Позитивистский натурализм сегодня: теория социального обмена
В ряду теорий позитивистского крыла современной буржуазной социологии заметное место отводится так называемой концепции «социального обмена», сформулированной в работах Дж. Хоман- са, П. Блау, Р. Эмерсона.
Ее центральный тезис, гласящий, что социальное поведение людей представляет собой обмен взаимно вознаграждаемыми действиями, кажется слишком банальным, чтобы выступать в качестве основополагающей посылки авторитетной социологической теории. Однако, несмотря па некоторую тривиальность своих суждений и выводов, теория социального обмена удерживает прочные позиции в буржуазной социологии, вокруг нее вот уже более пятнадцати лет ведутся неутихающие споры и некоторые оптимисты прочат ей большое будущее. Выяснение причин популярности этой концепции служит предварительным условием для раскрытия важнейших особенностей теории социального обмена в сравнении с другими теоретическими направлениями. Одна из очевидных причин, вызвавших повышенный интерес к этой теории на Западе,— это кризис господствовавшего в 50-е годы структурного функционализма, породивший потребность создания альтернативных теоретических подходов, одним из которых и выступила концепция социального обмена. Но ссылки «а этот факт явно недостаточно, так как далеко не все «контрмодели» получили столь широкое признание, как эта. Истоки популярности теории социального обмена следует искать в особенностях развития той идейной традиции, к которой она принадлежит. Как известно, академическая теоретическая социология развивалась главным образом в лоне позитивистской традиции и поэтому безошибочно можно сказать, что мера сопричастности дашюй концепции этой традиции будет определять степень ее признания буржуазными социологами. Суть дела в том, что теория социального обмена в наибольшей степени, чем какая-либо другая из ныне существующих в буржуазной социологии, соответствует духу и букве социологического позитивизма. Отсюда также непосредственно следует вывод, что эта концепция может служить наглядным показателем гносеологических возможностей позитивистской методологии и примером для определения границ ее применения в сфере социального познания. Кризис функционализма в американской социологии привел к усилению различного рода субъективистских тенденций и вызвал перемещение исследовательского интереса от макроявлений к изучению микропроцессов. Другая особенность постфункциона- листских концепций — концентрация внимания на изучении проблем повседневной человеческой жизнедеятельности, игнорировавшихся в «больших» теориях структурного функционализма. Эти черты присущи почти всем новейшим концепциям буржуазной социологии как феноменологического, так и позитивистского толка. Выдвижение на передний план в позитивистской социологии теории обмена расценивается в западной социологии как прямой противовес различным неоидеалистическим ориентациям вроде этнометодологии, символического интеракционизма и др. В глазах современных позитивистов основное достоинство концепции обмена состоит в том, что она знаменует собой радикальный разрыв с классической социологической теорией и переход к принципиально новому способу теоретизирования, соответствующему методологическим установкам естествознания. Новаторство в этом деле отводится Дж. К. Хомансу, ибо он одним из первых в западной социологии «признал важность деления теоретических суждений на синтетические и аналитические», тогда как прежде в классических типах социологической теории это различие не проводилось47. Приверженцы позитивизма в буржуазной социологии пренебрежительно оценивают традиционный тип социологической теории как «вербальные джунгли, в которых причудливо переплетаются эмпирические обобщения, определения, анекдоты, лирические отступления, проповеди и пространные рассуждения» 9в. Действительно, представителям позитивистской традиции наконец-то удалось создать то, о чем они давно мечтали — содержательную социологическую теорию, сознательно сконструированную по образцам неопозитивистской методологии науки, хотя и не во всем ей соответствующую. О необходимости построения такой теории неоднократно заявлял еще Дж. Ландберг, но, как известно, использование его собственных методологических рекомендаций в социальном исследовании привело к совершенно противоположным