Владычество Элама, кутиев и II династии Лагаша

«Царский список» начинает перечень тех лиц, которые условно объединяются как «династия кутиев» фразой, выпадающей из обычной стандартной схемы; эту фразу позднейшие переписчики не поняли; поэтому в каждой из дошедших до нас версий она звучит по-разному и довольно невнятно; но, кажется, первоначальный текст гласил, что «племя Кутиум не имело царя».

О том, что кутии «не знали, как управляться законами и (божественными) установлениями», говорит и «Хроника Вайднера» [43]. Соответственно с этим первый вождь кутиев, Энридавизир, в «Царский список» не включен, хотя в своей сиппарской надписи оп принял титул Нарам-Суэна — «царь четырех стран света».
Кутии (гутеи) были племенем либо группой племен западной части Иранского нагорья; они представляли одну из ветвей энеолитических «культур расписной (крашеной) керамики». Точный район их расселения нам неизвестен. Что побудило их вторгнуться в Двуречье — желание пограбить богатые по тем временам земледельческие города или еще какие-либо причины, мы не знаем. Первые упомянутые в «Списке» цари кутиев были современниками аккадского царя Шаркалишарри; они не владели еще всем Двуречьем, но, вероятно, уже захватили окраины Аккадской державы. Есть основание полагать [68], что первоначально они осели на среднем Евфрате и его притоке Хабуре и здесь быстро аккади- зировались, хотя и сохраняли память о своем особом происхождении очень долго. Группы кутиев имелись, возможно, и в долине Диялы, не говоря уже о том, что основная их масса, как кажется, вообще не участвовала в набеге на Месопотамию и осталась на нагорье Ирана.

Надпись Кутик-Иншушипака, царя Элама, выполненная протоэламской иероглификой, начало XXII в. до н. э.
Рельеф Анубанини, г^аря луллубеев, вторая половина XXIII в. до н. э.

После смерти Шаркалишарри в Двуречье началась междоусобица (может быть, в известной степени отражавшая накопившееся в стране недовольство), и «Царский список», перечисляя по имени четырех претендентов на власть, прибавляет: «Кто был царем, кто не был царем?» Из них возобладал четвертый, кутийский вождь Элулумеш, и страна перешла под власть кутиев. Затем в течение 67 лет сменилось 14 кутий- ских «царских» правлений, причем некоторые вожди, возможно, правили дважды и даже трижды(?). Казалось бы, это должно свидетельствовать о многочисленных смутах и междоусобицах, но сохранившиеся источники указывают как будто на мирную жизнь населения Южного Двуречья в то время и, во всяком случае, на прочную власть кутийских «царей» в стране. Секрет, по-видимому, заключался именно в том, что «племя Кутиум не имело царя», т. е. все «цари», упомянутые в «Царском списке», были лишь племенными вождями, выбранными на срок. Это не мешало им, однако, титуловать себя в своих аккадских надписях «царями Кутиума, царями четырех стран света».
Каково же было действительное положение после смерти Нарам- Суэна в 2200 г. до н. э.?
Как мы видели, его наследник Шаркалишарри отказался от гордого титула «царь четырех стран света», несомненно сделав вынужденную уступку какому-то сопернику. Однако этим соперником, видимо, было не племя кутиев, ибо хотя Энридавизир и принял нарамсуэновский титул, но затем, когда один из его преемников, Сарлагаб, попал в плен к аккадскому царю и, казалось бы, Шаркалишарри мог вернуть себе потерянное звание, ничего подобного не произошло. Значит, оно было уступлено пм не кутиям, а кому-то другому.
Можно предполагать (несмотря на некоторые сомнения в отношении датировки), что титул «царь четырех стран света» Шаркалишарри уступил эламскому царю Кутик(?)-Иншушинаку I (или Пузур (?)-Иншуши- паку I). Однако известий о войне между Аккадом и Эламом нет ни с аккадской, ни с эламской стороны, хотя Кутик-Иншушинак I оставил несколько надписей. Возможно, уступка громкого титула эламиту была следствием его победы не над Аккадом, а над кутиями, о чем и упоминает его подлинная надпись. В этой аккадской надписи Кутик-Иншушинак I, который в действительности был последним правителем из II Царской династии Авана, скромно называет себя «ишши'аккум (энси) Суз и шапка- наккум (шагана) Элама». Вероятно, этот титул он носил еще при жизни

Скульптурные изображения лагашской знати, из Нгирсу (Телло):

а)              статуя Гудеи, XXII в. до н. э.;
б)              статуя знатной женщины, конец III тысячелетия до н. э.;
в)              статуя Ур-Нин-Нгирсу, сына Гудеи
Нарам-Суэна, не отваживаясь объявить себя царем. Но в ходе предпринятой кампании, упомянутой в той же надписи, Кутик-Иншушинак I захватил, по его словам, около 60 местностей и городов, и среди них Хухнури и страну кутиев, а царь города-государства Симашки «обнял его ноги». Вероятно, именно эту победу, совпавшую с целым рядом военных неудач аккадского царя (но в то же время обеспечившую Шаркали- шарри временную передышку), и счел Кутик-Иншушинак I достаточным основанием, чтобы присвоить себе наконец титул Нарам-Суэна — «царь четырех стран света».
Ил. 83 Надпись Кутик-Иншушинака I — первая надпись правителя Элама, составленная по-аккадски, если не считать посвящений в честь царей Аккаде. Аккадский язык, культура и письменность делали в эта время быстрые успехи в Эламе; исподволь начинают наряду с эламскими богами поклоняться и аккадским. Однако аккадизации эламский народ не подвергся, да и тот же Кутик-Иншушинак I оставил наряду с аккадскими также и надписи, составленные не только на эламском языке, но и (в отличие от договора с Нарам-Суэном) не клинописью, а эламской иероглификохі. правда, по-видимому, реформированной и упрощенной до почти полностью слогового пи'сьма. Это последний случай применения эламской иероглифики, известный нам. Попытка расшифровать эламские иероглифические надписи Кутик-Иншушинака I сделана В. Хинцем [46].
Царство Кутик-Иншушинака I в Эламе было не единственным государственным образованием, созданным на обломках державы Саргона. Примерно к этому же времени следует отнести упоминание некоего ак-
Ил. 84 кадца Анубанини, называющего себя «царем страны луллубеев» в принадлежащей ему надписи на скале Сарипуль, около современного города Зохаб, у перевала, ведущего с равнины Диялы на Иранское нагорье, а также хуррита Арижена в аккадской надписи, посвященной «(богу) Нергалу, царю (города) Хавилума». Арижен называет себя царем Ур- киша (в Верхней Месопотамии, около современного Мардина?) и Навара (в долине реки Диялы), т. е. всей страны Субарту—территории вдоль верхнего и среднего Тигра. Несколько позже датируется, вероятно, надпись какога-то Лишир-пир’ини, сына Иккиб-шахмада (по имени аккадца, но с хурритским отчеством!), найденная недалеко от надписи Анубанини. Из Уркиша дошла и первая надпись аккадской клинописью на хурритском языке от имени жреца (или скорее жрицы?) Тишари. Около того же времени были разгромлены Ашшур и другие города на

Первые деспотии в Двуречье 85а

Стела Ур-Намму, деталь с изображениями религиозных ритуалов, около 2112—2094 гг. до и. э.

