Об использовании в социологии понятий других наук

На идее «взаимодополнения» следует остановиться несколько подробнее, поскольку она заимствована из физики. В 20-е гг. Н. Бором был выдвинут «принцип дополнительности» для объяснения невозможности абсолютно точного измерения одновременно координаты и импульса (количество движения) микрочастицы.

Обратимся теперь к попыткам необоснованного использования в социологии понятий, развиваемых в других областях науки, в частности ставших популярными в конце века идей информатики и политической концепции «нового мышления». Мы их не ставим на одну доску: первая — одна из важнейших областей науки XX века, вторая — не более чем одно из многочисленных политологических увлечений 80-90-х гг. Но в обоих случаях речь идет об явлениях в духовной жизни нашего общества, возникших в последнее время, которые касаются философских основ социологии.

Неразрывная связь понятия, как основной, исходной формы, «клеточки» мышления, и слова, как его материальной оболочки, мышления и языка (вне зависимости от того, говорим ли, пишем либо думаем «про себя») установлена физиологией высшей нервной деятельности. Но и в древности, когда эта связь еще не была раскрыта наукой, и в наши дни, не взирая на доказательства, предоставляемые естествознанием, многие философы полагают, что мысль или слово первичны по отношению к акту практического действия человека, более того — к миру вообще. Философские споры по данному вопросу нашли воплощение в известных трудностях доктора Фауста при переводе первых строк Священного Писания. Отвергнув, как неточно выражающий суть акта творения, вариант, что «в начале мысль была», Фауст отвергает и другой вариант: «Ведь я так высоко не ставлю слово, чтоб думать, что оно всему основа» [29]. Как известно, Гете (устами Фауста) останавливается на варианте «в начале было дело», т. е. практическое действие.

На новом витке общественного развития, когда поток слов с помощью телевидения, радио, прессы обрушивается ежедневно на головы людей, вопрос об информации приобрел невиданную ранее актуальность. Информация в ее обычном, житейском смысле — а именно в этом смысле его трактуют журналисты и публицисты — включает в себя, конечно, не только передачу слов (хотя это главное), но также зрительных образов, музыки и т. д., вплоть до воздействия психотерапевтов на подкорку головного мозга, тем самым на «подсознательное» и «бессознательное» в психике человека. Обладание источниками и передатчиками информации стало одним из главных рычагов в руках власти. В труде, посвященном философскому пониманию информации и ее роли в жизни общества, А. Д. Урсул в качестве первого из многих значений этого термина указывает на «сообщение, уведомление о положении дел, сведений о чем-либо, даваемым людьми». Именно в таком значении употребляет это понятие главный идеолог КПСС в эпоху правления Горбачева, ныне полностью приспособившийся к новым веяниям, А. Н. Яковлев, когда пишет: «все держится на знаниях, приобретении информации» и делает вывод, что «гибель Древнего Рима — это гибель той информационной системы, которая прошла свой пик и начала деградировать» [30]. По-видимому, в этих утверждениях сказывается роль «хозяина» информации, каковым был Яковлев долгое время. И, конечно, эти идеи рассчитаны на завоевание популярности, поскольку попадают в унисон с одним из названий того типа общества, которое находится в процессе становления в наиболее развитых странах. Наряду с «постиндустриальным», «технотронным» и т. д. некоторые авторы именуют его «информационным» (об этом далее во втором очерке). Ход мысли А. Н. Яковлева ведет его, однако, далее — к философским обобщениям, к утверждению, что «в основе мира лежит не материя, а информация» [31]. Пойдем и мы, вслед за данным автором, к более общему пониманию информации, фиксирующему ее связь с материей. Именно в этом смысле понятие информации рассматривается в информатике, математике и философии как важнейший момент во взаимодействии систем, способных к самоорганизации и самоуправлению; систем не только естественных, но и созданных нами технических систем, а также людей, во взаимодействии между которыми информация, действительно, может приобретать ту особую форму, о которой речь шла выше — сообщений, уведомлений, передаваемых тем или иным способом сведений (в том числе с помощью специально созданных технических устройств). Рассматриваемое функциональное свойство материи тесно связано с другим ее свойством — отражением. Приведем четвертое (они располагаются по степени общности) определение информации, данное А. Д. Урсулом: «передача, отражение разнообразия в любых объектах природы». Это определение зиждется на самом общем смысле этого понятия, выраженном известным математиком акад. В. М. Глушковым: «Она представляет собою меру неоднородности распределения материи и энергии в пространстве и во времени, меру изменений, которыми сопровождаются все протекающие в мире процессы» [32]. Все эти (и другие) определения информации так или иначе исходят из признания объективно существующей материи, а также движения и взаимодействия тел природы. Именно потому, что информация вообще определяется как особое свойство систем, становится возможным дать ее частные определения, характеризующие информацию как способ общения между людьми, управления социальными процессами.

