§ 5. Дедукция эстетических суждений

481

16 В. Ф. Асмус

Установив в учении о модальности эстетических суждений мыслимую в них, хотя лишь субъективную, необходимость, их всеобщую значимость для каждого субъекта, Кант считает необходимым доказать основательность этой претензии, или, как он выражается, дать ее «легитимацию».

Объяснить и вывести эти особенности, которыми суждение вкуса отличается от всех познавательных суждений,— это и значит дать искомую дедукцию способности эстетических суждений.

Первая особенность суждения вкуса состоит, по Канту, в том, что суждение это не просто называет предмет прекрасным, но выражает притязание на согласие с этой оценкой каждого — как будто удовольствие от прекрасного есть нечто объективное270. Кто говорит: «этот цветок прекрасен» — высказывает вовсе не только то, что запах цветка ему приятен. Если бы он не хотел сказать ничего больше, его суждение не заключало бы никакой претензии. Но оно ее заключает. Суждение: «этот цветок прекрасен» — предполагает согласие с этим суждением любого другого, а не только мое одобрение.

Заметив эту претензию суждений вкуса, обычно выводят из нее, что красоту следует считать за свойство самого цветка: свойство это, говорят, не зависит от разнообразия чувственных впечатлений и от различия вкусов у разных людей, но, напротив, само по себе определяет их вкус и ощущение.

Но Кант не согласен с таким выводом. Суждение вкуса, думает он, конечно, говорит о свойствах вещи, в данном примере — о свойствах цветка. Но оно называет вещь прекрасной только по тем свойствам вещи, в каких вещь «сообразуется с нашим способом воспринимать ее»271.

К этому присоединяется, согласно Канту, еще одно важное обстоятельство. Вкус притязает только на автономию (der Geschmack macht bloss auf Autonomie Anspruch)129. Он требует, чтобы субъект не собирал справок о том, как судят о данном предмете другие, испытывают ли они от него чувство удовольствия или неудовольствия, чтобы он говорил совершенно самостоятельно, высказывал свое суждение а priori, а не потому, что данный предмет нравится всем.

Так, молодой поэт, поясняет Кант, не может отказаться от убеждения в том, что его стихотворение прекрасно, только потому, что читатели и друзья думают об этом иначе. Если же он станет прислушиваться к этим суждениям и делать уступки, то это значит, что он в данном случае руководится жаждой одобрения и похвалы, а вовсе не то, что его убеждения изменились.

Такова первая особенность суждения вкуса «дедукции» — априорное притязание на всеобщее значение.

Вторая особенность суждения вкуса, подлежащая «дедукции», заключается в том, что суждение вкуса «вовсе не определимо доводами»130.

Ни опровержение эстетического достоинства предмета (или произведения искусства), ни утверждение, что предмет обладает высоким достоинством, не могут быть, по Канту, доказаны. Если кто-нибудь, говорит Кант, не находит прекрасным какое-нибудь здание, ландшафт или стихотворение, то сотни голосов, утверждающих противное, не могут побудить его к искреннему восхищению: «то, что нравится другим, никогда не может служить основанием для эстетического суждения»131. Правда, суждение других, противоположное в сравнении с нашим, может заставить нас задуматься по поводу их собственного суждения, но оно никогда не может убедить нас в том, что наше суждение неверно. Никакое априорное доказательство не может обосновывать по определенным правилам суждение о красоте. Положение это Кант, обычно спокойный в развитии доводов, высказывает даже в несколько приподнятом тоне, который подчеркивает его глубокое убеждение в истинности его мысли: «Если мне кто-то, — говорит Кант, — чита- ет свое стихотворение или ведет меня на спектакль, который в конце концов приходится мне не по вкусу, то, пусть он в доказательство того, что его стихотворение прекрасно, приводит Баттё, или Лессинга, или еще более ранних и знаменитых критиков вкуса, а также все установленные ими правила и пусть даже те или иные места, которые мне как раз не нравятся, вполне согласуются с правилами красоты (как они там даны и всеми признаны),— я затыкаю себе уши, не хочу слышать никаких доводов и умствований и скорее допущу, что эти правила критиков ложны или по крайней мере здесь неприменимы, чем соглашусь на то, чтобы мое суждение определялось априорными доводами, ибо оно должно быть суждением вкуса, а не рассудка или разума»132.