результатам. Современные адепты позитивизма в буржуазной социологии, пытаясь ликвидировать недостатки радикального неопозитивизма, усиленно занимаются разработкой формально логических основ формирования социологических теорий. И вот, наконец, появляется теория социального обмена, венчающая усилия позитивистов в сфере построения теорий: специфический социологический подход здесь формируется по меркам неопозитивистской методологии. Именно эти обстоятельства объясняют повышенный интерес к концепции обмена, особенно в том ее варианте, который развивают социологи бихевиористской ориентации (Хомане, Эмерсон). Социологическая теория обмена синтезирует перекрещивающиеся идеи ряда смежных дисциплин — политической экономии, социальной антропологии и психологии. Во-первых, эта концепция выступает преемником утилитаристской традиции, сформировавшейся в классической политической экономии XVIII—XIX вв. Ее представители (А. Смит, Д. Рикардо, И. Бентам, Дж. Ст. Милль), защищая буржуазный общественный строй, выступили с обоснованием принципа laissez-faire, усматривая в нем движущую силу капиталистической экономики. Отношения между отдельными товаропроизводителями рассматривались ими как конкурентная борьба за получение максимальной прибыли, а свободный обмен товарами принимался в качестве важнейшей предпосылки капиталистического рынка. Утилитаристская философия, в той или иной мере разделяемая представителями этой школы, в основе своей индивидуалистична, мерилом человеческой жизнедеятельности она полагает принцип полезности: каждый человек строит свои действия таким образом, чтобы получить максимальную выгоду при наименьших издержках. В этой связи можно напомнить о негативном отношеиии К. Маркса к И. Бентаму, выступавшему рьяным пропагандистом утилитаристских идей. Критикуя философию Бентама за внеисторический абстрактный подход к человеку, Маркс отмечал: «С самой наивной тупостью он отождествляет современного филистера — и притом, в частности, английского филистера — с нормальным человеком вообще. Все то, что полезно этой разновидности нормального человека и его миру, принимается за полезное само по себе. Этим масштабом он измеряет затем прошедшее, настоящее и будущее»". Очевидно, что марксова критика Бентама целиком может быть отнесена к современным его последователям. Непосредственным предшественником социологической теории обмена явилась одноименная концепция, возникшая в рамках социальной антропологии, представители которой изучали взаимосвязь между различными формами обмена и институциональными структурами в примитивных культурах. В работах британских антропологов (Дж. Фрэзер, Б. Малиновский), разделявших утилитаристские взгляды, решающая роль отводилась экономическим факторам и психологическим мотивам. В теории француз* ских антропологов (М. Мосс, К. Леви-Строс), напротив, подчеркивалась определяющая роль институтов и социальных структур для понимания элементарных процессов обмена. Это направле- •• Маркс К , Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., т. 23, с. 623. ние в социальной антропологии нередко называют «коллективистской» теорией обмена, в противоположность «индивидуалистической», утилитаристской концепции британской антропологии48. Социологическая теория обмена, представленная концепцией Дж. Хоманса, продолжает утилитаристскую традицию Британской школы, формировалась она в ходе полемики со структурализмом Леви-Строса 49. Другое течение буржуазного обществоведения, откуда теория обмена заимствует многие центральные идеи,— это радикальный бихевиоризм, представленный школой американского психолога Б. Ф. Скиннера. Подобно своему предшественнику Дж. Уотсону, Скиннер настаивает на изучении «открытого» поведения, не делая существенных различий между поведением человека и животных и перенося на человеческую личность экспериментальные данные, полученные при изучении голубей и крыс. Правда, в концепции Скиннера дается более глубокое описание человеческого поведения, оно предстает в ней не как прямолинейная реакция на стимулы внешней среды, а как сложный комплекс рефлексов, возникающих под действием различных типов «подкрепления» со стороны внешней среды. Поведение такого рода, ориентирующееся на «подкрепление» и связанное с удовлетворением определенных потребностей организма, Скиннер назвал оперант- ным50. В скиннеровском