4.2. Динамически возвышенное

Согласно Канту, бывают ситуации, когда мы созерцаем силы природы, угрожающие нам и без- мерно превосходящие нашу способность сопротивления.

Но если, созерцая перед собой эти грозные, разрушительные и гибельные силы, мы сами находимся в безопасности, то в нас возникает не чувство страха, а чувство особого рода. Здесь созерцание этих явлений поднимает наши силы над обычным уровнем, в своей собственной душе мы находим перевес силы над природой. В этом случае в способности нашего разума мы находим другой — нечувственный — масштаб, в сравнении с которым все в природе недостаточно велико и который всю эту бесконечность природы имеет под собой как единство (jene Unendlichkeit selbst als Einheit unter sich hat)118. Здесь сама неодолимость могущества природы, открывая нам, как физическим существам, наше физическое бессилие, в то же время открывает в нас способность судить обо всем вне зависимости от этого бессилия. Здесь «человечество в нашем лице остается не униженным, хотя человек и должен был бы оказаться покоренным этой власти»119. В таких случаях природа признается — в нашем эстетическом суждении — возвышенной. Она признается такой только потому, что она возвышает наше воображение до пластического изображения случаев, когда душа чувствует, что ее назначение поднимается даже над природой. Удовольствие (das Wohlgefallen)120 «касается здесь 118

Иммануил Кант. Сочинения в шести томах, т. 5, стр. 269. 119

Там же, стр. 270. 120

Русский переводчик «Критики способности суждения» без достаточного основания перевел в этом месте кан- товский термин Wohlgefallen словами «Художественное удовольствие» {Иммануил Кант. Критика способности суждения. Перевод Н. М. Соколова. СПб., 1898, стр. 120). Прибавленное слово «художественное» здесь совершенно неуместно: речь идет не о впечатлении от произведений искусства, а о впечатлении от грандиозных в грозных явлений природы.

лишь обнаруживающегося в таких случаях назначения нашей способности, так как задатки ее имеются в нашей природе, в то время как развитие и упражнение ее предоставляется нам и возлагается на нас»121.

Таким образом, заключает Кант, возвышенное и в этом своем виде — как динамически возвышенное — заключается не в какой-либо вещи в природе, а в нашей душе, и только в ней. Оно заключается в душе, поскольку мы можем сознавать себя выше природы в нас, а потому и выше природы вне нас. Силу природы, бросающую вызов нашим силам, мы и называем «возвышенным».

В учении Канта о динамически возвышенном сказался высокий гуманизм его философского мировоззрения. Человек, испытывающий чувство возвышенного, чувство собственного превосходства перед лицом могучих сил природы, готовых раздавить и уничтожить его своим безмерным могуществом,— не «червь земли», не человек «рабского сознания». Чувство собственного человеческого достоинства не только противостоит превосходящим его силам, но одерживает победу над ними. Это — Фауст, бестрепетно разговаривающий с могучим духом, которого он вызвал силой своего знания. Такой человек — существо не только эстетическое, но и высокоэтическое. Кант ясно сознавал связь эстетики возвышенного с высокой этической культурой. Он сам пояснял, что без достаточного развития нравственной идеи то, что люди, подготовленные культурой, называют «возвышенным», для неразвитого в этом отношении человека представляется только отпугивающим (bloss abschreckend)122. По Канту, эстетическое суждение о возвышенном в природе требует от человека культуры — требует ее в гораздо большей мере, чем суждение о прекрасном. Но последний источник чувства возвышенного — даже не культура, а задатки морального чувства в человеке. Это — то самое сознание собственной нравственной самоценности, из которого Кант вывел в своей этике — в «Критике практического разума» — знаменитый принцип: человек как существо нравственное — самоцель и ни под каким предлогом, пусть даже самым возвышенным, не должен рассматриваться и не должен быть использован как орудие или как средство для достижения какой бы то ни было цели267.

Высокое этическое понимание возвышенного у Канта в то же время — совершенно созерцательно и несет на себе яркую печать кантовского идеализма. Оно созерцательно. Как бы ни поднимало человека нравственное сознание его превосходства над природой и над ее могущественными, угрожающими человеку силами, это сознание остается в плане чистого созерцания. Силам природы человек противопоставляет не свою основанную на знании материальную силу, не бэко- новскую мощь, достигаемую «повиновением природе» (natura parendo vicitur), а только внутреннее сознание своего нравственного достоинства. Эстетическое чувство «возвышенного» — чувство человека, не действующего на основе законов природы и не преобразующего природу, но только созерцающего ее — человека, правда, исполненного гуманистического сознания собственной нравственной самоценности. Будучи созерцательным, кантовское понимание возвышенного замкнуто в пределах идеализма.

