[...] То, что на слух воспринимается как нечто последовательное и лас гически не делимое и что в таком же виде может быть явлено взору, эти поэты 1 чисто интуитивно, не заботясь о том, органичным ли окажется совокупление разнородных частей, соединяли в одно целое, доверившись уху и глазу, аналогично тому, как можно взять дольки апельсина, яблока, лимона и граната и составить из этих долек округлый разноцветный плод.
Природа, чья [скрытая] работа совершается в соответствии с законом эволюции и ассимиляции, не способна на то же. Не был способен на это и Шекспир, который, работая подобно природе, одной силой своего воображения, движимого мыслью, вызывал естественное развитие зародыша — ведь человеческая мысль связана такой же зависимостью с законом природы, как способность глаза видеть связана с источником света. Это звенья одной цепи, не могущие существовать друг без друга. Достаточно поверхностного взгляда, чтобы увидеть отдельные черты сходства-, роднящие поэта с природой, делающие их взаимозависимыми, а то и вовсе неразрывными; и однако же в первом случае всегда можно обнаружить инородное течение, проявляющееся, во-первых, в том, что поэт зачастую сильно грешит против природы, и, во-вторых, в том, что читатель порой не может быть вполне убежден, действительно ли Шекспир для достижения того или иного эффекта сказал именно то, что следовало сказать, те единственно верные слова, которые родили бы в читателе ощущение неповторимой красоты описанного предмета [...] Но есть меж ними несходство 'куда более пугающее. Хотя Шекспир и создавал свои персонажи, исходя из человеческой природы, едва ли кто отважится утверждать, что он исходил из своей природы, из специфики собственной личности. Напротив! Последняя сама есть natura naturata2, она — следствие, продукт, а не сила. Таким уж он, Шекспир, уродился, что всеобщее, потенциально существующее в любой частности открывалось ему в образе homo generalis3 не в качестве абстракции как следствия прошедшей перед его глазами галереи живых персонажей, но как 'некий обобщенный человеческий тип, способный к бесчисленным проявлениям, одним из которых являлся он сам, благодаря чему мог наблюдать за всеми другими, с тем чтобы поведать о своих открытиях. [Нет] более страшного и вместе с тем более распространенного порока среди драматических поэтов, чем склонность творить образы по своему подобию. Ах, как бы хотелось мне, затворнику, отдавшемуся штудиям в тиши кабинета в горделивом одиночестве,— ведь все склонны возноситься в мечтах,— заговорить вдруг так, словно я — король! И не просто король, а такой, что повергнет в трепет всех прочих королей. Смешно! Шекспир в своих произведениях выводил не себя, но человека.