бихевиоризме ощутимо сказывается влияние утилитаризма: поведение человека и животных рассматривается как направленное на получение «награды» и избега- ющее наказаний. «Награда» в данном случае выступает синонимом полезности, а наказание аналогично экономическим просчетам и издержкам. Скиннер полагает, что деятельность человека, как и поведение животного, является оперантным: в процессе общения людей друг с другом происходит взаимное подкрепление поведения. Это положение концепции Б. Скиннера послужило одним из краеугольных камней социологической теории обмена. Характерно, что бихевиоризм Скиннера сформировался под непосредствен* ным влиянием философии неопозитивизма, причем в ее ортодок сальном варианте, отрицающем роль теоретического знания. Поэтому и теория обмена, и бихевиоризм в равной мере разделяют основополагающие положения позитивистской философии науки, хотя позиция Хоманса менее категорична по сравнению со Скиннером. Работы Хоманса, пропагандирующие -идеи бихевиоризма, послужили толчком для образования бихевиористской социологии, сторонники которой пытаются экспериментально подтвердить положения оперантной психологии Скиннера применительно к изучению различных социальных проблем и на этой основе надеются переформулировать основные понятия социологии 10\ Обратимся теперь к анализу основных положений теории обмена, при этом мы ограничимся в основном рассмотрением концепции Дж. К. Хоманса, так как именно в ней позитивистско- натуралистические принципы познания находят прямое воплощение. Для понимания смысла теоретических построений Хоманса определенное значение имеет его позиция в отношении к крупнейшей концепции буржуазной социологии — структурному функционализму, ибо его подход формируется как прямая альтернатива функционализму. Хомане одним из первых в буржуазной социологии ясно осознал методологическую неадекватность «большой теории» Т. Парсонса, ее фактическую непригодность в эмпирических исследованиях. Основной порок функционалистской теории Дж. Хомане видит в том, что ее положения слишком абстрактны, не обладают реальной объяснительной силой. Этот недостаток проистекает из того, что функционалистская концепция состоит главным образом из номинальных определений, «ориентирующих высказываний», по терминологии Хоманса, из которых невозможно строго дедуктивно вывести суждения о конкретных явлениях действительности и тем самым невозможно объяснить изучаемые факты 104. Хомане, таким образом, констатирует неудачу структурного функционализма в интерпретации социальных явлений и призывает переориентировать усилия социологов в направлении создания объяснительных теорий, соответствующих канонам неопозитивистской философии науки. «Если мы приняли со всеми вытекающими отсюда затруднениями стандарты физической науки для проверки истинности гипотез, то мы должны более серьезно i0S Своеобразным манифестом этого движения в американской социологии явился сборник: Behavioral Sociology/ Ed. by R. L. Burgess, D. Bushel. N. Y., 1969. Необходимо отличать социальный бихевиоризм, развиваемый Скиннером и его последователями, от бихевиористской социологии, концентрирующейся на изучении специфических социологических проблем, хотя между двумя этими направлениями существует тесная взаимосвязь. 104 Homans G. С. The Nature of Social Science. N. Y., 1967, p. 11—17. w Заказ M 4474 05 отнестись и к стандартам естествознания в построении объяснений»1*1. Точка зрения Дж. Хоманса в вопросах формирования социологической теории близко соприкасается со взглядами Г. Зеттерберга, Г. Блейлока и других приверженцев методологического позитивизма, «о в отличие от них он сосредоточил свои усилия не на разработке формально-логических приемов формирования теорий, а на формулировке ее содержательных сторон. Какие же реальные средства предлагает Хомане для ликвидации отставания социологии от естественных наук в построении объяснительных теорий? Говоря словами самого Хоманса, центральный вопрос заключается в следующем: какими должны быть общие содержательные допущения, входящие в объяснительные посылки (эксплананс) социологической теории?51 Ответ Хоманса на поставленный вопрос довольно краток: объяснительные посылки всех социальных наук, включая социологию, должны заимствоваться из бихевиористской психологии. И дело здесь не только в недостаточной строгости