А. Яковлев в трактовке всеобщности информации пытается учесть более общее ее понимание, но это не колеблет его позицию: «Все равно первична информация, материя и дух — вторичны» (там же). Это утверждение означает провозглашение одного из общих материи и сознанию свойств первичным по отношению к ним обоим и, как метод, имеет свою историю. Например, в конце XIX века, когда упоение от успехов термодинамики в среде естественников было не меньше, чем упоение успехами кибернетики и информатики сегодня, видный немецкий физи- ко-химик В. Оствальд писал, что считает «громадным выигрышем, если старое затруднение: как соединить понятия материя и дух — будет просто и естественно устранено подведением обоих этих понятий под понятие энергии» [33]. Энергия есть одна из мер (наряду с импульсом и моментом количества движения) движения. Стало быть, материя и дух оказываются вторичными по отношению к наиболее общему атрибуту материи — движению, которое относится и к такому особому свойству материи, как сознание. Все переворачивается с ног на голову. Ленин (вслед за многими другими критиками Оствальда, на которых он ссылается) справедливо отметил, что «энергетизмом» важнейший философский вопрос «не решается, а запутывается» (там же), более того, он открывает возможность мыслить движение без материи. Надо полагать, что Яковлев читал Ленина по обязанности и знает, что идет по стопам Оствальда. При этом следует учитывать существенное различие между ними. В. Оствальд прославил свое имя великими открытиями в термодинамике, его неудачный экскурс в философию был не более, чем эпизодом научной биографии. Фундаментальные труды в области истории, принадлежащие перу Яковлева никому не известны, но широкая общественность в России и за ее пределами помнит его бесчисленные клятвенные заверения в верности марксизму-ленинизму, которые последние десять лет он умышленно опровергает.

Иначе обстоит дело с использованием в социологии понятия «нового мышления», заимствованного

из политологии. Иначе, так как нам представляется совершенно неубедительной попытка введения этого понятия в политологию и в политику, где оно в конце 80-х гг. появилось. Обсуждение этого вопроса предполагает обращение к философии, а именно к диалектике, как науке о мышлении, тем требованиям к научному мышлению, которые из нее следуют. В качестве учения о всеобщей связи она требует всестороннего подхода к изучаемому предмету, явлению, процессу при обязательном выявлении характера взаимодействия сторон предмета, факторов процесса развития и тем самым выяснения главной, решающей в данных условиях (или в данной ситуации нашего действия) стороны или главного свойства свойства, фактора. И в этом отношении диалектика противоположна эклектике, которая ограничивается фиксацией различных сторон, свойств, факторов и произвольным их соединением в процессе познания.

Именно с этих позиций представляется целесообразным рассмотреть заявку на «новое социологическое мышление». Она была сделана рядом советских социологов в связи с провозглашенными М. С. Горбачевым и его командой «перестройкой» и «новым мышлением». «Новое мышление» в сфере внешней политики повторяло призыв А. Эйнштейна и Б. Рассела к миру и сотрудничеству между народами в новых условиях глобальной взаимозависимости, создавшихся после использования американцами в Японии атомной бомбы и достижения СССР паритета с США в ракетно-ядерном вооружении. «Новое мышление» отличалось поразительной для руководителя одной из мировых держав наивностью, которой не замедлили воспользоваться противники

Советского Союза для ускорения его поражения в «холодной» войне. Оно не отменило и не могло отменить различия геополитических интересов и существующих противоречий между великими державами, на деле оно оказалось не более, чем дымовой завесой при последовательной сдаче Горбачевым всех позиций СССР на мировой арене.

Стремление к «подхватыванию» выдвинутых обитателями Старой площади лозунгов немедленно дало о себе знать в советском обществоведении той поры. Понятие «новое мышление» стало употребляться применительно к внутренней политике, а затем появилось также словосочетание «новое экологическое мышление». В нашу задачу здесь не входит обсуждение содержания этого понятия в каждой сфере, где оно применялось. Мода на «новое мышление» была недолгой, но не миновала социологию. Нашлись ученые, которые подхватили этот внешне привлекательный лозунг, позволяющий с легкостью «отряхнуть со своих ног прах старого мира»; вполне естественно, что это были теоретики, наиболее чуткие к словам генсека, желавшие выдать себя за «прорабов перестройки». На деле «отряхивание праха» оказалось предлогом для прощания с марксизмом под флагом «нового социологического мышления» (далее НСМ).