среднем течении Тигра, но кутиями или же хурритами — неясно. Во всяком случае, все эти «державы» — Субарту, луллубеев и даже Элам — были, по-видимому, лишь весьма непрочными военными союзами, а некоторые из них — союзами племен.
В самом Двуречье после усобицы между четырьмя претендентами на престол, вызвавшей недоуменное замечание автора «Царского списка», приведенное нами выше, государство Аккад было восстановлено неким Дуду, но в гораздо меньших размерах, чем прежде, хотя Дуду признавали даже в Лагаше. Не исключено, что фактически Дуду зависел от кутиев. Последний аккадский царь, Шу-Туруль, сошел со сцены лишь около 2137 г. до н. э. Одновременно (?) с восстановлением царства Аккаде на юге возникает эфемерная IV династия Урука, павшая, возможпо, еще раньше окончательной гибели Аккадской династии.
Действительными хозяевами в Двуречье после смерти Шаркали- шарри и, уж во всяком случае, со смертью Дуду стали кутии. Изображения кутиев до нас не дошли, п нам ничего не известно об их вооружении и организации их войска. Вероятно, племенное ополчение горцев того времени представляло собой легковооруженную пехоту, мало чем отличавшуюся от аккадской, и если кутии одержали столь решительную победу над аккадцами, то основную роль здесь, надо думать, сыграло их численное превосходство, а может быть, и поддержка со стороны определенных групп внутри Аккадского государства. Однако данных на этот счет у нас нет, да и сохранившийся литературный текст — плач о гибели городов Аккада — никаких подробностей не сообщает.
Племя кутиев само не правило Двуречьем; это было поручено чиновникам из аккадцев и шумеров; кутийские вожди были заинтересованы только в дани. По-видимому, опорой кутиев в Нижней Месопотамии были северные районы и полоса вдоль канала Итурунгаль (надпись кутийского «царя» Лахараба найдена в Сиппаре; надписи в честь кутийских «царей» Ярлагана и Сиума происходят из Уммы); в какой мере их власть распространялась на «ном» Лагаш и на «номы» по нижнему Евфрату[†††††††††††††††††††††††], неясно. Во всяком случае, после окончательного падения Аккада Лагаш приобрел фактическую независимость, в то время как большая часть остального Двуречья перешла под прямую власть кутиев.

Первые послеаккадские правители Лагаша (II династия Лагаша) были довольно незначительными фигурами, оставившими о себе мало памяти. Новый период расцвета Лагашского государства начинается с Ур-Бабы. Начало его правления примерно совпадает с окончательной гибелью Аккадской династии. Ур-Бабе удалось присоединить к Лагашу также урско-урукский «ном»; дочь его была жрицей в Уре. Преемником его стал муж его другой дочери Гудеа, сын жрицы богини Нгатумду[г], по-видимому, от ее «священного брака» со жрецом или правителем (богиню во время этого обряда заменяла жрица нин-дингир). Гудеа оставил после себя множество пространных надписей, тем не менее о политических событиях его довольно длительного правления (оно продолжалось не менее 16 лет, вероятно, в последней трети XXII в. до н. э.) мы знаем мало. Иногда для характеристики политики Гудеи привлекаются такие сообщения его надписей:
«Опасных колдунов. . . женщин, произносящих заговоры, из города он (Гудеа) вывел. . . ремень не бил, плеть не била; мать сына своего ничем не ударяла; наместник, управляющий, надзиратель, сборщик налогов, находящиеся на страде или при чесании шерсти, — в руках их было бездействие; на городском кладбище не копали (могил), мертвых земле не предавали, певчий не приносил арфы, не зачинал плача, плакальщица не произносила причитаний; в пределах Лагаша человек, имевший тяжбу, никого не приводил к месту клятвы, ростовщик не входил в дом человека... Когда (храм) Э-Нинну, любимый храм (бога Нин-Нгирсу), он ему построил, он облегчил душу, руки омыл. Семь дней ячмень не мололся, рабыня со своей госпожой сравнялась, раб шел рядом со своим хозяином. . . он устранил в этом храме вражду, почтил справедливость (богов) Нанше и Нин-Нгирсу; сироте имущий ничего не причинял, вдове сильный ничего не причинял; в дом, не имевший возлиятеля масла [‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡], входила его дочь как возлиятельница масла» [61].
Или в другом тексте: «Энси в своем городе (всех), как одного человека, сделал (ритуально) чистыми, „ном“ Лагаша, как дети единой матери, становится един сердцем. . . мать с сыном не бранилась, сын матери своей не дерзил (?); рабу, заслужившему побои, хозяин его не наносил удара по голове; если рабыня совершит проступок, ее хозяйка ни за что не ударяла ее по лицу. . . Во время входа в храм его хозяина (т. е. бога Нин-Нгирсу) в течение семи дней рабыня со своей госпожой сравнялась, раб шел рядом со своим хозяином» и т. д. [III, 3, с. 114].
Однако ясно, что в этих и всех подобных текстах речь идет не
о политических мероприятиях, а об обрядовых: ведь блаженное состояние равенства рабов и господ продолжалось всего семь дней, пока длилось освящение нового храма Нин-Нгирсу! Перед нами хорошо известный этнографам и историкам древнего мира ритуал «сатурналий», временного обрядового классового мира. . . Чтобы представить себе жизнь Лагаша до и после этих семи дней, надо увидеть нарисованную Гудеей картину как бы с обратным знаком: ростовщик входит в дом человека, сильный обижает сироту и вдову, хозяйка бьет рабыню по физиономии и т. п.
Несомненно, вся деятельность Гудеи была подчинена задаче храмо- строительства. Для этого не жалели никаких средств: надписи перечисляют не только великолепное по тем временам убранство храмов, материал для которого часто привозился издалека — от Индии до гор Армении, я о и значительно увеличенные нормы жертвоприношений. При этом обязательные жертвоприношения предписывались не только мужчинам, но и женщинам, все это, конечно, сверх обычного налога (ни[г]-ку[д]), от которого, однако, специально освобождались храмовые хозяйства.

Многочисленные надписи Гудеи почти ничего пе говорят о каких- либо военных мероприятиях; и тем не менее влияние Лагаша в Шумеро распространилось при нем шире, чем при Ур-Бабе. Несмотря на скромный титул энси Лагаша и сообщение об избрании его «рукою бога Нин- Нгирсу» из «36 000 человек»[§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§], т. е., как уже упоминалось, по-видимому, об избрании «номовыми» органами самоуправления, в действительности Гудеа был неограниченным повелителем всей области собственно Шумера— от Ура вплоть до Ниппура. В его подчинении находились местные энси ряда шумерских городов. Кроме того, Гудеа сообщает, что для участия в храмостроительстве «эламит приходил из Элама, житель Суз приходил из Суз», и нам известно о его походе против Элама и Анчана.
Но наибольший интерес представляют данные надписей Гудеи о тех местах, откуда он доставлял материал (лес, камень и металл) для постройки храма Э-Нинну в Нгирсу. Люди Гудеи имели свободный доступ не только к Персидскому заливу и Эламу, но и вверх по Евфрату (здесь в Нижнем Туттуле приобретался природный асфальт) и даже по Тигру, по которому вывозили камень и лес из района Мадга (около нынешнего Киркука) и других мест. Наиболее отдаленные области, откуда шли материалы для храма Э-Нинну, находились: на северо-западе — в горах Ама- нуса и Тавра, в Малой Азии, на севере — в областях Армянского нагорья, на юго-востоке — в Индостане.
Как все это было возможно, притом что кутии продолжали господствовать над Аккадом и. мало того, также и над Шумером и при Гудее, и при его ближайших преемниках? Совершенно очевидно, что Гудеа имел с кутиями соглашение. В своих официальных надписях он, правда, ни разу не упоминает о кутийских или вообще каких бы то ни было лу- галях или царях, и виднейший знаток этой эпохи А. Фалькенштейн полагал, что власть кутиев простиралась только до Уммы. Однако известно, что Гудеа строил в Адабе, выше Уммы по Итурунгалю, и даже в Ннп- пуре, а в то же время из хозяйственных документов времени его правления явствует, что он регулярно посылал ладьп, груженные золотыми слитками и изделиями, мебелью с инкрустацией, дорогим оружием и т. п., какому-то царю, царице и их детям. Кто были эти царственные особы? Несомненно, это могли быть только кутии, как указал уже давно В. К. Ши- лейко [16, с. XXX и сл.]. Из других хозяйственных документов видно, что при дворе Гудеи находился представитель кутиев — суккаль — и что из Лагаша кутиям отправляли скот и растительное масло; из Ура дошла и вотивная печать кутийского царя Пузур-Суэна — современника Гудеи.
Все свидетельствует о том, что Гудеа платил кутиям дань; за это они, Ил. 85 в свою очередь, предоставили ему полную свободу действий и в Шумере, и на всех важнейших торговых путях. Можно даже предположить, что Гудеа был просто-напросто кутийским наместником в Шумере.
Для оценки внутриполитической позиции Гудеи существенно, что он никогда не рассматривал храмовое хозяйство как свое и в надписях бесчисленное множество раз называет хозяином его не себя, а бога; таким образом, он целиком разделяет воззрения авторов «реформы» Уруиним- гины. В то же время организация храмового хозяйства при Гудее более напоминает традиции Аккадской династии. Вместо десятка разрозненных хозяйств отдельных храмов теперь имеется централизованное управление храмовым хозяйством всего Лагаша, где применяется труд сведенных в отряды гурушей, по большей части, по-видимому, лишенных собственности на средства производства и получавших, как правило, одно лишь