существующих социологических концепций, не отвечающих строгим критериям научного объяснения, а в принципиальной исходной установке Хоманса, отрицающего качественную специфику социальных закономерностей. Согласно его убеждению, «институты и человеческое общество в целом складываются только из действий человека и ничего более, они поэтому могут анализироваться в терминах индивидуальных действий и могут быть объяснены на основе принципов индивидуального поведения»52. По форме это утверждение американского теоретика воспроизводит номиналистическую позицию М. Вебера. Однако они предлагают различные познавательные методы для понимания субъекта действия — человека. Итак, макросоциологической ориентации функционализма Хомане противопоставляет стратегию изучения микроявлений, но при этом он видит свою главную задачу в том, чтобы показать «эмерджентный» характер социальных явлений, т. е. раскрыть механизм формирования социальных структур институтов, норм, ролей и т. д. исходя из элементарных форм человеческого поведения. Этот аспект хомансовской концепции как раз и позволяет удерживать за ней наименование социологической. Сама по себе подобная постановка вопроса не может вызвать возражений, ибо при таком подходе может быть достигнуто бо лее глубокое понимание различных сторон общественных отношений. Наряду с этим очевидно, что решение данной проблемы возможно лишь при правильном понимании ряда общефилософских положений, в частности вопросов о взаимоотношениях субъективного и объективного, единичного и общего в социальной действительности. Но Хомане далек от понимания диалектики общественной жизни. Приняв точку зрения методологического индивидуализма, он тем самым лишил себя возможности решения своей главной задачи — раскрытия эмерджентного, качественно нового характера явлений социальной действительности. Правда, он не разделяет крайностей методологического индивидуализма, сторонники которого (К. Поппер, Дж. Уотсон) начисто отрицают качественное своеобразие различных форм коллективной организации. Дж. Хомане признает реальное существование социальных институтов и организаций, но выбранная им стратегия психологического редукционизма фактически приводит к тому, что он растворяет эмерджентные свойства коллективов в индивидуальных действиях людей, т.
е. скатывается на точку зрения номинализма, присущую концепции методологического индивидуализма. Более того, утверждение Хоманса о том, что «институты, организации и общества, изучаемые социологами могут быть без остатка познаны через исследование поведения отдельных людей»53, в сущности, лишает социологию своего собственного предмета изучения. Резюмируя суть теоретического подхода Хоманса, можно выделить два основополагающих принципа: онтологический — признание приоритета отдельного индивида перед обществом, и гносеологический — требование использовать в объяснительных посылках социологической теории положения бихевиористской психологии. Предлагаемая Хомансом стратегия формирования теоретического знания есть шаг назад по сравнению с той, которой он придерживался в своих ранних работах, где признается необходимость учета внеинних социальных факторов при анализе меж- индивидуального взаимодействия. Психологический редукционизм Хоманса есть прямое следствие его позитивистских гносеологических установок. Настаивая на необходимости принятия социологией дедуктивно-номологи- ческой модели объяснения, сформулированной представителями логического эмпиризма, Хомане вместе с этим имплицитно принимает свойственные ей противоречия. Как отмечает Дж. Тёрнер, «многие проблемы хомансовской стратегии построения теории вырастают из дилемм логического позитивизма», в частности несовпадение идеальной логической формы теории с лежащими в ее основе ограниченными эмпирическими обобщениями10*. У Хоманса это противоречие решается за счет преувеличения роли логической формы по отношению к эмпирическому содержанию, что и побуждает его обратиться к постулатам бихевиористской психологии ради соблюдения логических требований дедуктивной модели. По его мнению, социология в настоящее время не рас* полагает эмпирически обоснованными теоретическими положениями, которые должны формировать эксплананс дедуктивной модели. Для этой цели необходимо использовать некоторые законы психологии. В принципе сама по себе редукция