешней торговле почти в б раз выше, чем в США, и т.д.67 Восточнославянские земли—это такая часть нашей планеты, где климат и география оказывают существенное отрицательное влияние на производительность труда и конкурентоспособность. Как справедливо пишут в связи с этим два американских исследователя, «трудно найти другую нацию, которая в своем развитии испытывала бы такое огромное влияние географических факторов, как русские»68. Замалчивание этого обстоятельства или непонимание его вызывают немалое удивление. Можно, например, понять, почему наши экономисты в своих расчетах и прогнозах не учитывают менталитет народа, веками выработанные архетипы и структуры народного сознания, в том числе и архетипы коллективного бессознательного. Менталитет подобен туману, он везде есть, но в руки его не возьмешь, не взвесишь и не измеришь. Но почему экономическая наука до сих пор отказывается учитывать легко верифицируемое, подтвержденное богатым статистическим материалом и математическими расчетами влияние природно-климатического, географического, территориального фактора на хозяйственную жизнь народов и стран, остается большой загадкой. Нет на нашей планете более холодной страны, чем Россия. Это «единственная в мировой истории великая держава, воздвигнутая на фундаменте вечной мерзлоты». Российский север включает в себя две трети (11 млн кв. км) территории Российской федерации. Ее среднегодовая температура составляет -5,5°С. Тогда как среднегодовая температура всех других северных стран мира характеризуется намного более благоприятными показателями. Так, среднегодовая температура Исландии +0,9°С, Финляндии (северный сосед России) +1,5°С69. Даже Канада, которая своими природно-климатическими и температурными условиями (-5,1°С) представляется наиболее близкой к России, по ряду существенных параметров не может быть сопоставима с нею. Это объясняется прежде всего тем, что в южной части территории Канады, составляющей менее 10% площади страны, проживает более 90% населения70, и все ее северные города лежат на широтах Киева или Курска, в частности самый северный город Канады (Эдмонтон) лежит на широте Минска и Орла. Кроме того, следует учесть и то, что плотность населения в Канаде составляет 2,6 человека на один кв. км, тогда как в России — 8,5. Получается, чтобы достичь такого уровня жизни, как в Канаде, России необходимо сократить население в 3,3 раза. С точки зрения возможностей экономического роста и социально- политической динамики особенно важно то, что страны Запада окружены незамерзающими морями и пронизаны реками, которые или вообще не замерзают, или покрываются льдом на короткое время, что в сравнении с сухопутными дорогами обеспечивает намного более дешевую транспортировку тяжелых грузов и товаров. Разумеется, и в восточнославянских странах водные пути имеют большое значение, но здесь они используются в среднем только в течение полугода. Благодаря мощному теплому морскому течению Гольфстрим, а также общему характеру климата Скандинавии зимняя температура в южной Норвегии и Швеции в среднем на 15-20 (!) градусов выше, чем в других находящихся на той же широте землях, и снежный покров, если изредка и бывает, то не долее месяца, между тем как на той же широте в районе Ладоги -- Новгорода снег лежит 4-5,5 месяцев! Стоит также упомянуть, что зима в Кубанской степи, расположенной почти на 2000 км южнее Скандинавии, все же продолжительнее и суровее, чем в южных частях Норвегии и Швеции71. А в Хельсинки зимой теплее, чем в Орле, хотя Хельсинки на 1000 км севернее. Климатические пояса в Европе расположены парадоксальным образом: климат становится более холодным не с юга на север, а с запада на восток, а иногда даже наоборот, с севера на юг, а точнее с побережий в глубь континента. А это значит, что по суровости зимнего климата практически одинаковы: обитаемая часть Норвегии, юг Швеции, Дания, Нидерланды, Бельгия, Западная Германия (у Восточной Германии уже другой климатический пояс, поэтому она всегда уступача в уровне экономического развития Западной Германии), Восточная и Центральная Франция, север Италии, Хорватия, Албания, северная Греция, приморские районы Турции, южный берег Крыма и побережье Кавказа. Средняя температура января там выше нуля. И это при том, что Норвегия больше чем на 3000 км севернее Греции! Отсюда видно, что Западная Европа представляет собой не имеющий анало гов регион нашей планеты. Нигде на Земле нет места, расположенного так близко к полюсу и столь теплого72. Природно-климатическая среда — один из фундаментальных факторов исторической судьбы народов, определяющих основные векторы их социокультурного развития. В России она не только в прошлом, но и сейчас воздействует на все сферы и стороны экономической жизни. В сельском хозяйстве, например, русскому