натуральное довольствие. Широко практиковался обмен с другими «номами» [II, 7].
Ярким выражением централизаторских устремлений Гудеи была его храмостроительная политика. Хотя он возводил кое-какие святилища и в других местах, но подавляющая масса средств и трудовых усилий была вложена в один грандиозный новый храм — Э-Нинну, храм Нин-Нгирсу в городе Нгирсу; а при нем как бы «дублировались» и другие важнейшие святилища Лагаша и вообще Шумера с целью концентрировать их культы вокруг лагашского бога в Нгирсу [28].
Некоторые историки рисуют правление Гудеи как эпоху процветания шумерского народа, расцвета литературы, искусства и наук. Но, как кажется, это только зрительный обман; историка не должны вводить в заблуждение ни монументальные, испещренные надписями статуи и стелы Гудеи, которые при своем техническом совершенстве являются лишь вульгаризацией достижений периода Аккаде, ни высокопарная богословская риторика поэмы-гимна, созданной по желанию Гудеи и написанной клинописью на двух гигантских глиняных цилиндрах. Нам, напротив, кажется, что правление Гудеи было временем жреческой реакции: строительство храмов вело к увеличению обязательных жертвоприношений, налогов и, по всей вероятности, поборов в пользу иноземных завоевателей — кутиев, а также особо тяжелой трудовой повинности (и если к ней не привлекались женщины, то не по соображениям гуманности, а из-за того, что женщины считались ритуально нечистыми).
Каковы были политические взаимоотношения Гудеи с органами «номового» самоуправления, нам неизвестно, но ему приходилось считаться с возможностью низложения энси «в совете», что вполне вяжется с его общей олигархической ориентацией, свойственной еще эпохе до Саргона [III, 3, с. 140]. Правда, художественный интерес к личности человека, зародившийся при дипастии Аккаде, не исчез полностью и при Гудее (хотя он и проявлялся лишь в скульптурных портретах самого Гудеи и членов его семьи); но в глиптике опять стали преобладать ритуальные сцены, а в скульптуре художники возвращаются к неестественным пропорциям времени РД II п III.
Смешение особенностей Раннедпнастичсского и Аккадского периодов в хозяйстве, политике и искусстве вообще характерно для времени Гудеи, когда олигархическая ориентация правителя тесно уживалась с попыткой сохранить черты деспотизма, введенного Аккадской династией.
Гудеа умер около 2117 г. до н. э. (во всяком случае, пе ранее 2124 г.); на престол Лагаша взошел его сын Ур-Нин-Нгирсу, правивший около четырех лет; при нем не произошло никаких существенных изменений по сравнению со временем Гудеи. Затем совсем недолго правил (и, кажется, умер своей смертью) внук Гудеи—11йри[г]ме. После этого Лага- шем овладел некто Урнгар (чтение имени ненадежное), который, как и Гудеа, был зятем Ур-Бабы (а Ур-Баба, как мы помним, был приблизительно современником окончательного падения Аккаде — события, от которого, стало быть, Урнгар был отделен не более как одним поколением). Но и Урнгар правил очень недолго, и где-то между 2113 и 2107 гг. до н. э. его сменил Наммахани — видимо, племянник Ур-Бабы, сын его брата (?) и предшественника Каку (не смешивать с одноименным правителем Ура при Римуше!).
После Ур-Нин-Нгирсу, сына Гудеи, в положении правителей Лагаша произошла какая-то перемена; по-видимому, они уже не господствовали за пределами своего «нома», однако можно подозревать, что по крайней мере Наммахани был связан с кутиями.
К 2117—2111 гг. до н. э. кутии, несомненно, властвовали над всем Двуречьем, возможно за исключением лагашского «нома»; так, два энси

Уммы оставили надписи в честь кутийского «царя» Ярлагана (2123—
2117 гг. до н. э.?) ив честь предпоследнего кутийского «царя» Сиума, правившего предположительно с 211(3 по 2110 г. до н. э.; фактическую власть в стране осуществляли, по-видимому, ставленники кутийского
«царя» — аккадец Наби-Энлиль и шумер Ур-Ниназу. Даже Ур и Урук, недавно еще находившиеся в руках Гудеп и его сына, возможно, теперь перешли под прямую власть кутиев [************************].
Крутое изменение, наступившее в жизни Месопотамии к концу III тысячелетия до н. э., связано с именами двух лиц: Утухёнгаля, ставшего царем Урука, и Ур-Намму, ставшего царем Ура. От первого из Ил. 86 них подлинных надписей сохранилось мало, но зато дошел текст в более позднем клинописном списке, выдававшемся его составителями за копию с подлинной надписи, имевшей форму победной песни или краткой героической поэмы [78]; пекоторые сомневаются в ее подлинности, но вопрос об этом окончательно пе решен. Утухенгаля упоминают и Omina, и поздние «хроники». От Ур-Намму дошли как подлинные надписи, так и запись изданных им законов — к сожалению, в виде фрагментов, — а также посвящепные ему литературные произведения его времени.
Утухенгаль — фигура, во многом напоминающая Саргона Древнего, Подобно ему, он выступает в «хронике» как человек из народа, по рождению вялилыцик рыбы. В надписи-поэме, составленной от его имени, говорится, что своим решением пойги войной на кутиев он «обрадовал граждан Урука и Кулаба; город его, как один человек, встал за ним».
Эта надпись-поэма интересна, между прочим, тем, что в ней высказано отрицательное отношение к целому племени или даже этносу — явление крайне редкое в древней Передней Азии, где человек чувствовал себя либо членом своей общины, либо подданным своего царя или божества, либо же (если речь шла об обществе первобытном) членом рода или племени, но солидарность целых этносов, как правило, не ощущалась ни в положительном, ни в отрицательном смысле. Осуждение всего «племени кутиев» объясняется, может быть, тем, что жители Шумера и Аккада — «черноголовые», как они сами себя называли, независимо от того, говорили ли они по-шумерски или по-аккадски, — имели против себя именно племя, стоявшее на более низком уровне хозяйственного и культурного развития, а не территориальную общину или царя, да и тяготы, наложенные властью кутийских завоевателей и их местных ставленников, видимо, были очень обременительны. В уста Утухенгаля вложены такие слова о «племени кутиев»: «жалящий змей гор, насильник против богов, унесший лугальство Шумера в горы, наполнивший Шумер враждой, отнимавший супругу у супруга, отнимавший дитя у родителей, возбуждавший вражду и распрю в Стране».
Выступление шумеров было приурочено к моменту смены правителей у кутиев: согласно традиции последний кутийский правитель, Ти- рикан, успел процарствовать всего сорок дней. Войско, выступавшее против Утухенгаля под начальством Набп-Энлиля и Ур-Ниназу, к этому времени по своему составу уже вряд ли было действительно кутийским. Возможно, на их стороне был и Наммахаии лагашский, что имело для Лагаша роковые последствия. Войско Утухенгаля действовало с большим воодушевлением, и он одержал легкую победу. Тирикан бежал с поля боя и был выдан на расправу победителю жителями селения Дубрум, где он пытался укрыться вместе с женой и сыном (значительно более поздняя традиция объясняла поражение Тирикана неблагоприят-