Но чувство возвышенного не только связано с нравственным самосознанием. Через эту связь оно соединяет человека со сверхчувственным миром. В «Критике чистого разума», в «Пролегоменах» идеалистическое понятие о сверхчувственном мире, по мотивам, вполне понятным, было отодвинуто в глубину рассмотрения. В этих трактатах объясняется возможность априорного теоретического знания в опытных науках и доказывается невозможность такого знания в «метафизике», в умозрительной философии о сущем. Но в «Критике практического разума» и в «Критике способности суждения» сверхчувственное выступает из глубины на первый план. Понятие о сверхчувственном мире — предпосылка этики Канта, его учения о нравственном законе, о свободе и о самоценности каждой человеческой личности. Понятие о сверхчувственном мире — предпосылка также и эстетики возвышенного у Канта. Чувство возвышенного прямо ведет нас, по Канту, к сознанию сверхчувственного, к нашему моральному чувству. Неадекватность воображения, составляющая отрицательное условие эстетического удовольствия от возвышенного, есть неадекватность его именно по отношению к практическим (моральным) идеям. Но источник этих идей—сверхчувст- венное.

Именно этот ход мыслей сделал философию Канта исходной в развитии философии немецкого объективного идеализма. Это — то, что в философии Канта больше всего ценили Шеллинг и Гегель.

Из своей характеристики возвышенного Кант вывел модальность суждения о возвышенном. Как и в случае прекрасного, суждение о возвышенном отличается претензией на всеобщность, т. е. на значение для всех. Правда, в случае возвышенного, претензия эта не так очевидна, как в случае прекрасного. Суждение о возвышенном

предполагает, как было выяснено, более высокие требования — сравнительно с суждением о прекрасном. Оно предполагает большую степень культуры, большее развитие познавательной способности и более высокий уровень нравственного самосознания.

Однако отсюда вовсе не следует, по Канту, будто чувство возвышенного возникает именно из культуры и что в обществе оно существует «лишь по соглашению» (bloss konventionsmassig)124.

Оно имеет свою основу в самой человеческой природе: в том, чего можно требовать от каждого человека, одаренного здоровым рассудком и задатками морального чувства.

Поэтому в наше суждение о возвышенном включается, как его момент, необходимость согласия с нашим суждением о возвышенном всех других людей. В связи с этим о том, кто остается холодным при виде того, что мы называем «возвышенным», говорят, что у такого человека нет чувства. Уже сама склонность души к чувству возвышенного предполагает в ней восприимчивость к идеям. Поэтому и вкуса и чувства возвышенного мы требуем от каждого человека, сколько-нибудь развитого и образованного.

Однако между вкусом и чувством возвышенного есть различие. Вкуса мы требуем от каждого безусловно, так как в случае вкуса способность суждения относит силу воображения только к рассудку, или способности понятий. Напротив, чувства возвышенного мы требуем только под субъективными предположениями (правда, мы вправе предполагать их у каждого), так как здесь способность суждения относит воображение не к рассудку, а к разуму, т. е. к способности идей. Это — субъективное предположение морального чувства в человеке.

В предполагаемой эстетическим суждением его необходимости Кант видит главный момент критики способности суждения. Именно эта необходимость отмечает в эстетическом суждении иско- мый в нем Кантом принцип а priori. Именно она отличает критику способности суждения от простой эмпирической психологии. Не будь этого принципа необходимости, эстетическое чувство осталось бы погребенным среди чувства удовольствия и неудовольствия и не могло бы быть отличено от них, не могло бы быть выделено как специфическое. Посредством принципа необходимости Кант переносит способность суждения в область «трансцендентальной философии», вводит в круг способностей, которые имеют в своей основе априорные принципы268.

В учении Канта о необходимости эстетического суждения есть еще один мотив, достойный внимания, хотя самим Кантом этот мотив едва лишь намечен. По Канту, удовольствие от прекрасного, так же как и удовольствие от возвышенного, заметно отличается от всех других эстетических суждений — не только через всеобщую сообщаемость, но также и тем, что в силу всеобщей сообщаемости оно приобретает интерес для общества (in Beziehung auf Gesellschaft... ein Interesse bekommt)269.