Искушенным читателям, право же, не следует иронизировать по поводу тех народных романов, которые старухи продают на улицах по два гроша, ибо «Роговой Зигфрид», «Дети Хеймона», «Герцог Эрнст» и «Генофефа»1 имеют куда больше истинной выдумки и написаны несравнимо чище и лучше, чем иные популярные модные книги.
Если же читатель не хочет поверить мне на слово, то пусть он сам прочитает эти плохо отпечатанные и презираемые истории, и если вкус его еще не окончательно загублен, то он наверняка предпочтет эти народные книги. 1795 г. Совсем недавно наш друг Фридрих Шлегель с большой любовью напомнил нам о немецкой старине, да и общее направление умов в этом смысле в наше время заметно изменилось к лучшему — мы почитаем наше национальное прошлое и его памятники, мы не стыдимся теперь, как прежде, быть немцами и отнюдь не обязательно верим в преимущества других наций. Экономическая лихорадка, увлечение мелочными ухищрениями, обожествление новейшего времени уже почти исчезли, более высокое стремление обратило наши обостренные взоры в прошлое, а недавние невзгоды пробудили в нас возвышенные чувства по отношению к великим прошлым столетиям. 1812 г. Сколь глубоко прав был Вильгельм Шлегель, когда он однажды сказал: образованные сословия Германии пока еще не имеют литературы, а у крестьян она есть. И в самом деле, в этих неказистых, плохо отпечатанных книжках содержатся почти все элементы поэзии от героического и нежного вплоть до грубо комического. И вновь я должен выразить свое недоумение: чем, собственно, руководствуются те господа, которые с фанатическим здравомыслием и отсутствием всякого понимания поэзии эти книги (преследуют, отбирают их у крестьян и наказывают за их распространение? Я хотел бы, чтобы мне по меньшей мере разъяснили, в чем же заключается то зло, которое уже причинили эти невинные создания поэтического духа. Или эти господа вообще не читали этих книг? Печать в них, конечно, не из лучших, виньетки тоже выполнены в дурной манере, равно как ни Петрарка, ни какое другое знаменитое имя не связано с их изданием, и все это само по себе, конечно, достаточно подозрительно. Но неужели же, право, две-три вольные остроты в «Эйлеишпигеле» и «Шильд- бюргерах»2 могут погубить нацию? А может быть, следует закрыть все кабачки или в каждый из них посадить полицейского, которому вменить в обязанность записывать и доводить до сведения властей каждую недостаточно нравственную шутку какого-нибудь веселого парня? Или в самом деле можно предположить, что та пошлая морализаторская болтовня, которую сейчас печатают под видом народных книг о благовоспитанных супругах и чистеньких детях, о груше-' вом вине и ядовитых травах, о благотворительности, может настолько прочно привить низшим сословиям благородный образ мыслей, что никто более не будет ни произносить двусмысленностей, ни даже думать о них.
Какие славные перспективы для будущих столетий! 1812 г. Немецкую старину не только недооценивали, ее преследовали и уничтожали. Теперь, когда, наконец, настали лучшие времена, наше прошлое, почти подобно исчезнувшей земле, может быть открыто заново. Радость по поводу этой находки скоро, однако, опять превратилась в грубую односторонность. В искусстве, поэзии и истории стремятся насильно возродить старые времена, и средневековье, изображаемое таким, каким оно никогда не было в действительности, рекомендуется в качестве образца, а рыцарские романы, еще более детски наивные, чем те старые, с простодушной поспешностью прямо- таки навязывают себя. 1828 г. Ф. ШЛЕГЕЛЬ Ф. Д. ШЛЕИЕРМАХЕРУ Дрезден, 8 февраля 1802 г. Тик сейчас целиком погружен в эпическое3. Он хочет обработать «Песнь о Нибелунгах» и некоторые другие романтические эпосы. И я должен сказать, что его позиция в этом вопросе заслуживает самого высокого уважения, а манера, в которой он эту работу выполняет, безупречна. Ф. ШЛЕГЕЛЬ Л. ТИКУ Парик, 15 сентября 1803 г. Как продвигаются твои планы относительно «Песни о Нибелунгах»? Здесь я снова очень много ею занимаюсь (так как для старонемецких и исландских штудий я наыГел здесь сразу в одном месте материалов гораздо больше, чем где-либо в Германии), и хотел бы тебя спросить, не помешает ли моя публикация Песни твоей обработке, которую ты запланировал. Я предполагаю не вносить никаких изменений, совершенно ничего не менять в композиции, лишь только подретушировать в той мере, в какой это .необходимо, чтобы памятник был понятным. Если же ты хочешь его дополнить, как ты намеревался, то ты должен был бы все расчлененные части нордических саг4 свести воедино, чего ты не в состоянии будешь сделать, к тому же ты вынужден будешь тогда весьма далеко отойти от «Песни о Нибелунгах» в том ее виде, в каком она существует теперь. Мне же представляется, что этот эпос должен стать основой и краеугольным камнем нашей поэзии, а, стало быть, кроме твоей обработки и моей лишь подретушированной перепечатки должно еще быть подготовлено научное критическое издание в старой орфографии с уточнением разночтений и с комментариями к оставленному без изменений старому языку. Л. ТИК Ф. ШЛЕГЕЛЮ Цибингсн, 16 декабря 1803 г. Ты теперь весь погружен в изучение великолепных творений Востока 5, и я надеюсь, что в скором времени ты представишь нам много новых открытий, много нового прекрасного. Я все более и более прихожу к мысли, что Восток и Север очень тесно между собой связаны, взаимно друг друга дополняют, а равно и раскрывают значение как седой старины, так и нового времени.