В специально посвященном задачам социологии в период перестройки сборнике статей, весьма претенциозно названном «Социология перестройки»,

В. А. Ядов справедливо указывал на важность философской, мировоззренческой ориентации социолога. Это был 1990 год и с марксизмом тогда надо было еще обращаться хотя бы внешне почтительно, но уже можно было проводить под покровом «поправок», «улучшений», «творческого подхода» все что угодно. Ядов тогда писал, что «марксистская философская ориентация подсказывает нам иной (чем общепринятый в марксистской литературе. — М. Р.) взгляд на истолкование предмета социологии, ближе к диалектическому, социально-историческому». Далее выясняется, что под «общепринятым» подразумевался «вульгарно-материалистический подход, который не мог не возобладать в обстановке бесправия социального субъекта». Вместе с тем Ядов тогда еще настаивал на том, что «мы должны сохранить и развить марксистский диалектико-исторический подход» [34]. В этом пожелании, однако, не случайно выпало слово «материалистический», в порядке «очищения» от вульгарного материализма предлагалось «очиститься» от материализма в социологии вообще. К 1993 году «перестройка» отошла в область преданий, подлинная ее сущность прояснилась, общественная ситуация в стране коренным образом изменилась, нужда в заверениях о верности марксизму отпала. Напротив, критика марксизма стала всемерно поощряться сверху. Поэтому в статье, озаглавленной «Универсализм или плюрализм социологических теорий?», Ядов уже оценивает марксизм иначе: «История последних десятилетий (не трех лет, а последних десятилетий? — М. Р.) заставляет усомниться в безусловной надежности и универсальности марксистского социально-философского осмысления реальности». Теперь уже Ядов соглашается с польским социологом П. Штомпкой в том, «что интерес к большой теории возникает в обществе именно в эпохи радикальных социальных перемен» и поэтому наше время «тяготеет к “большой теории”, которая может быть названа теорией активно действующего социального субъекта».

Применение «избирательного» (когда глобальное противопоставляется локальному) подхода к описанию хода исторических событий в нашей стране после 1985 года приводит к поразительному результату. Вместо попытки разобраться в глобальном по масштабу событии — смене общественного строя в СССР-России — Ядовым предлагается эклектический, «винегретный» подход. Общие выводы его таковы: «ни одна парадигма социальных изменений не является универсальной», «надо использовать разные теоретические подходы, допускающие различия “сценариев” возможного развития социальных процессов» (там же). Попросту говоря, настало время перемен, не надо гнаться за «универсальной» теорией, мы это уже «проходили», имей в научном багаже поболее разных «парадигм» и в каждом данном случае применяй ту, которая покажется более привлекательной, более полезной при создании «сценариев». Действительно, «мы это уже проходили». Как известно, Агафья Тихоновна при выборе жениха мечтала: хорошо бы губы одного да приставить к носу другого, а развязность третьего дополнить дородностью четвертого. Да еще при этом удержаться на проволоке, как это было предусмотрено в постановке «Женитьбы» в «Театре Колумба» — читайте Ильфа и Петрова.

Полностью раскрыл свои карты В. Ядов в 1995 г., выступив в «Социологическом журнале» со статьей, в которой прямо прославляет эклектику: «мы сознательно применяем этот принцип, отказываясь от следования какой-либо универсальной теории» [36]. Данный автор идет в «применении» эклектики значительно дальше, чем это позволяет здравый смысл. Он подразумевает под эклектикой не признание равноценности факторов в развитии какого-либо процесса, а признание равноценности социологических теорий при объяснении общества, как целостной системы. Факторный подход при изучении локальных явлений, когда мы на основе эмпирических данных еще не имеем представления о роли, «весе» каждого из них в движении процесса, не только допустим, но чрезвычайно эффективен, позволяя на его основе строить гипотезы о внутреннем механизме развития процесса. Но совсем иное дело предлагаемый Ядовым подход при объяснении общества как системы: брать одну теорию, объяснить с ее помощью 28

%, затем другую, объяснить с ее помощью 12 % ит. д., пока на 65-70 % не удастся объяснить весь процесс. Эклектическое сочетание реальных факторов развития общества — не самый глубокий подход, но в эмпирической социологии он часто оказывается необходимым. Но у Ядова речь идет об эклектическом сочетании теоретических схем, парадигм, объяснений общества! «Смешение» теоретических схем объяснения (парадигм) в одной голове является признаком известного душевного заболевания, называемого шизофренией, а не «широты» теоретического подхода. В «Философской энциклопедии» читаем: «Системный подход противостоит не только однофакторному, но и такому многофакторному подходу, при котором взаимодействие ряда факторов только постулируется, но они не заданы как элементы структуры» [37].