крестьянину для того, чтобы получить такой же объем продукции, как в Западной Европе, необходимо обработать вдвое большую площадь, причем в необычайно сжатые сроки, поскольку вегетационный сезон в России намного короче, чем в западноевропейских странах. «У нас, — пишет С. Кара- Мурза, — на целый месяц короче вегетативный период, а на главные работы (пахота, сев и уборка) климат дает всего 25 дней, в то время как в Европе, даже Швеции —40. Сегодня (...) менее 5% земель России сравнимы по естественному плодородию с земельным фондом США»73. Сказанное в значительной мере, если не полностью, касается и сельского хозяйства Беларуси. Не случайно ее сельскохозяйственные угодья называют «зоной рискованного земледелия». Особенно сильно влияет на урожайность, а следовательно, и окупаемость произведенной сельскохозяйственной продукции, ее конкурентоспособность количество выпадаемых на той или иной территории осадков. Объясняя причины процветания США, Э.Хангтинтон в своей книге «Пружины цивилизации» подчеркивает, что большая часть территории США находится в зоне устойчивых осадков, равномерно распределяющихся в течение года. С его точки зрения, эта природная особенность — самая важная предпосылка для обеспечения устойчивых урожаев США. При этом Хангтингтон установил, что такие условия существуют лишь в отдельных регионах мира: в большинстве стран Западной и Центральной Европы, Японии, значительной части Австралии и Новой Зеландии, а также большей части США и Канады. Неудивительно, что именно в этих странах стали возможными «потребительская цивилизация» и «общество благоденствия». В сущности, уникальность российского хозяйственно-экономического, социально-культурного и психолого-социального развития предопределена главным образом спецификой природных условий. Российский исследователь Л. В. Милов в своем фундаментальном труде «Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса» (1998) утверждает, что «объем совокупного прибавочного продукта общества в Восточной Европе всегда значительно меньше, а условия для его создания значительно хуже, чем в Запад ной Европе. Это объективная закономерность, отменить которую человечество никак не в силах»74. Наверное, русские цари строили казенные заводы не потому, что они были заклятыми антирыночниками, а потому, что в природно- климатических условиях России поступать иначе было нельзя. На Урале и за Уралом частный капитал не мог рассчитывать на большую и скорую прибыль. Нужны были державная воля и государственное перераспределение средств и ресурсов. Всякая экономика (рыночная в том числе) развивается и функционирует в определенных конкретно-исторических условиях и не может быть нейтральной по отношению к ним. Уже только поэтому экономическое развитие носит многовариантный характер и не является одновариантным для разных регионов, стран, цивилизаций. Попытка же рассматривать лишь одну экономическую систему (в данном случае капиталистическую рыночную экономику) как образец — модель для всеобщего подражания, как некий универсальный, всегда тождественный самому себе механизм, способный в принципе функционировать в любой стране, было бы только на то желание и воля политической элиты и деловых кругов, есть не что иное, как новая эпохальная иллюзия. Капиталистическая рыночная экономика, которой ныне так стремятся придать характер универсальности, возникла и получила возможности для своего бурного развития только в определенных, можно даже сказать, в уникальных условиях и обстоятельствах. Хорошо известна мысль выдающегося немецкого социолога XX в. Макса Вебера о том, что капитализм случается с человечеством только один раз в истории и больше не повторяется, поскольку для его зарождения нужно стечение ряда благоприятных обстоятельств, которые очень редко соединяются в*\гесте. Иначе говоря, само становление и функционирование капиталистического общества детерминировано рядом факторов и условий природно-климатического, исторического и социокультурного порядка. Таким образом, природно-климатический фактор, «местопребывание» и «местонахождение» того или иного народа в первую очередь определяют тип и формы хозяйствования, которые у него возникают и развиваются. Подобно тому как плужное земледелие только и могло возникнуть примерно между 15° и 40° северной широты, так и капиталистическая рыночная экономика могла сформироваться и получить соответствующее условие для своей экспансии лишь примерно в такой же природно-климатической среде, которая характерна для Западной Европы. Во многих других регионах, в частности, в природно-климатических условиях России, успешное функционирование рыночной экономики типа западноевропейской было объективно невозможно. Как показано в ряде публикаций, мучительно затяжной и беспросветно-тупиковый характер рыночных