закономерностей одной области познания к другой и связанное с этим установление логических связей между теориями различных уровней, как свидетельствует опыт естественных наук, вполне правомерны и играют положительную эвристическую роль. Однако в рамках методологического подхода Хоманса о редукции в строгом смысле слова говорить не приходится, так как он не признает научного статуса социологических положений и поэтому применительно к современному состоянию социологии проблема редукции ее к психологии утрачивает всякий смысл 54. По этой причине оценка теоретической позиции Хоманса как психологического редукционизма, принятая в американской социологии, не совсем корректна. Правильней характеризовать его концепцию как бихевиористскую социологию, в которой специфические социологические закономерности не сводятся, а подменяются положениями бихевиористской психологии. Понятие обмена является одним из ключевых в концепции Хоманса и дает возможность раскрыть ее содержательные стороны. Это понятие заимствовано из буржуазной классической политэкономии и современных концепций микроэкономики, трактующих отношения на капиталистическом рынке как взаимный обмен товарами, услугами и т. д. При этом поведение «экономического человека» исследуется в терминах утилитаризма. По мнению некоторых сторонников социологической теории обмена, последняя может рассматриваться как «экономический анализ неэкономической социальной ситуации» 1И. Такой подход в большей мере присущ теории обмена, сформулированной П. Блау, что же касается концепции Хоманса, то в ней подчеркивается психологическая сторона процесса обмена и понятие «обмена» употребляется в специфическом смысле. Когда речь идет о дефиниции самого термина «социальный обмен», то при этом обычно ссылаются на П. Блау, трактующего его как особый тип социальных действий, «состоящий из взаимно награждаемых реакций людей» т. Объектом социального обмена, по мнению сторонников этой теории, могут быть не только товары и экономические услуги, но и чисто человеческие свойства, такие, как одобрение, уважение, любовь и т. д., т. е. практически все то, чем обладает человек и общество. Отличие хомансовского понимания социального обмена от вышеприведенного состоит в том, что Хомане отождествляет социальное взаимодействие вообще с обменом, тогда как Блау ограничивает область социального обмена сферой рациональных действий. Известно, что категория «взаимодействие» является основополагающей в буржуазной социологии, и попытка ее уточнения и конкретизации через понятие обмена расценивается западными социологами как стремление Хоманса придать понятию взаимодействия эмпирический смысл. Поэтому теория социального обмена, развиваемая Хомансом, противопоставляется им тому типу теории социального действия, который сформулирован в работах Парсонса и его последователей. Сама по себе эта попытка знаменательна: изучая социальное взаимодействие под углом зрения специфически истолкованного социального обмена, Хомане не только низводит эту абстрактную категорию до уровня повседневных отношений, но, что самое главное, отождествляет социальные отношения е экономическими, рыночными, хотя термин «обмен» приобретает в таком виде иные оттенки в сравнении с его экономической интерпретацией. Воздадим должное американскому социологу: он довольно верно фиксирует своеобразие отношений между людьми в буржуазном обществе, где и человек и вещь в равной мере являются товарами и могут быть объектами купли-продажи. Однако Хомане далек от ка- ких-либо критических замечаний в адрес современного капиталистического общества. Более того, он склонен переносить конкретные буржуазные отношения на весь остальной мир. Подобно И. Бентаму, он отождествляет современного американского буржуа с «нормальным человеком вообще», а присущие капиталистическому обществу закономерности общественных отношений рассматривает как универсальные. 