Примирение различных социально-экономических систем и идеологических воззрений — такова суть «нового мышления». Попытки приложения этого подхода к теории, как мы могли убедиться на примере Ядова, ни к чему кроме путаницы в теоретических воззрениях не приводит. К сожалению, НСМ в социологии «пошло в массы» с помощью некоторых авторов учебников по социологии. Так, в учебном пособии для вузов Г. Е. Зборовский и Г. П. Орлов посвятили НСМ специальный параграф в заключительной части книги. Их объяснение сути НСМ представляет собою популярное разъяснение плюрализма, изложенное без всяких там «парадигм» и «сценариев». Основным его принципом — читаем в учебнике насчет НСМ — «должно стать преодоление традиционного разделения социологии на марксистскую и немарксистскую, буржуазную и социалистическую, западную и восточную и т. п. и движение в сторону единого мирового социологического знания, заинтересованного в решении общих задач» [38]. Здесь все свалено «объединителями» под флагом НСМ в одну кучу. Действительно, существование единой по своему предмету науки (хотя в понимании предмета той же социологии немало различий у представителей разных научных школ), единой для ученых различных регионов и разных народов, нисколько не отменяет и не должно отменять различий в концептуальных подходах, границы между которыми не являются национальными либо региональными.

В стране, где много лет пропагандировали учение Маркса, по крайней мере, руководящим деятелям партии, называющей себя марксистской, равно как специалистам в области общественных наук, труды основоположника этого учения следовало бы иногда читать. Имея в виду изобретателей «нового мышления», в свое время Маркс заметил: «Так как процесс мышления вырастает из естественных условий, сам является естественным процессом, то действительно постигающее мышление может быть лишь одним и тем же, отличаясь только по степени, в зависимости от зрелости развития и, следовательно, также от развития органа мышления. Все остальное — вздор» [39].

Связь философии и социологии не исчерпывается сказанным ранее. Собственно говоря, рассуждая о «новом мышлении» и противопоставляя диалектику эклектике, мы уже затронули более общий вопрос о роли философии как науки о мышлении. Материалистическая диалектика как современная научная философия сочетает в себе мировоззренческую функцию (объяснение мира) и функцию методологическую (теорию познания и мышления). Важнейшим моментом диалектики, рассматриваемой как теория мышления, является диалектическая логика. Насчет последней существует множество предубеждений со стороны лиц, заявляющих, что существует одна наука о мышлении — формальная логика, идущая от Аристотеля, которая дает правила мышления, обязательные для процесса оперирования понятиями, составления из них суждений, умозаключений, создания теорий. Но на эту логику никто не покушается, хотя ее узкий горизонт оказался превзойден в двух отношениях: математической логикой, которая по сути является разделом современной математики, и логикой диалектической, виднейшими представителями которой были Гегель и Маркс. Сущность различия между диалектической логикой и «школьной» логикой состоит в следующем. Основным законом первой является закон тождества, согласно которому а = а, т. е. каждое понятие с обозначенными нами признаками, будучи однажды употреблено в таком-то смысле, во всех последующих рассуждениях должно употребляться точно в том же смысле. Это вполне справедливое требование, предохраняющее от ошибок и несуразностей, обеспечивающее правильность вывода из данных посылок. Диалектическая логика это признает на 100 %, но идет дальше, поскольку учитывает, что наши понятия отображают изменяющуюся реальность, а также нашу практическую деятельность по ее изменению, и поэтому должны быть подвижными, меняющимися по своему содержанию. Учитывающая это обстоятельство диалектическая логика как бы «надстраивается» над формальной, подобно тому, как высшая математика, имеющая дело с переменными величинами (имеется в виду анализ бесконечно малых), «надстраивается» над элементарной математикой (арифметикой и алгеброй), имеющими дело с постоянными величинами. При интегрировании и дифференцировании правила арифметики и алгебры полностью сохраняют свое значение [39]. Иначе говоря, соблюдая полностью правила формальной логики, мы должны учитывать подвижность понятий, изменение их содержания, которые входят в определение понятия, вплоть до перехода некоторых признаков в противоположные. Более подробно об отличиях диалектической логики от формальной можно прочесть у Энгельса и Ленина [40].