реформ в значительной степени объясняется объективными преградами, лежащими на пути вестернизации России. «Такой объективной преградой, — пишет российский исследователь Е. Стариков, — являются природно- климатические условия, минимизирующие прибавочный продукт, который в условиях России приходилось буквально “выдирать” из хозяйства на принципиально нерыночной, принудительно-неэквивалентной основе. Попытка заменить принципиально-силовую перекачку (редистрибуцию) скудных ресурсов их свободной (рыночной) циркуляцией приводит в условиях бедного общества к еще большему обнищанию и люмпенизации»75. Именно в природно-климатических, географических и социокультурных особенностях восточнославянской цивилизации кроются причины многократных неудач либеральных реформ. Реформаторы различных мастей уже 300 лет пытаются вывести устойчивый маятник российского бытия на режим другого маятника — европейского или западного типа. По разным оценкам, за последние 300 лет было предпринято 14 таких попыток76. Хотя, по существу, нет никаких оснований утверждать, что западноевропейский маятник лучше или хуже восточнославянского, он просто другой, но этим обстоятельством наши реформаторы всегда пренебрегают. Как бы там ни было, однако, на территории восточнославянских стран устойчиво воспроизводится один и тот же тип культуры, который слабо трансформируется, несмотря на изменяющиеся внешние формы, и который однозначно себя проявляет во времена социальных потрясений. История как бы насмехается над волюнтаристическими устремлениями и действиями череды поколений российских реформаторов, которые с завидным постоянством пытаются внедрить в социальную среду умозрительные проекты, не отвечающие ее природе, навязать обществу путь развития без учета его собственных внутренних эволюционных тенденций. И только на основе осознания, освоения уникальности российского бытия «открываются возможности для выхода на поле реально действующих механизмов, которые можно использовать в конструктивном поле прогнозирования и управления»77. В свете сказанного, интенсивно насаждаемое мнение о том, что русские жили и живут не так, хуже и беднее, чем их западные соседи, из-за своей лени и головотяпства просто поражает своей неправдой и абсолютным непониманием специфики исторической судьбы русского народа. При учете всей совокупности особенностей естественной среды обитания русских, становится очевидно, насколько талантливее и трудолюбивее они должны были быть, чтобы добиться подобия в качестве и уровне жизни с теми, с кем их сравнивают. А вот взгляд на русский народ весьма проницательного наблюдателя, каким был А. де Кюстин: «Русский народ безмерно ловок: ведь эта людская раса (...) оказалась вытолкнута к самому полюсу (...) Тот, кто сумел бы глубже проникнуть в промыслы Провидения, возможно, пришел бы к выводу, что война со стихиями есть суровое испытание, которому Господь пожелал подвергнуть эту нацию-избранницу, дабы однажды вознести ее над многими иными»78. Кюстин искренне удивлен тем, как русскому народу, так жестко обделенному природой, удалось столь далеко уйти по пути цивилизации, как ум русского человека сумел победить климат и преодолеть все препятствия, воздвигнутые природой. В самом деле, когда глубже вникаешь в этот вопрос, невольно приходишь к мысли, что русскому народу, чтобы достигнуть того, чего он достиг, нужны были чрезвычайные, нечеловеческие усилия. Мы ведь не найдем в истории примера, чтобы какой- то другой социум сумел не просто покорить и освоить столь обширные пространства с исключительно суровыми природными условиями для обитания людей, но и создать государство, культуру, цивилизацию и отстоять их. Причем здесь надо учесть, что русскому народу приходилось преодолевать не только неблагоприятную естественную среду обитания, но и не менее неблагоприятную внешнюю социальную среду. Ни одной стране на протяжении практически всей своей истории не приходилось вести столько кровопролитных войн против самых мощных государств своего времени. России нередко приходилось держать оборону против объединенной Азии и против объединенной Европы, а совсем недавно противостоять в «Холодной войне» объединенным силам всей Западной Европы и Северной Америки. Дальнейшая «либерализация» экономики восточнославянских стран прежде всего в направлении максимальной открытости и минимальной государственной протекционистской защиты неизбежно ведет в характерном для этих стран природно-климатическом и социокультурном контекстах к полному экономическому краху. В условиях «максимальной внешней открытости» в восточнославянских странах вообще не будет своей перерабатывающей промышленности — основы социально-экономическог о и интеллектуального развития и трамплина для прорыва в постиндустриальное (постэкономическое) общество.