1,2 Blau P. P. Exchange and Power in Social Life. N. Y., 1964, p. 6. В теории Хоманса социальный обмен истолковывается как обусловленный в первую очередь психологическими причинами. Используя ряд центральных положений психологии Скиннера, Хомане рассматривает поведение человека под углом зрения стремления к получению «награды» (rewards) и избежанию наказаний или просчетов (costs) в своих «обменных» сделках с окружающими, затрудняющих получение «награды». Американский социолог разделяет точку зрения Скиннера, что в ходе совместной человеческой деятельности имеет место взаимное «подкрепление» потребностей друг друга. Это стремление людей получить «подкрепление», иначе говоря, удовлетворение своих потребностей со стороны окружающих, и обусловливает социальный обмен «наградами». Именно в этом видит Хомане сущность общественных отношений. По его мнению, «секрет социального обмена между людьми заключается в том, чтобы дать другому человеку из своего поведения то, что представляется ему более ценным, чем вам, и получить от него то, что представляет большую ценность для вас, чем для него» из. Однако теория социального обмена Хоманса не просто переносит в социологию принципы оперантной психологии Скиннера, в которой поведение животного и поведение человека отождествляются. Хомане интерпретирует ее положения под углом зрения ряда экономических категорий, наделяя поведение человека рациональными свойствами. Это своеобразное сочетание двух различных подходов дало повод одному из критиков иронически заметить, что в теории обмена Хоманса «скрещивается „экономический человек” с психологическим голубем, для того чтобы образовать то, что можно было бы назвать экономико-голубиной концепцией социального взаимодействия»55. И действительно, ряд понятий хомансовской теории, такие, как «деятельность», «награда», «ценность», «чувство», «взаимодействие» интерпретируются с позиций скин»неровского бихевиоризма. Так, «деятельность» определяется как тип поведения, нацеленный на получение «награды», «ценность» — как норма, пропорциональная степени «подкрепления», связанного с удовлетворением потребностей индивида. Другие же понятия: «издержки», «инвестиции», «выгода» — целиком заимствуются из микроэкономических концепций современной буржуазной политэкономии. Таким образом, теория социального обмена в своих основных постулатах представляет собой эклектическое сочетание бихевиористской психологии с микроэкономическим анализом. Если в концепции Хоманса еще проводится различие между психологическим и экономическим анализом, то его последователи отождествляют эти два подхода 115, что само по себе является грубой методологической ошибкой. Каков же итог анализа социального взаимодействия с точки зрения теории обмена? Результатом является крайне схематическая и идеализированная картина общественной жизни, где реальные человеческие отношения подменяются механическими реакциями взаимообмена между изолированными индивидами. В концепции Хоманса нет и намека на классовое деление общества. Игнорируя действительность капиталистического общества, он исходит из идеалистического допущения, будто индивиды обладают одинаковыми ресурсами для обмена, а сам процесс социального обмена регулируется неизвестно откуда взявшимся принципом «справедливого распределения». Пытаясь избегнуть свойственной бихевиоризму биологизации человеческого поведения, Хомане вводит в свою концептуальную схему специальное понятие «чувства» (sentiments), призванное отразить субъективные аспекты человеческой жизнедеятельности — любовь, ненависть, уважение и т. д. Однако, субъективная сторона человеческого поведения играет в его теории подчиненную роль и, строго говоря, противоречит принимаемой им бихевиористской методологии116. В теории социального обмена Хоманса обнаруживается весь набор свойственных позитивистскому натурализму методологических изъянов — антиисторизм и описательность, редукционизм и механицизм, неспособность провести монистический взгляд на общественную жизнь. Критики хомансовской концепции обычно обращают внимание на ее логико-методологические погрешности, заключающиеся в тавтологичности, недостаточной эмпирической обоснованности центральных понятий, отсутствии строго дедуктивного вывода в предлагаемых им моделях объяснения 117. Однако сущность отмеченных недостатков неправомерно сводить только к наруше- 1,5 Emerson R. М. Op. cit., р. 340. 118 Аналогичным образом обстоит дело и с понятием private events (личные переживания) у Б. Скиннера, куда он относит внутренние переживания личности. Будучи вынужденным признать их реальное существование, Скиннер считает их не столько свойством человеческой личности, сколько функцией общества и культуры, т. е. фактически изымает private events у личности и переносит их во вне, в полном согласии с бихевиористским подходом. (Skinner В. F. Contingencies of Reinforcement: A Theoretical Analysis. N. Y., 1969, p. 227—228.) 