В мире понятий действуют те же законы диалектики, что и в объективном мире, именно поэтому диалектику часто называют наукой о наиболее общих законах природы, общества и человеческого мышления. Например, закон перехода количественных изменений в качественные действует в развитии общества, и это должно учитываться в понятиях, отображающих качественную и количественную сторону реальности. Соотношение случайности и необходимости также всеобщий закон диалектики. Его действие мы обнаруживаем как в мире молекул, так и в развитии социальных процессов, поэтому и наши понятия «необходимое» и «случайное» оказываются взаимозависимыми и при определенных условиях превращаются в свою противоположность.

Рекомендации диалектики как науки о всеобщей связи явлений столь же важны для оперирования понятиями. Системный подход означает, что каждое понятие, определяемое по связям с другими понятиями, может найти более или менее полное определение только через систему понятий. Это особенно важно для научных теорий, которые помимо понятий обыденного мышления, а также понятий общенаучных (например, математических) и философских, выработали специальную систему понятий в своей области знания. Для определения понятия «атом» в физике нужно привлечь по сути все понятия физической теории на каждом данном этапе ее развития. Так, определение атома как «неделимой» частицы вещества могло существовать только до конца XIX века, затем на основе эксперимента возникла «планетарная» модель Резерфорда—Бора, которая, в свою очередь, сменилась новыми представлениями на основе проникновения в глубь атомного ядра и открытия десятков новых микрочастиц.

При познании общественных процессов дело обстоит еще сложнее, так как практика изменения общественных отношений сама оказывается объектом познания, а научная практика по исследованию состояния современного общества оказывается фактором, способствующим процессам его изменения в том или ином направлении. Далее будет идти речь о том, что проводимые социологами замеры общественного мнения с помощью средств массовой информации становятся существенным фактором в борьбе за политические и экономические интересы различных групп и широко используются властными структурами.

Еще один важный методологический вывод для оперирования понятиями в сфере общественных наук (в том числе социологии) вытекает из неравномерности исторического процесса, движимого вперед борьбой социальных сил с различными и часто противоречивыми интересами. Приливы и отливы в процессе перехода от одного типа общественного устройства к другому приводят к тому, что подлинное значение тех или иных событий, признаков общественного строя, даже названий, которые используются в качестве обобщающей эти признаки качественной определенности данного строя, выясняется лишь тогда, когда процесс близится к своему историческому завершению. Достаточно вспомнить о борьбе вокруг понятий свободы и равенства, которая началась еще в век Просвещения и продолжалась в ходе и долго после Великой французской революции. Еще более острая борьба вокруг трактовки этих понятий, а также понятий капитализма и социализма, идет на протяжении всего XX века, особенно после Октябрьской революции 1917 года в России. Явное обострение разногласий вокруг содержания этих (и ряда других узловых) понятий происходит в нашей стране в связи с начавшейся реставрацией буржуазных отношений, глубоких различий в интересах социальных групп и слоев при определении путей выхода России из глубочайшего в ее новейшей истории кризиса.

Наконец, из самых основ материалистической диалектики вытекает требование непрерывно сверять в процессе мышления понятия с их прообразами в реальности, а систему научных понятий — с отображаемым в ней процессом, фрагментом реального мира. Научное познание имеет своей конечной целью познание объективной истины, т. е. получения такого развернутого с помощью абстрактных понятий конкретного представления об объекте, которое должно с максимальной для нашего времени точностью и полнотой отобразить объект в многообразии его внутренних и внешних связей в процессе его изменения, развития.

Вот почему понятия нашего ума должны быть столь гибкими, подвижными, чтобы в них учитывалось сплетение связей в объекте, его развитие и результаты нашего воздействия на него. В. И. Ленин, читая Гегеля, заметил: «Всесторонняя, универсальная гибкость понятий, гибкость, доходящая до тождества противоположностей — вот в чем суть. Эта гибкость, примененная субъективно, = эклектике и софистике. Гибкость, примененная объективно, т. е. отражающая всесторонность материального процесса и единство его, есть диалектика, есть правильное отражение вечного развития мира» [41].

Таковы краткие замечания о роли философии для социологии как науки о мышлении. В последующем изложении мы продолжим анализ социологических понятий в связи с рассмотрением объективных процессов, происходящих в глобальной системе, в социальной структуре социума, при анализе роли противоречий и конфликтов в развитии социальных систем.