ным для него предзнаменованием — лунным затмением; быть может, речь идет о затмении 2109 г.[††††††††††††††††††††††††], однако использовать данный факт для датировки самого события следует с большой осторожностью).
Утухенгалю удалось, таким образом, впервые после царей династии Аккаде объединить области, лежащие в плодородной низменности Нижнего Двуречья. При этом он принял титул «царь четырех стран света». Непокоренным оставался Лагаш. До нас дошла надпись о разрешении Утухенгалем спора между правителем Лагаша и неким «человеком Ура» по поводу размежевания границ (незадолго до того, воспользовавшись смутным временем, энси Ура Лусага расширил свои границы). Утухен- галь решил спор в пользу Лагаша, хотя этот город в качестве неофициальной столицы Шумера в течение всего последнего поколения был до известной степени соперником Урука. Кто был «человеком Ура» в тот момент — Ур-Памму ли, назначенный в Ур Утухенгалем в качестве наместника (шаганы), или его предшественник, энси Лусага, — из текста неясно, но скорее всего Ур-Намму. Уступленная им по третейскому решению Утухенгаля спорная территория была, очевидно, одной из причин жестокой ненависти Ур-Намму к Наммахани и вообще к Лагашу. Возможно, тогда же произошел разрыв Ур-Намму и с Утухенгалем, его родичем или, во всяком случае, земляком.
Утухенгалю не удалось воспользоваться плодами своей победы, и вскоре после нее, по сообщению Omina и поздней «хроники», он случайно утонул при осмотре строившейся плотины, процарствовав, согласно «Царскому списку», семь с половиной лет. Чтобы определить, когда происходили только что описанные события, необходимо иметь в виду следующее. В гимне, сочиненном несколько позже в честь Ур- Намму, утверждается, будто он участвовал в победе над кутиями, будучи уже царем Ура. Очевидно, впоследствии Ур-Намму считал годы своего царствования задним числом с того времени, когда он фактически начал править У-ром (но на самом деле еще лишь в качестве наместника Утухенгаля). Так как он царствовал всего, согласно «Списку», 18 лет, а умер в 2094 или 2093 г. до н. э., то год его назначения в Ур — 2112 или 2111-й. Стало быть, Утухенгаль начал править не позже 2111 г. до н. э. и не раньше 2116-го, если считать, что он умер между 2109 и 2104 гг. до н. э.
Власть в Двуречье перешла к Ур-Намму. «Царский список» говорит об этом стандартной формулой: «Город Урук был поражен оружием, царственность его перешла к городу Уру», но это не более как формула; она означает лишь, что центр государства переместился, и ничего более; она может вовсе и не отражать какое-либо реальное событие, а может и означать лишь подавление каких-либо претендентов-сопер- ников при вполне законном переходе власти к новому царю. Нельзя исключить ни то, что Ур-Намму силой покорил Урук и захватил власть в свои руки, хотя, кроме формулы «Царского списка», данных у нас об этом пока нет, ни то, что он, будучи урукцем по происхождению (он возводил свою легендарную генеалогию к Гильгамешу), получил власть в законном порядке — либо в силу избрания, либо в силу родства с Утухенгалем.
Нам известно достоверно только одно, что Ур-Намму немедленно расправился с Наммахани лагашским; само имя его и имена его ближайших родичей стирались с памятников, а в «Царском списке», сочиненном, вероятно, при Ур-Намму или его сыне по имени Шульгй[р], Лагаш исключен из числа тех городов Шумера, где якобы пребывала
в прошлом предвечная «царственность». В первый год единовластия Ур- Намму (в год «датировочной формулы» «Царь Ур-Намму направил свои стопы снизу доверху», т. е. от Церсидского залива до Средиземного моря?) наместником Ур-Намму в Лагаше был уже некий чиновник Ураба, до того верховный сановник (суккалъ-мах) у Наммахани. Другие «датировочные формулы» Ур-Намму (тоже одни из самых первых после установления его единовластия) гласят: «Сын Ур-Намму был призван эном в Урук» и «Корабли Магана и Мелахи возвращены в руку бога Нанны», другими словами, порт для индийской и аравийской торговли был перенесен из Лагаша обратно в Ур. Так начала свой путь следующая после царства Аккаде великая деспотическая монархия Двуречья.
3. Царство Шумера и Аккада:
III династия Ура
Первый царь нового государства — Ур-Намму (2112?—2094/93 гг. до н. э.) начал с организации оросительных работ, в которых, очевидно, давно уже нуждалась разъединенная страна. При нем был построен ряд мелиоративных и оросительных каналов в Уре и Эреду, в Ниппуре, в Лагаше и т. д. Но подлинным создателем экономической и государственной системы нового царства Шумера и Аккада стал его сын — Шульги (2093—2046 гг. до н. э.).
Для царей новой династии — III династии Ура — консолидация деспотической монархии облегчалась не только тем, что страна нуждалась в восстановлении и упорядочении оросительной системы, но и рядом исторических обстоятельств, связанных с предшествующим владычеством Аккадской династии и господством кутиев и II династии Лагаша. На пути нового государства уже не стояли традиционные олигархические порядки в отдельных «номах» и традиционные династии правителей: в большинстве случаев к моменту прихода к власти Ур-Намму здесь правили назначенные сверху чиновники, а внехрамовая общин- ная структура была настолько расшатана и сами общинники настолько разорены, что воссоздание твердой системы государственного хозяйства должно было казаться крайне желательным. Ее воссоздание было не только экономической необходимостью для возрождения страны; оно позволило бы обеспечить политическое н материальное благополучие для множества людей, которые могли надеяться на замещение должностей многочисленных администраторов, ремесленников или надзирателей царско-храмовых имений. Отсюда — широкая поддержка, которой, несомненно, пользовались как Утухенгаль, так и Ур-Намму и Шульги.
В таких условиях легко понять, почему основой внутренней политики повой монархии явились принцип безусловной собственности царя на все храмовые и правите л ьские земли и принцип централизованного управления всеми областями страны. Энси в это время превращается в назначаемого и сменяемого царского чиновника. Нередко царь произвольно перебрасывал энси из одного «нома» в другой и обратно. На таком положении был даже и энси самого Ура. Исключение составляли окраинные земли, где иногда сохранялись местные династии правителей (подчиненные, однако, насколько мы можем судить, урским наместникам), а также священный Ниппур, где долго сохранялся наследственный энси.
В государственно-правовом отношении царство III династии Ура представляло типичную древневосточную деспотию. Во главе ее стоял царь, носивший титул «муж сильный, царь Ура, царь Шумера и Ки- Ури» (или по-аккадски «Шумера и Аккада»; иногда применялся и ти
тул «царь четырех стран света»). Титул характерен: в нем нет ничего от старых общинных традиций (когда в титулатуре приводились титулы и звания правителя в каждом из подчиненных ему городов), кроме слов «царь Ура», которые здесь означают, впрочем, только то, что этот город является столицей государства. Государство же — это «Шумер и Аккад», все Двуречье в целом. Термины, ранее имевшие чисто географическое значение, положены здесь в основу определения объема и политического характера этого государства. «Аккад» в этом титуле — это не город Аккаде, давно лежавший к этому времени в руинах, а северная часть плодородной равнины Нижней Месопотамии и долина Диялы, страна Ки-Ури. Только в семитском переводе оба названия звучат сходно.
В высшей степени неправильно называть период III династии Ура «шумерским возрождением», а государство этого периода — «Шумером» или «Шумерским государством». Уже сами титулатуры показывают, что это было государство всего Нижнего Двуречья, а не одних только шумеров. Шумерский язык, правда, стал официальным языком канцелярий III династии Ура, как и последующих семитских династий (при династии Саргона в канцеляриях употреблялся и аккадский). Однако многие официальные надписи царей III династии Ура составлялись как на шумерском, так и на аккадском языках. Ни в одном из предшествующих периодов проникновение восточносемитского языкового элемента в шумероязычные области Двуречья не было столь интенсивным, как при III династии Ура; все больше появляется аккадских имен собственных как на севере, так и на юге страны и даже в самой царской династии. Шумерский язык все более оттесняется в канцелярию и храм, а обиходным языком становится аккадский. Однако нужно подчеркнуть, что процесс этот вобсє не предполагает большего физического проникновения семитов-аккадцев в Двуречье, чем это уже имело место до сих пор; речь идет только об усвоении населением аккадского языка. Во всяком случае, нет ровно никаких оснований трактовать создание Царства Шумера и Аккада III династией Ура как результат какой-то реакции на двухсотлетней давности аккадское засилье и вообще рассматривать историю древнего Двуречья с точки зрения сознательной борьбы различных этносов.
Как владыки всей страны, цари Шумера и Аккада из III династии Ура были совершенно неограниченны. Никакой независимый законный орган не стоял рядом с ними. Их окружали лишь чиновники, свободно сменяемые и назначаемые по царскому усмотрению. Одним из крупнейших чиновников был «великий посланец» (суккаль-мах). Нам известна целая династия суккаль-махов, действовавших при Шульги и двух его преемниках. Третий из этих суккаль-махов, Варад-Нанна (иначе Эре- Нанна, или Урду-Нанна), был одновременно энси Лагаша, энси ряда городов в Загросе, включая Хамази и Карахар, энси Сабума и страны кутиев, а также шаганой людей су (=субареев) и целого ряда пограничных крепостей, включая Урбиллум (иначе Арбела, ныне Эрбиль); таким образом, он фактически командовал всем восточным «фронтом» царства Ура от реки Нижний Заб до Персидского залива. По-видимом\, предшествовавшие ему суккаль-махи были не столь могущественны: полномочия Варад-Нанны обусловливались особо сложным внешнеполитическим положением, которое, как мы увидим ниже, сложилось при его повелителе — царе Ура Шу-Суэне.
Что касается эттси (аккад. ишшиапкум, ишшаккум), то они, как уже упоминалось, превратились в рядовых чиповников. Правда, вступление их в должность сопровождалось каким-то обрядом, совершавшимся местными сановниками (вероятно, старейшинами), однако это была лишь
формальность, пустой пережиток. Само территориальное деление страны стало определяться но традициями «номовых» общин, а чисто административным удобством. Очертания каналов уже подсказывали разграничение административных районов, однако это были теперь не «номы», а просто округа или наместничества, и их границы вовсе не обязательно должны были совпадать с границами прежних «номов».