Суждение вкуса всегда возникает как единичное суждение о предмете. Правда, рассудок, сравнив предмет по доставляемому им удовольствию с суждениями других людей, может составить суждение вроде суждения «все тюльпаны прекрасны». Но это — уже не суждение вкуса, а обычное логическое суждение. В нем в качестве предиката суждения высказывается отношение предмета к вкусу. Однако подлинное суждение вкуса — только то, в котором я нахожу вот этот, отдельный, данный тюльпан прекрасным. Своеобразным и загадочным в этом суждении — суждении вкуса — будет то, что, хотя такое суждение имеет только субъективную значимость, оно в то же время притязает на значимость для всех. Происходит это так, как если бы суждение вкуса было объективным суждением, которое покоится на основах познания и может быть принудительным в силу некоторого доказательства133.

Именно эта загадочная особенность суждения вкуса — его субъективность и единичность в сочетании с его притязанием на объективность и всеобщность — и должна быть объяснена в «дедук- ции чистых эстетических суждений». Задача эта, конечно, не могла бы даже и возникнуть, если бы Кант отождествлял эстетическое суждение вкуса с тем, что просто приятно в субъективном ощущении. Но именно этого-то и нет. Кант все время исходит из мысли о специфическом характере суждения вкуса. Поэтому сближение эстетического с субъективно приятным у Канта всегда только частично и не касается специфической сущности обоих. Эстетическое и приятное совпадают, по Канту, только в том, что суждение о том и о другом всегда субъективно и что объективный принцип эстетического вкуса так же невозможен, как невозможен объективный принцип, который устанавливал бы, какое кушанье приятно для всех. Только в этом смысле Кант соглашается с Юмом, сказавшим как-то, что, хотя все художественные критики несомненно могут умозаключать убедительнее, чем повара, все-таки судьба тех и других одинакова134.

Но на этом сходство между высказыванием о приятном в ощущении и об эстетически прекрасном ограничивается. Особенность суждения вкуса, подлежащая объяснению в «дедукции», состоит именно в том, что с субъективным характером суждения вкуса, недоступного (как и суждение о приятном) никакому доказательству и не выводимого ни из какого объективного принципа, связывается тем не менее необходимая и неустранимая претензия на его всеобщее значение.

Поэтому задача дедукции суждения вкуса формулируется у Канта (§ 36 «Критики») так: каким образом возможно суждение, которое, основываясь только на субъективном чувстве удовольствия, независимом от понятия о предмете, может говорить об этом удовольствии а priori, как о представлении того же предмета, обязательном и для каждого другого субъекта,— говорить, не дожидаясь для этого предварительного согласия со стороны других?135-

Задача эта отличает эстетику Канта от всех идеалистических эстетик психологического и эмпирического типа и вводит эстетику Канта, как звено, в систему его «критической», или «трансцендентальной», философии. В самом деле: задача последней, как известно из первой «Критики» Канта, состоит в исследовании условий и самой возможности синтетических априорных суждений — в науке и в философии. Но не иначе обстоит и с дедукцией суждений вкуса в эстетике Канта. Суждения эти одновременно — и синтетические и притязающие на априорность. Они — синтетические. Они выходят, как все синтетические суждения, за пределы понятия и даже за пределы созерцания предмета. Они присоединяют к предмету в качестве его предиката нечто такое, что уже отнюдь не есть познание, а именно — чувство удовольствия или неудовольствия.

В то же время суждения вкуса притязают на априорность. Правда, в них предикат — эмпиричен. Это — предикат личного удовольствия, связанного с представлением о предмете. Тем не менее в этих суждениях дело касается обязательного согласия с ними со стороны всякого другого. Поэтому они — суждения а priori и стремятся к тому, чтобы их считали такими. Их априорность дана в самом выражении их притязаний. В них а priori как общее правило для способности суждения, т. е. как правило, имеющее значение для каждого, представляется не само удовольствие, а всеобщая значимость этого удовольствия (die Allgemeingtiltigkeit dieser Lust136). Суждение — эмпирическое суждение, если я воспринимаю предмет с чувством удовольствия и так же сужу о нем. Но суждение будет априорным, если я нахожу предмет прекрасным. В этом случае я от каждого могу требовать, как чего-то необходимого, чтобы он испытывал от этого предмета то же самое удовольствие.

Суждение вкуса основывается, по Канту, на ощущении, что воображение — в его свободе — и рассудок — в его закономерности — взаимно оживляют друг друга. В качестве субъективной способности суждения вкус подводит не созерцания под понятия, а способность воображения под способность понятий (то есть под рассудок). Это возможно, поскольку воображение — в своей свободе — соответствует рассудку в его закономерности. Дедукция суждения вкуса ищет законную причину этого подведения. При этом она отвлекается от материи наших ощущений и руководится только формальными особенностями эстетических суждений, т. е. рассматривает в них только их логическую форму (bloss die logische Form)137.

Сама дедукция суждения вкуса у Канта чрезвычайно проста, и ее изложению посвящается всего один небольшой параграф «Критики» (§ 38).

