3. Несостоятельность концепции «революции сознания»

На основе моральных ценностей, интерпретированных чрезвычайно абстрактно, леворадикальные теоретики создают многочисленные антропологические проекты совершенствования человека. Так, один из идеологов современного «левого» радикализма в США, Теодор Рошак, сформулировал концепцию так называемой контркультуры, которую он противопоставляет «технократической культуре» современного общества.

По его мнению, источник всех социальных зол в современном мире заключается в обусловленном техническим прогрессом «технократическом тоталитаризме», в диктатуре «экспертов», будто бы существующей во всех развитых странах. Исходя из этого, Рошак фактически отрицает любые рационально-технические связи и отношения, любые научные критерии общественного прогресса; он считает вполне оправданным и необходимым отказ от объективного, рационального сознания.

«Объективной рациональности» буржуазного общества Т. Рошак противопоставляет создание «контркультуры», которая предполагает принятие новых ценностей, новых эстетических и этических критериев, вос- питание новой личности, с новыми формами сознания и действий, новых отношений между людьми и т. п. «Первейшая цель человеческого существования состоит не в . изобретении способов нагромождения все больших груд знаний,— пишет Рошак,— но в открытии таких путей повседневной жизни, которые обеспечили бы целостность нашей натуры в результате выработки благородства поведения, честного товарищества и радости»

Подобное мировосприятие имеет под собой известную объективную основу. В условиях господства безличных механизмов рынка и конкуренции, пронизывающих все сферы жизни буржуазного общества, фактически вся материальная и духовная деятельность проявляется как отчужденная от личности, как создание «объективированного разума». Леворадикальными кругами молодежи и интеллигенции это воспринимается особенно остро. Вследствие этого «новые левые» переносят ценностный акцент с внеличностных абстрактных универсалий на непосредственный, неповторимый мир чувственного опыта «уникального индивида». В результате они отвергают любое «внешнее принуждение»: стандарт, моду, абстрактные категории морали; они признают поступки людей «подлинно человеческими» лишь в том случае, если они определены внутренними, эмоциональными устремлениями личности.

В сущности подобные идеи развивает и другой американский теоретик леворадикального движения—Чарлз Рейч. В книге «Молодая поросль Америки» он также стремится доказать, что с «корпоративным» государством невозможно успешно бороться, «односторонне» рассчитывая лишь на политические действия или силу; по его мнению, любое воздействие «извне» (к каковым он относит политическую борьбу, реформы, оппозиционную деятельность, использующую легальные средства и каналы, насильственную политическую революцию и т. п.) является «не нужным», более того, неприемлемым. Единственно эффективный путь — «революция в сознании», которая изменит и разрушит «корпоративное» государство «изнутри» в результате «изменения культуры и качества индивидуальной жизни», без вся-

1 Г. Roshak. The Making of Counter Culture: Reflections on the Technocratic Society and its Youthful Opposition. New York, 1970, p. 233.

кого насилия, политического захвата власти или свержения какой-либо из правящих групп К

Ч. Рейч подобно другим леворадикальным теоретикам исходит в данном случае из идеалистической установки о первичности сознания в формировании социальной структуры. Он заявляет, что, «хотя корпоративное государство — продукт экономической системы, тем не менее сама эта система является результатом выбора и деятельности человека» 417.

Он повторяет по сути дела основное положение социологии М. Вебера, утверждавшего, будто общественное развитие в своих решающих чертах определяется социальными ценностями духовной культуры человечества. «Революция должна быть культурной, — утверждает Рейч. — Ибо культура повелевает экономической и политической истиной, а не наоборот»418. Поскольку же носителями духовных ценностей являются отдельные люди, постольку «освобождение» человека, считает Рейч, должно начаться с изменения собственного «я».

Ориентация многих представителей «новых левых» на «изменение самих себя», на моральное самоусовершенствование опять-таки если не сформировалась под непосредственным влиянием взглядов и идей теоретиков Франкфуртской школы, то во всяком случае нашла в антропологических .проектах совершенствования человека, выдвигаемых Э. Фроммом, Г. Маркузе и другими ее представителями, свое концептуальное обоснование419.

По мнению представителей Франкфуртской школы, созданию подлинно свободного общества должен предшествовать полный разрыв в сознании человека с его прошлым и настоящим. Это обусловлено, считает, например, Г. Маркузе, тем, что антигуманизм, антиреволюционность «современного» общества обрели якобы свою опору в «инстинктах» самого человека. «Индустриальное общество» не только сформировало образ мыслей и психологический тип человека; его «потребительская» экономика и политика проникла и во «вторую натуру» человека, так преобразовав структуру его физиологи- ческих потребностей и побуждений, что люди оказались- де «связанными с товарной формой». Потребность «иметь», «использовать» и «постоянно обновлять» вещи стала теперь будто бы биологической потребностью человека. Вследствие этого, утверждает Г. Маркузе, «сама» природа человека «восстает» против любых перемен, «угрожающих современному буржуазному обществу» Поэтому, заявляет он, несмотря на то что причины, сделавшие историю человечества историей господства и рабства, являются экономическими и политическими, никакие экономические и политические изменения не смогут якобы положить конец отношениям господства и подчинения, пока не будут раскрепощены внутренние биолого-эстетические потребности людей, пока носителями этих изменений не станут люди, «физиологически и психологически подготовленные к тому, чтобы их отношения к вещам и друг к другу исключали элементы насилия и эксплуатации»420.