Скудные известия о специальных чиновниках рабианумах, или хазийнумах, назначавшихся над собственно общинами внутри округов и, видимо, не имевших отношения к царскому хозяйству, а также о шаганах, которые, вероятно, в это время были окружными военачальниками, показывают, что полномочия энси были сильно урезаны. В функции энси входило теперь наряду с религиозными, судебными и административными обязанностями (объем которых не всегда нам ясен) прежде всего управление хозяйством царя в данном округе. Об автономии государственного хозяйства каждого отдельного «нома» нет и речи: по указанию из царской канцелярии рабочая сила, фонды и прочее произвольно перебрасываются из округа в округ, от одного энси к другому.
Шульги, по-видимому, попытался вообще ликвидировать всякие следы общинного самоуправления. При нем все сколько-нибудь существенные судебные дела решал единолично царский чиновник — энси; лишь со 2-го года правления его сына Бур-Суэна I (или Амар-Зуэна) был восстановлен коллегиальный суд — возможно, из общинных старейшин; иногда в нем принимал участие и глава общинного совета аба-уру. Должность судьи не была профессиональной; большинство судей одновременно являлись жрецами, крупными чиновниками и т. п. Иногда дела решал сам энси, а иногда даже суккаль-мах (в каких именно случаях — еще неясно, но, без сомнения, энси разбирал все дела, непосредственно касавшиеся интересов казны). В судебном заседании участвовал также машким, чаще всего из чиновников, менявшийся от процесса к процессу. Он получал плату, носившую, по-видимому, характер обязательного судебного сбора. Однако в мелких общинах судом по-прежнему оставалась сама община, т. е. собрание ее старейшин или всех взрослых мужчин. Таким образом, несмотря на крайнее ослабление органов самоуправления независимой общины, они не исчезали и при III династии Ура.
Сохранились и сама община, и некоторый общинный фонд земель, годных под обработку, но он, безусловно, не мог идти ни в какое сравнение с царской земельной собственностью, достигшей при III династии Ура колоссальных размеров (сюда включались и храмовые земли, полностью перешедпше в систему царского хозяйства).
Организация царского хозяйства при III династии Ура являла картину удивительно развитого и четкого бухгалтерского учета и контроля; до нас дошли десятки тысяч учетных документов, а архивы царских имений этого времени представляют настоящий триумф бюрократизма.
Вся земля страны была определена по своему качеству, обмерена и сведена в земельные кадастры по округам, границы которых были точнейшим образом обозначены. В то же время государственные хозяйства или имения отдельных округов должны были поддерживать между собой тесные связи и контролироваться из Ура. По рекам и каналам бурлаки тащили из города в город бесчисленные высоконосые тростниковые баржи с хлебом, мукой, связками тростника, сеном, финиками, лесом, камнем, кожами, тушами животных и т. п. По мере надобности из города в город перебрасывались и отряды царских работников. Постоянно разъезжали «посланцы», «вестники» и «гонцы» различных рангов, возившие с собой крошечные глиняные продовольственные аттестаты