Если мы отрешимся, как требует Кант, от всякой «материи» (как чувственного ощущения, так и понятия), то тогда способность суждения — по отношению к формальным правилам эстетической оценки — может быть направлена только на то субъективное, что возможно предположить во всех людях.

При этом условии соответствие между представлением предмета и этими условиями способности суждения можно признавать как нечто а priori обязательное для каждого. Это значит, что от каждого можно по праву требовать удовольствия или субъективной целесообразности в отношении его познавательных способностей при эстетической оценке чувственного предмета138.

В этом и состоит вся кантовская дедукция суждения вкуса. По разъяснению самого Канта, легкость ее объясняется тем, что ей нет необхо- димости оправдывать какую-либо объективную реальность понятия: красота — не понятие о предмете, а суждение вкуса — не познавательное суждение. Суждение вкуса лишь утверждает, во-первых, что те же субъективные условия способности суждения, какие мы находим в нас самих, оно вправе предполагать у каждого, и, во-вторых, что мы верно подводим предмет под эти условия139.

Какими же средствами может сообщаться другим испытанное нами и сформулированное в суждении вкуса удовольствие?

Если бы речь шла о передаче приятного в ощущении, то возможность сообщаемости ощущения была бы минимальной. Различия между людьми в отношении к тому, что им приятно или неприятно при ощущении одного и того же чувственного предмета, чрезвычайно велики. Поэтому безусловно невозможно, чтобы каждый испытывал равное нашему удовольствие от тех же самых предметов.

Удовольствие от возвышенного в природе есть удовольствие интеллектуального созерцания. Оно предполагает в человеке чувство своего сверхчувственного назначения. А это чувство — каким бы темным оно ни было — имеет моральную основу. Мы не имеем основания прямо предполагать, что и другие обратят на него внимание. Но так как необходимо при каждом возможном поводе обращать внимание на моральные задатки человека, то, испытав от предмета чувство возвышенного, я все же могу требовать от каждого такого же эстетического наслаждения. Однако условием этого требования здесь будет моральный закон, который сам основывается на понятиях разума.

Иначе обстоит с сообщаемостью эстетического суждения о прекрасном. Условия удовольствия от прекрасного не заключают в себе ничего чрезвычайного или исключительного. Они, если так можно выразиться, обращаются к обычной природе человеческого восприятия.

Удовольствие от прекрасного не есть удовольствие ни чувственного наслаждения, ни закономерности, ни размышляющего созерцания посредством идей. Это — только удовольствие простой рефлексии. Оно не имеет в качестве нормы никакой цели и никакого основоположения. Оно сопровождает обычное восприятие предмета в воображении при помощи тех приемов способности суждения, которыми эта способность должна пользоваться даже для самого заурядного опыта (der gemeinsten Erfahrung140).

Различие только в том, что при эстетической оценке (в отличие от обычного опыта) способность суждения должна только воспринимать пригодность представления о предмете для субъективно-целесообразной гармонической и свободной деятельности воображения и рассудка. Другими словами, она должна с удовольствием ощущать свое состояние при представлении предмета. Это удовольствие должно, по Канту, у каждого покоиться на одинаковых условиях, так как это — субъективные условия возможности познания вообще.

Поэтому пропорция познавательных способностей, необходимая для эстетического вкуса, необходима и для обычного рассудка, какой следует предполагать у всех.

На этих «общедемократических» условиях эстетического восприятия и основывается, по мысли Канта, не только претензия эстетического суждения на необходимую всеобщность, но и возможность реальной сообщаемости эстетического суждения. Именно поэтому тот, кто в своих эстетических суждениях обнаруживает вкус, должен предполагать такое же художественное удовольствие от предмета и для каждого другого. На свое собственное чувство он должен смотреть как на нечто сообщаемое всем, и притом — сообщаемое без посредства понятий (ohne Vermittelung der Begriffe)141. Характерно, что Кант посвятил специальный параграф «Критики» (§ 40) разъяснению, что не чувство, а более высокая познавательная деятельность способна давать общие правила и порождать в сознании представление о красоте. Кант протестует против обычая тех, кто обычный человеческий рассудок именует «общим чувством» (sensus communis). Он понимает под sensus communis «идею общественного чувства» (die Idee eines gemeinschaftlichen Sinnes). Это — способность такой оценки, которая в своей рефлексии мысленно обращает внимание на способ представления каждого другого — а priori,— с тем, чтобы свое суждение как бы поставить на общем человеческом разуме. Достигается это при условии, если собственное суждение по отношению к другому считают не столько действительным, сколько возможным суждением, и себя ставят на место каждого другого. При этом по возможности опускают то, что в представлении о предмете является его «материей», т. е. ощущение, и обращают внимание исключительно на формальные особенности представления (lediglich auf die formalen Eigenttimlichkeiten seiner Vorstel- lung). Это и есть та операция рефлексии, которую Кант называет «общим чувством». И Кант поясняет, что она кажется искусственной, только когда ее выражают в абстрактных формулах. На самом же деле, говорит он, «нет ничего естественнее, чем отвлечься от действующего возбуждающе и от трогательного, когда хотят найти суждение, которое должно служить всеобщим правилом»142.