1,7 Mulkay H. /. Functionalism, Exchange and Theoretical Strategy. London 1971, p. 166—168. нию определенных логико-эмпирических критериев. Просчеты теории обмена Хоманса обусловлены прежде всего ошибочностью его исходных позитивистских установок: натуралистическим взглядом на общественную жизнь, отрицанием качественного своеобразия групповых форм общественной жизни и т. д. Последователи Хоманса, пытаясь избежать свойственных его теории внутренних противоречий, «раскололись» «а два лагеря в соответствии с ориентацией на изучение микро- и макропроцессов. Одни из них (Р. Эмерсон, Р. Хэмблин), примкнув к бихевиористской социологии, продолжают работу над уточнением понятийного словаря теории обмена, редуцируя его содержание к терминам оперантной психологии, усматривая в этом гарантию их надежности и точности. Другие, стремясь преодолеть психологизм хомансовской концепции, пытаются перевести ее в русло традиционного социологического подхода. Наиболее заметной фигурой среди них выступает американский социолог П. Блау. Он отказывается от некоторых крайностей хомансовского подхода, таких, как бихевиоризм, дедуктивная модель объяснения, с тем чтобы наметить пути перехода от микро- к макроанализу общественных явлений. П. Блау стремится расшири1ъ концептуальную схему теории обмена, включая в нее отдельные положения функционализма и теории конфликта, для того чтобы раскрыть механизм образования эмерджентиых свойств социальных явлений. Однако эта цель не могла быть успешно достигнута в силу того, что он предпочел редукционистскую перспективу ее решения, поставив задачу выведения сложных структур и процессов из «простейших процессов, которые распространены в повседневных отношениях среди индивидов и их межличностных отношений»56. Неудивительно поэтому, что попытка Блау избежать «Сцил- лы абстрактных концепций» и «Харибды редукционизма» обернулась в конечном счете неудачей. Анализ теоретической схемы П. Блау показывает, что он не смог разработать достаточно эффективных понятий, равным образом пригодных для анализа микро- и макропроцессов57, вынужден был, подобно Дж. Хо- мансу, перенести на общественную систему в целом категории, предназначенные для изучения микроявлений. Вслед за Хоман- сом Блау растворяет общественные закономерности в межинди- видуальных отношениях, не раскрывает диалектики общего и единичного. Нельзя не согласиться с мнением французского социолога П. Бирнбома, усматривающего основную ошибку концепции П. Блау в том, что «обмен не может быть редуцирован к межиндивидуальным отношениям, так как его природа в значительной степени детерминирована той социальной системой, внутри которой он происходит» 12°. Появление теории обмена в современной буржуазной социологии— свидетельство переживаемого ею кризиса. Будучи не в состоянии с помощью собственных познавательных средств решить стоящие перед ней задачи, буржуазная социология вынуждена широко заимствовать понятия и принципы других научных дисциплин — психологии, экономики, социальной антропологии, что в тенденции может привести к утрате специфики социологического подхода. Что касается оценки теории обмена с точки зрения логики развития современного социологического позитивизма, то ее выдвижение ла передний план этого направления служит симптомом очередного перераспределения «механизма сил» внутри этого данного течения. Сохраняя приверженность эмпиризму, социологический позитивизм на современном этапе старается отказаться от методологического натурализма (на чем базировался структурный функционизм) в пользу онтологического натурализма и редукционизма. Таким образом, вновь оживает позитивистская традиция 30-х годов, ориентирующаяся на создание бихевиористской социологии. В то же время концепция обмена наглядно демонстрирует беспомощность позитивизма в объяснении социальной действительности: вместо раскрытия глубинных основ общественной жизни, составляющих главную задачу социального познания, позитивизм, как признают его защитники, «цементирует обыденное знание»58. В этом как раз и заключается предельная граница социального познания буржуазной социологии, куда ведет, в частности, логика позитивистского мышления. 6.