с записью полагавшегося им пайка в хлебе, масле, зелени и т. п.; разъезжали с царскими поручениями и энси. Речь идет здесь не о торговле (которая была в основном международной — преимущественно с Восточной Аравией и Индией), а о распределении и перераспределении продукции самих государственных имений. Велся подробнейший учет и рабочей силы государственных хозяйств; при этом совершепно исчезает разнообразная номенклатура подневольных лиц периода РД. Теперь все работники мужского пола обозначаются как «молодцы» (гуруш) или как «люди, объединенные в отряды» (эрен), а все работницы называются «рабынями» (нгеме). И лишь внутри общей категории гурушей выделяются старшие полевые работники (энгар), виноградари, садовники, хлебопеки, мясники, ткачи, носильщики, смотрители за рощами и т. д. и т. п. и даже воины или стражники (ага-уш). Вместе с тем ничто не мешало центральной или окружной администрации государственных хозяйств в любой момент перебросить любую группу работников или даже работниц, невзирая на их профессиональную квалификацию, на другую работу. Всем гурушам велись поименные списки с целью учета возможного наличия рабочей силы для тех или иных трудовых кампаний (причем для каждого вида труда существовали раз навсегда установленные нормы выработки [II, 7; IV, 11, 35; V, 1]), а также с целью учета предстоящих к выдаче пайков (трудящийся персонал теперь, как общее правило, не получал земельных наделов); велись списки также больным и умершим. О наличии рабочей силы, о расходе продукции и неизрасходованных остатках, о произведенных сельскохозяйственных и ремесленных работах, об операциях торговых посредников и т. п. делались рапортички, на основании которых каждый окружной центр составлял годовые отчеты. Самый малейший расход, вплоть до выдачи двух голубей к столу царицы или туши сдохшего барана на корм охотничьим собакам, фиксировался документом на глиняной плитке и закреплялся печатями ответственного чиновника и государственного контролера. Существовала сложная система перекрестного контроля деятельности каждого чиновника [IV, 11].
Термин «гуруш» не применяется теперь (за исключением литературных текстов) к боеспособным и работоспособным мужчинам вообще, но лишь к работникам государственного хозяйства. По-видимому, гу- руши были, как правило, потомками прежнего персонала царско-храмовых хозяйств, и только небольшая часть была приобретена государственным хозяйством путем покупки рабов (которые, переходя в состав персонала хозяйства, становились гурушами) или захвата военнопленных. (Лишь в столице, Уре, впредь до распределения по отдельным храмовым хозяйствам скапливались довольно большие группы рабов-плен- иых.) Официальная документация строго отличала гурушей от «рабов» (урду, или эре[д], аккад. вардум), т. е. в действительности от частных рабов [‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡]. Из пих только рабы энси принимали участие вместе и наравне с гурушами в государственных работах, по преимуществу в наиболее сррчных: жатве, починке плотин и т. п.
Тщательное исследование, произведенное В. В. Струве и затем повторенное на более обширном материале А. И. Тюменевым [II, 9], с несомненностью показало, что гуруши, сведенные в большие отряды, под начальством надзирателей трудились в этом хозяйство от зари до зари круглый год на полевых, огородных, садовых, землекоштых и погрузочных работах, иа бурлацкой работе, на рыбной ловле, на пастьбе скота, гусей, уток и в различных ремесленных мастерских. Все они были ли
шены собственности на средства производства. Эксплуатация их носила уже, без всякого сомнения, чисто рабовладельческий характер, а работницы женского пола (сведенные в такие же отряды, как и гуруши, и освобождавшиеся от работ любой тяжести только на дни месячной ритуальной нечистоты [И]), как мы уже говорили, прямо и назывались «рабынями» (нгеме). Все так называемые «дни отрыва» (у[д]-ду[х][§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§]), т. е. дни, проведенные нгеме или гурушем не на работе в своем отряде (например, когда гуруш был уступлен надзирателю другого отряда или когда нгеме была нездорова), тоже строго учитывались. Гурушу или нгеме, работавшим в отрядах, выдавался паек (ше-ба), причем на одного, так как они не имели семьи. Этот паек оставался формально на том же уровне прожиточного минимума, что и в период РД II и III: в среднем 1,5 л ячменя в день на мужчину и 0,75 л на женщину, 3—4 л кунжутного масла в месяц и 2 кг шерсти на мужчину и 1,5 кг на женщину в год; иногда выдавалось также пиво, изредка финики, хлеб, рыба, в единичных случаях — туши павших овец. Однако, учитывая беспощадную эксплуатацию труда гурушей, нгеме и детей нгеме на работах любой тяжести независимо от действительной квалификации работников, отсутствие каких-либо данных об их участии в мясных жертвоприношениях и, следовательно, о потреблении ими мясной пищи и чрезвычайно высокую смертность, можно со всей определенностью заключить, что положение работников царско-храмовых хозяйств сильно ухудшилось со времени, например, Уруинимгины и фактически ничем не отличалось от положения рабов; мало того, оно, несомненно, было гораздо хуже положения рабов в частных патриархальных семьях.
Помимо постоянной рабочей силы государственное хозяйство пользовалось и трудом наемных работников (гуруш-хунга, лу-хунга — очевидно, из обедневших общинников, живших на негосударственной земле). Применение наемного труда было невыгодно: наемнику приходилось содержать семью и его наемная плата в ячмене (а) была в 3—4 раза выше пайка гуруша. Поэтому, естественно, наемников использовали только па. срочных, временных работах (жатва и т. п.).
Царские хозяйства обладали множеством больших мастерских, устроенных на принципе простой кооперации. Из документов известны мастерские кузнецов, золотых дел мастеров, плотников, резчиков по дереву, кожевников, ткачей, изготовителей одежд, корзинщиков, канатчиков, гончаров, парфюмеров, пивоваров, хлебопеков; кроме того, в царских хозяйствах работали судостроители, кирпичных и строительных дел мастера и т. д. В одном Лагаше насчитывалось 816 рабынь-ткачих, подчиненных четырем надзирателям, и действовали три мукомольни, из них в мукомольне местечка Сагуб постоянно работало 325 гурушей и нгеме. В особые государственные мастерские были объединены и художники — резчики по камню, создававшие цилиндрические резные печати и скульптуру. В связи с их полным подчинением государственной власти как в организационном, так и в идеологическом отношении они отныне выпускали тысячами печати одного-единственного утвержденного образца — с изображением личного бога владельца печати, подводящего его к главному божеству, и с надписью по типу: «Бог Шульги, царь Шумера и Аккада — такоft-то чиновник, твой раб». Как мы уже говорили, в случае срочной необходимости работники любой мастерской, так же как и все другие гуруши и нгеме, могли быть направлены на жатву, на погрузку или разгрузку баржей или на бурлачество.
По-видимому, государственное хозяйство в целом испытывало затруднения с воспроизводством рабочей силы, особенно в связи с огромной
детской смертностью; но, как показал А. И. Тюменев и как мы отметили выше, число купленных рабов и военнопленных, зачислявшихся в гу- руши, хотя и было больше, чем в предыдущие периоды, все же оставалось сравнительно незначительным: большинство гурушей по-прежнему составляли, очевидно, потомки раннединастических шуб-лугал и иги-ну- ду [х]; больше было пленных женщин, чем, возможно, и объясняется то, что все женщины — работницы государственных хозяйств классифицировались как «рабыни» (нгеме), тем более что и по традиции шумерские свободные женщины никогда не подлежали призыву на повинностные и служебные работы на храм и царя.
Официально вся земля каждого округа считалась собственностью «номового» божества, однако в действительности все государственные хозяйства находились под довольно жестким центральным контролер В пределах округов управление государственными хозяйствами, а также распределение орудий труда, скота, сельскохозяйственной продукции и т. п. были также строго централизованы. Формально сохранялось прежнее деление на собственно царскую (или храмовую) землю, землю наделов, выдаваемых за службу, и землю наделов, выдаваемых из доли урожая любым лицам, преимущественно, видимо, из нецарских людей, т. е. членам общин. Однако урское правительство не поощряло самостоятельного ведения хозяйства на царской земле не только работниками, но и чиновниками царского хозяйства и даже жрецами; «надельная» земля (аиіа[г]-кур, или аша[г]-шуку [м]) чаще всего только числилась за теми или иными чиновниками, а фактически она обычно обрабатывалась отрядами царских гурушей наряду с собственно царской землей, и лишь доход с нее поступал этим чиновникам. Так, на содержание, или «кормление», главного жреца храма Нанше в Лагаше выделялось около 36 га, на каждого надзирателя рабочего отряда (так называемого «начальника волов» — ну-банда-гу[д]) —по 15 га, на рядовых работников — мепее 2,5 га на почти 300 человек, причем выдача и таких наделов отнюдь, видимо, не являлась правилом. В переводе на урожай ячменем и учитывая значительное падение урожайности со времени Уруинимгины, это означало соответственно около 42 тыс. л (^250 ц), около 17 400 л (—100 ц) и 2800 л (^-"17 ц) [*************************]. Следовательно, чиновники кроме семьи могли содержать и собственную челядь, а для простых работников урожай с их наделов был только «приварком» к пайку. Изредка, однако, чиновники и воины вели хозяйство на царском наделе и сами.
Несмотря на громадное преобладание государственного хозяйства при III династии Ура (общее число царских работников, вероятно, доходило до полумиллиона или более), частное хозяйство общинников на нецарской, т. е. общинной, земле, как мы уже видели, не исчезло. Правда, купля-продажа полей была запрещена, поэтому мы лишены главнейшего источника, который обычно свидетельствует нам о частных хозяйствах, — документов купли земли. Однако есть достаточно свидетельств того, что внегосударственный сектор экономики Двуречья сохранялся. Так, на существование частной земли, по-видимому, указывают законы этой эпохи (Законы Ур-Намму, § 27—29). Затем у нас имеются документы, касающиеся купли-продажи домов и финиковых плантаций, а в одном случае — дарения поля. Широкое использование наемного труда в государственном хозяйстве тоже указывает на то. что часть населения, а стало быть, и земли находилась за пределами этого

хозяйства (ибо при полной загрузке обязательным трудом членов царского персонала трудно представить себе, чтобы царская администрация брала их же еще и внаем). Вместе с тем распространение наемного труда говорит о далеко зашедшем разорении заметной части общинников.
Этот же вывод подтверждается и анализом юридических документов— записей судебных решений (ди-тйла), из которых мы черпаем основные сведения о жизни шумерского населения в городах вне государственных хозяйств. Наиболее многочисленная часть документов (из общего числа дошедших до нас от этого времени) посвящена узаконению сделок по продаже детей в рабство или судебным процессам, возбуждавшимся обращенными в рабство с целью попытаться оспорить свое рабское состояние. Разорение одних, естественно, сопровождалось обогащением других, на что косвенно указывает рост числа частных рабов.
По данным этих же документов, частные рабы были обычно даже в самых рядовых хозяйствах, например у кузнецов или пастухов, вероятно гурушей (может быть, администрация государственных хозяйств предоставляла им как специалистам во временное пользование рабов- помощников, о чем есть сведения уже и из Лагаша времени РД III [III,

с. 21]), а лицо среднего царского хозяйственно-административного персонала или храмовой музыкант могли купить целую семью рабов. Возможно, главным источником рабства была война, но документы говорят только о купле рабов у прежних хозяев или детей у обедневших родителей. В последнем случае продажа их за пределы государства была запрещена — не потому ли, что и тогда, как и в раннединастическом Лагаше, а также и несколькими столетиями позже, время от времени провозглашались царские указы об отмене долговых обязательств и всех связанных с ними последствий, включая самопродажу и продажу детей. Ведь во исполнение указа такие рабы должны были или возвращаться в свое первоначальное состояние, или переходить в руки прежнего владельца, а продажа их в чужую страну и невозможность получить их обратно лишали такой указ действенной силы.