Поэтому Кант утверждает, что словом sensus communis с гораздо большим правом можно назвать вкус, чем здравый смысл, и что именем общественного чувства (eines gemeinschaftli- chen Sinnes) скорее можно назвать эстетическую

Г 143

способность суждения, чем интеллектуальную .

Из сказанного видно, насколько далека эстетика Канта от эстетического индивидуализма или солипсизма, за которую иногда ее принимали люди, знакомые с нею не по первоисточнику. Эстетика эта не имеет ничего общего с воззрением, по которому прекрасно и вообще эстетически ценно только то, что нравится мне в моем личном восприятии или ощущении. Понятие всеобщей со- общаемости эстетического суждения настолько главенствует в эстетике Канта, что в одном месте он даже определяет эстетический вкус как «способность суждения о том, чему наше чувство в данном представлении придает всеобщую сообщае- мостъ без посредства понятия». Или, другими словами: вкус — это «способность а priori судить о сообщаемости чувств, которые связаны с данным представлением (без посредства понятия)»144.

Разъяснения, которыми сопровождается кантов- ская дедукция чистых суждений вкуса, устраняют еще одно из недоразумений, которые в таком изобилии накопились по поводу эстетики Канта.

Выше уже было показано, что кантовская характеристика эстетического суждения развита Кантом не столько ввиду эмпирического суждения, как оно возникает и протекает в действительности, сколько по поводу «чистого» суждения вкуса, которое может быть выделено как таковое только в абстракции и которое мы выше назвали «экстрактом», или «препаратом», живого эстетического суждения.

Мы видели, что первым «моментом», характеризующим подобное отпрепарированное, или «чистое», суждение вкуса, Кант признал его «незаинтересованность», свободу от всякого интереса к существованию предмета эстетического представления. Но Кант вовсе не думал, будто этот результат абстракции так и существует в реальном эстетическом опыте — в виде «чистого» незаинтересованного созерцания. В § 41 «Критики» он поясняет, что из тезиса о «незаинтересованности» эс- тетического суждения вкуса «не следует, что, после того как оно уже дано как чистое эстетическое суждение, с ним нельзя связывать какой-нибудь интерес»145. Косвенно такое соединение с интересом всегда возможно. Вкус способен соединяться либо со склонностью, свойственной природе человека, либо с чем-нибудь интеллектуальным. В обоих случаях возникает удовольствие от существования предмета, и таким образом полагается основа для интереса в том, что нравится уже само по себе и без отношения к интересу.

Так, к потребностям существа, предназначенного для общества, относится общительность. А так как эмпирически прекрасное представляет интерес только в обществе, то на вкус необходимо смотреть как на способность оценки того, через что даже чувство может быть сообщаемо каждому другому.

Таков, по Канту, эмпирический интерес к прекрасному, возникающий из склонности к общественному. Гораздо более значительным Кант считает интеллектуальный интерес к прекрасному. Правда, Кант признает, что интерес к прекрасному в искусстве далеко еще не признак мышления, проникнутого идеями морально доброго или хотя бы только расположенного к нему. Эстетический вкус не совпадает необходимо с этическим настроением. Однако непосредственный интерес к красоте в природе всегда бывает, по Канту, признаком доброй души и обнаруживает интеллектуальный интерес. В этом случае продукты природы нравятся не только по форме, но нравится также и само существование этих продуктов.

Такой — интеллектуальный — интерес к прекрасному в природе Кант считает признаком более высокого уровня нравственной культуры. Это преимущество красоты природы перед красотой искусства — способность вызывать в зрителе непосредственный интерес к себе,— хотя бы даже произведение искусства по форме стояло значи- тельно выше продуктов природы, вполне совпадает, по мнению Канта, с просвещенным и серьезным образом мыслей всех людей, культивирую-

г 146

щих в себе нравственное чувство .

Поэтому интерес к красоте природы состоит, согласно Канту, в некотором родстве с интересом моральным, и тот, кого интересует прекрасное в природе, может интересоваться им лишь в той мере, в какой — еще прежде этого — его интерес был обоснован на морально добром (am Sittlichguten wohlgegrtindet hat)147,