Относительно области применения труда частных рабов нам ничего не известно, но, вероятно, они занимались тем же, чем все ранние патриархальные рабы, — более тяжелыми видами домашнего производственного труда. Частный раб имел свой пекулий, из которого мог делать подарки, а при случае и выкупить себя на волю. Рабы могли оспаривать по суду законность своего обращения в рабство (правда, обыкновенно безуспешно), жаловаться в суд на кражу своего имущества, отводить свидетелей и требовать приведения к клятве даже собственного хозяина, сами выступать свидетелями по делам, касавшимся других рабов. Даже рядовые частные рабы могли иметь семьи. Нередки были и случаи отпуска рабов на волю, но при этом до смерти своего бывшего владельца раб оставался на положении «естественного (—внебрачного?) сына» (думу-ги) своего господина и в его патриархальной власти; после его смерти он мог стать гражданином общины (думу-уру). Все указывает на большой приток рабской силы в этот период, скорее всего в результате войн; поэтому и цена па раба была невысока (в среднем 9 сиклей, т. е. 75 г серебра, за мужчину и вдвое меньше за женщину, или соответственно 1500 и 750 л ячменя).
Несмотря на относительно легкое положение частных рабов (сравнительно со многими другими периодами древности), бегство рабов было явлением нередким.
Наличие большесемейных общин и патриархальных отношений клиента и патрона в документах, дошедших от этого времени, не отражено; правда, они касаются исключительно городского населения, и хотя
в ряде случаев, видимо, речь идет о людях негосударственного сектора (о котором у нас очень мало других источников), но большинство упоминаемых и в этих документах людей — царские люди, т. е. занятые (в том ли, в ином ли качестве) в государственном хозяйстве.
Но Царство Шумера и Аккада включало не только города, по и сельские поселения. Именно в это время в результате установления царями Ура жесткого полицейского режима по всей стране безопасность и за городскими стенами возросла, и впервые спустя много столетий после Протописьменного периода начинают появляться разбросанные повсюду вдоль рек и каналов поселения деревенского типа. Это были, по-видимому, именно большесемейные поселения, возможно укрепленные (шумер. э-дуру).
В стране сложились социально-политические отношения, требовавшие законодательного регулирования, так как нормы традиционного обычного права общин переставали удовлетворять новым условиям. С одной стороны, появились сравнительно устойчивые индивидуальные семейные хозяйства — отчасти вместо большесемейных общин, отчасти наряду с ними, и некоторые из них начали богатеть (в частности, замечается усиление частнорабовладельческого уклада); с другой — сложились новые взаимоотношения между государством и территориальной общиной, при которых государство все более брало на себя ранее принадлежавшие общине функции, в том числе и судебные. Все это требовало создания новых общегосударственных законов и их письменной фиксации.( Первые известные нам письменно сформулированные законы были изданы Ур-Намму (как мы помним, тексты Уруинимгины дают только общее изложение. содержания его законов, а не их дословную формулировку). Вводная часть Законов Ур-Намму составлена под явным влиянием надписей Уруинимгины (или аналогичных, но не дошедших до нас); здесь говорится о прекращении произвольных поборов, взимавшихся «главным мореходом» с морской торговли, «главным пастухом» со скота и ослов, и сбора нйскум с (частных?) полей, а также о победе над Наммахани, о переводе магаи- ской торговли в порт Ура и учреждении единой системы мер и весов; другие части текста введения повреждены и пока не могут быть прочитаны, кроме места, содержащего стандартные заверения относительно заботы царя о сиротах и вдовах.
Собственно, сборник законов состоит из 30—35 положений, часть которых из-за разрушения текста не дошла до нас; сохранившиеся положения регулируют, во-первых, семейное право (§ 4: если замужняя женщина по доброй воле отдастся любовнику, муж вправе убить ее, но не любовника; § 6—8: в случае заключения брачного договора — устного или письменного? — муж, если захочет развестись, должен уплатить жене

мину [†††††††††††††††††††††††††] серебра, если она замужем впервые, и V2 мипы, если она замужем вторично, но не обязан ничего платить, если имело место лишь фактическое сожительство без договора; § 12: в случае уплаты женихом брачного дара будущий тесть, если он отдаст свою дочь другому лицу, должен вернуть жепиху цену дара вдвойне); во-вторых, рабское право (§ 5: за изнасилование девушки-рабыни ее хозяину платится возмещение в сумме 5 сиклей серебра; § 14: хозяин беглой рабыни [и раба?1 обязан уплатить 2 [?] сикля серебра нашедшему и вернувшему беглых; § 21: за похищение [?] или умерщвление [?] чужой рабыни виновный должен возместить другую рабыню или заплатить 10 сиклей серебра; если у него нет средств, то никакое возмещение не взимается [и, вероятно, виновный
сам отдается в рабство?]; § 22: рабыня, позволившая себе равняться с госпожой [например, на том основании, что она родила господину сына?] и проклинать ее, должна «промыть рот одной мерой соли» [около килограмма]); в-третьих, рассматривается случай лжесвидетельства перед судом (лжесвидетели облагаются различными высокими штрафами); в-четвертых, случай членовредительства в драке (карается не по принципу «око за око, зуб за зуб», а штрафом, исчисляемым в серебре).

Но, может быть, наиболее интересны аграрные Законы Ур-Намму, так как явно касаются частных, а не государственных полей (§ 27: конфискация доходов и штраф в сумме производственных затрат с лица, незаконно захватившего чужое поле; § 28: за затопление чужого поля [по небрежности] возмещение в 3 гура [около 900 л] ячменя за 1 ику [0,3 га] поля; § 29: то же возмещение, если арендатор не возделает арендованное поле и оно превратится в пустошь).
Картина социально-политического устройства Южного Двуречья этого периода стала бы намного яснее, если бы нам была известна существовавшая в то время налоговая система. К сожалению, вопрос о налогах остается довольно темным. Мы не знаем даже, собирались ли вообще с населения какие-либо налоги в прямом смысле этого слова, в особенности с населения вне государственного хозяйства. Те сборы, о которых нам известно, с одинаковым успехом могут быть и сборами налогового типа, и простой сдачей продукта по выполнении работы на царской земле. Возможно, налоги носили характер обязательных жертвенных даров, в первую очередь скотом. Дошедший до нас огромный архив городка Пузриш- Даган, или Цйллуш-Даган (ныне городище Дрёхем), основанного в 39-м году правления Шульги, где сосредоточивался скот, пригоняемый для ниппурских святилищ со всех концов страны, от Уршума и Эблы в Сирии до Элама и Лагаша, дает нам довольно определенное представление об этих жертвенных дарах (са-ду[г] и т. п.; отдельный взнос назывался му-тум). Существовали обязательные ежегодные поставки на праздничные жертвы в храм Нанны и в храм Энлиля от отдельных округов государства — по одному месяцу в году (бала— «очередь») [‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡], а с Лагаша — два месяца. За все поставки любого рода отвечали энси; доставляемый ими скот вряд ли отбирался только из стада местного царского хозяйства, скорее всего он собирался в порядке определенной разверстки и с отдельных лиц, имевших собственные хозяйства, как на государственной земле (члены царского персонала), так, вероятно, и за ее пределами (?).
Чрезвычайно важно для понимания дальнейшей истории, что ремесло и торговля в сколько-нибудь значительных масштабах были фактической монополией царского хозяйства.
Несомненно, что все отдельные хозяйства того времени должны были сами производить необходимую продукцию ремесленного производства (орудия труда, посуду). Но специализированное ремесло существовало только как царское ремесло, и царские ремесленные мастерские были поставлены в столь исключительно благоприятные условия, что параллельное развитие каких-либо иных мастерских, тем более таких, продукция которых могла бы идти на продажу, совершенно исключалось. Тем самым надолго закрывался путь к развитию самоуправляющихся торгово-ремесленных городов. Ремесло могло развиваться только в царском хозяйстве, если не территориально, то, во всяком случае, политически не зависевшем от общины, да и эта община была фактически в полной зависимости от царя.

К тому же изделия ремесла изготовлялись в основном из привозного сырья. Частные хозяева не имели возможности организовывать за ним дальние экспедиции и к тому же не имели фондов товара, свободного для рыночного обмена. Как и в Раннединастический период, торговые посредники — тамкары (шумер, дам-гар, аккад. тамкарум) оставались царскими чиновниками, хотя, вероятно, по-прежнему брали единичные поручения и от частных лиц. Конечно, богатое, гигантское царское хозяйство всегда имело в избытке товары для международного обмена. С внедрением в быт бронзы международный обмен стал особо необходимым, так как готовые бронзовые слитки или олово для последующего сплавления с медью привозились издалека (из современного Афганистана). Не случайно именно при III династии Ура происходит окончательная унификация и упорядочение системы мер, веса и т. п. Продолжает поддерживаться морская торговля с Маганом (и через посредников с Индостаном). Сведений о западных связях Двуречья в дошедших письменных памятниках, к сожалению, нет — быть может, по случайным причинам. Лишь Северная Сирия (Уршу[м], Эбла) и Губла (Библ) на финикийском побережье Средиземного моря входили в сферу влияния царства Шумера и Аккада [71].
Если в критические годы создания этого царства, в годы борьбы с кутийскими завоевателями и с олигархическим государством Лагаш основатели державы опирались на поддержку широкой, но нечетко очерченной социальной базы, то при Шульги и его преемниках становится совершенно ясно, кто был социальной опорой династии. Этой опорой была непомерно разросшаяся группа господствующего класса — царская высшая и средняя бюрократия. Число чиновников, надсмотрщиков, надзирателей и контролеров разного рода и ранга, несомненно, составляло многие десятки, если не сотню тысяч; сюда же, очевидно, надо отнести и командный состав войска, хотя о нем мы очень мало осведомлены. Все они получали от царя довольствие натурой, а иногда земельные наделы; напротив, общинам и общинному самоуправлению они никак не были подчинены. Царская же власть защищала их от их подчиненных, умиравших от непосильного труда, тяжелого климата и недостаточного питания.
В составе бюрократии была своя аристократия, были и менее высоко стоящие группы, но по отношению к царю все они не в меньшей степени, чем трудовой персонал царских «латифундий» (как их называл В. В. Струве), были царские люди — «рабы царя», по терминологии эпохи.
Исключительно важное место в бюрократической системе царства Шумера и Аккада занимало жречество — одна из главнейших опор государства. Жрецы в это время полностью находились на положении царских чиновников, также получая от царя натуральное довольствие и иногда земельные наделы. Правда, жречество было связано с общинами службой в общинных по своему происхождению культах и, как и все вообще царские люди, наверное, по-прежнему могло владеть в общине недвижимым имуществом наряду с тем, что они получали от царя. Однако при могуществе бюрократии того времени это делало пе столько их зависимыми от общины, сколько общину — от них; недаром в суде (по всей видимости, общинном) заседали преимущественно все те же царские чиновники и жрецы.
Остановимся вкратце на том значении, которое имеют документы времени III династии Ура для теоретического осмысления социально-экономической и культурной истории Востока. Дело в том, что изучение именно этих документов привело В. В. Струве к выводам, определившим направление исследований и господствующую концепцию в историографии древ
него Востока в СССР. Выводы эти заключались в том, что государство III династии Ура базировалось на беспощадной эксплуатации царских работников — гурушей и нгеме, — которая носила явно и безусловно рабовладельческий характер. Рабовладельческий способ производства В. В. Струве видел и во все другие периоды истории древнего Востока, не документированные такой массой источников, как период III династии Ура.
В какой мере классические работы В. В. Струве сохраняют свое значение сейчас, когда наши знания о древнем Востоке, и в частности о времени III династии Ура, весьма умножились, и как влияют на его концепцию данные о частных рабах в Шумере того времени, оставшиеся вне поля зрения В. В. Струве?
Только в том случае мы можем безоговорочно считать все древние общества рабовладельческими, если признаем, что с экономической точки зрения рабовладельческой эксплуатацией следует считать всякую эксплуатацию путем прямого, внеэкономического принуждения людей, лишенных собственности на средства производства. С этой точки зрения гуруши царских хозяйств III династии Ура подвергались, бесспорно, рабовладельческой эксплуатации. Иногда в определение рабовладельческой эксплуатации вводится понятие присвоения самой личности, эксплуатируемой господствующим классом или его представителями. И с этой точки зрения, вероятно, гурушей можно считать подвергавшимися рабовладельческой эксплуатации. Гуруши не только не имели собственности на средства производства. Некоторые — правда, далеко не все — гуруши могли быть куплены, и их можно считать находившимися в состоянии личного присвоения их хозяином — государством, а их эксплуатация осуществлялась, безусловно, путем принуждения внеэкономического.
В то же время древние шумеры сами явственно отличали гурушей от рабов — урду, или эре [д]. Различие между ними было не мнимым, важным только для самих древних, но и объективно существовало. Различие это было прежде всего юридическим: раб-урду был рабом-товаром, полной собственностью своего господина. На него в полной мере распространялось определение юридической собственности как права собственника по своей воле и в своих интересах отстранять любого несобственника от владения, распоряжения и пользования объектом собственности. В самом деле, не только право владения и пользования рабом было у его господина полным, но также и право распоряжения им, ибо его можно было продать.
Гуруши, раз приобретенные государственным хозяйством (а только с этого момента они и считались гурушами), товаром не являлись, и, хотя с экономической точки зрения власть их хозяина — государства — над ними и возможность их эксплуатировать путем внеэкономического принуждения были пе меньшими, чем хозяина над рабом-урду, юридически это никак не было оформлено.
Нельзя вставать на ту распространенную, но наивную точку зрения, что право есть не более как фикция, которую историк может игнорировать. Правовой статус есть объективная общественная реальность. Класс, как известно, отличается от класса по месту в процессе производства и по отношению к собственности па средства производства (в смысле обладания ею или необладания). Признаки различия в правовом статусе между урду и гурушами, разумеется, недостаточны для утверждения об их различном положении в процессе производства и по отношению к собственности на средства производства, и поэтому они не составляют два разных класса. Но эти признаки достаточны для отнесения их к двум разным общественным прослойкам внутри одного и того же класса подневольных работников рабского типа. Отличаются они, впрочем, и не

Печать Хагихамера, служителя храма Ишкун-Сина, время Ур-Намму
Зиккурат в Уре, построенный Ур- Намму (реконструкция по JI. Вулли)
Схема представлений шумеров об устройстве мироздания

только в правовом отношении. Положение гурушей при III династии Ура было в целом хуже, чем положение урду, но, как мы увидим, их дальнейшая историческая судьба отличалась от судьбы урду скорее в лучшую сторону.
То обстоятельство, что не рабы-урду, приближающиеся к типу рабов классического типа, а именно гуруши были определяющей группой внутри эксплуатируемого класса того времени, не должно отражаться на определении классовой принадлежности общества Шумера и Аккада конца III тысячелетия до н. э., так как те и другие так или иначе принадлежали к одному общественному классу. Рабы классического типа, т. е. люди, которые рассматриваются как чья-то отчуждаемая собственность и, более того, как не люди, как вещь, как товар (характерные и определявшие картину общества в более позднюю эпоху древности, но лишь при том пути развития древнего общества, при котором наибольшее развитие получило именно частное товарное производство), были другой разновидностью тех же подневольных людей рабского типа, которые и составляли основной эксплуатируемый класс древнего (рабовладельческого) общества. Итак, вывод о рабовладельческом в принципе характере древневосточного, и в частности шумерского, общества верен, но прямолинейное отождествление гурушей с рабами, как их понимало античное общество (и даже шумерское, если под рабами разуметь только частных рабов-урду), является неточным[§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§]. Это, конечно, видел и отмечал В. В. Струве, хотя бывшие в его распоряжении материалы и не позволяли осветить этот вопрос достаточно полно.
Необходимо отметить также, что факты истории древней Месопотамии III тысячелетия до п. э. со всей ясностью показывают, что первоначальные представления о ней требуют мпогих уточнений. Мы знаем теперь, что цари не сразу стали деспотами, что они никогда не были здесь Ил. 87 верховными собственниками всей земли государства, что царско-храмовое хозяйство никогда не совпадало здесь с гражданской («номовой», горо \-

ской, сельской) общиной свободных земледельцев и что общество делилось на свободных граждан, участвовавших в общинной собственности на землю, и на царских людей, владевших имуществом, выданным храмом или государством не на праве собственности, и точно так же, что в классовом отношении общество разделялось па рабовладельцев (собственников и несобственников земли), па весьма многочисленных лиц, живших своим трудом (собственников и несобственников земли), на подневольпых людей рабского типа, т. е. на класс, включавший в себя рабов в юридическом смысле как одну из прослоек.

<< | >>

↑

Источник: М. А. КОРОСТОВЦЁВ и др.. ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО ВОСТОКА. Зарождение древнейших классовых обществ и первые очаги рабовладельческой цивилизации. 1983

Еще по теме Владычество Элама, кутиев и II династии Лагаша:

- Альтернативная история - Античная история - Архивоведение - Военная история - Всемирная история (учебники) - Деятели России - Деятели Украины - Древняя Русь - Историография, источниковедение и методы исторических исследований - Историческая литература - Историческое краеведение - История Востока - История древнего мира - История Казахстана - История наук - История науки и техники - История России (учебники) - История России в начале XX века - История советской России (1917 - 1941 гг.) - История средних веков - История стран Азии и Африки - История стран Европы и Америки - История стран СНГ - История Украины (учебники) - История Франции - Методика преподавания истории - Научно-популярная история - Новая история России (вторая половина ХVI в. - 1917 г.) - Периодика по историческим дисциплинам - Публицистика - Современная российская история - Этнография и этнология -