Именно поэтому Г. Маркузе предлагает подвергнуть современное капиталистическое общество критическому анализу не с социально-политических, а с моральных позиций. Он считает, что категории морали более непосредственно выражают «природу» человека и что изменения в сфере морали очень быстро «отразятся» в сфере биологической и модифицируют «естественное поведение» человека 421.

Квалифицируя мораль как «склонность» организма обуздывать агрессивность, создавать и сохранять самое тесное «единение» жизни на основе «биологической солидарности», Г. Маркузе уже в том факте, что современное общество «аморально», видит «предпосылки освобождения». В этих условиях, считает он, достаточно якобы «сделать упор на активизацию в человеческом существе первичных, органически присущих ему основ морали», чтобы «прийти к естественной основе человеческих отношений— солидарности, которая до сих пор подавлялась в интересах классового общества»422. Как совершенно очевидно, концепция «новой антропологии» Г. Маркузе в противовес марксистскому решению вопроса об изменении человека в зависимости от определенных социальных отношений фактически сводится к проблемам психологии и психоанализа.

В сущности точно так же, как и основоположник психоанализа 3. Фрейд, Г. Маркузе считает, что общество с самого начала основывается на ограничении и сублимации «радости» индивидуального человека. Современное «позднекапиталистическое» общество, по мнению Г. Маркузе, окончательно поработило личность. В результате она потеряла способность сопротивляться давлению так называемого принципа рациональности, воплощенного в господстве внешних, анонимных сил; ее реакции на внешний мир стали якобы автоматическими, «личное пространство» неизбежно вытесняется и подчиняется «власти общества».

Но такая постановка вопроса лишает категорию «власть общества» ее социально-классового смысла, превращает «господство» в вечный феномен человеческого общества. Вместе с тем с этой точки зрения вполне логичен его вывод, что все требования общества являются чем-то «неистинным», «ложным», достойным лишь уничтожения. Поэтому «возвращение» к подлинно гуманистическим отношениям, к «личному пространству» Г. Маркузе видит только в утверждении «принципа радости», «принципа удовольствия» вместо господствующей сейчас «анонимной рациональности» и «принципа реальности».

Однако в современном обществе, по мнению Г. Маркузе, лишь воображение человека может еще противостоять всеохватывающему господству «принципа реальности», рождая вопреки ему ирреальный свободный мир, т. е. мир, где человек фактически «свободен от подчинения всяким законам, любой необходимости», «свободен» от детерминизма вообще. Правда, подчеркивал до недавнего времени Маркузе, независимым и свободным остается в современном «индустриальном» обществе только воображение представителей «неинте- грированных», маргинальных слоев. Лишь созданный их «свободным» воображением утопический мир еще может якобы стать реальным; лишь «неинтегрированный» индивид в состоянии сказать «нет» обществу, где господствует «принцип реальности». Для «интегрированных» же все дороги в «царство свободы» закрыты. «Порядок и организация классового общества, которые сформировали чувственность и разум человека, сформировали также и свободу воображения... Под диктатом инструментального разума... власть воображения была подавлена; оно было свободно лишь... в границах репрессии»423.

Именно поэтому единственную надежду изменить людей, а тем самым трансформировать современное общество «в свободное Маркузе связывает с проникновением в их «биологическое измерение», где формируются их «витальные потребности». Причем при определении пути этого проникновения проявляется чрезвычайная непоследовательность: то он видит перспективу выхода из заколдованного круга ложных потребностей в ориентации индивида на резкий разрыв с современным -обществом, на акт «прорыва» под девизом «Будьте реалистами— требуйте невозможного», то находит «политическое проявление нового чувственного восприятия» и даже «глубину мятежа, разрыва с миром угнетения» в комплексе такого рода мероприятий, как «движение за улучшение зонального регулирования, за минимальную защиту от шума и грязи», как кампании «по закрытию городских районов для автотранспорта, запрещению пользоваться транзисторными радиоприемниками в общественных местах, прекращению коммерческой эксплуатации природы, полной реконструкции городов, контролю над рождаемостью»424 и т. д. «Все подобные действия, — по мнению Маркузе, — будут становиться все опаснее для институтов капитализма и воплощенной в них морали. Количество таких реформ будет переходить в качество...»425

Бесспорно, «количество таких реформ перейдет в качество», но при одном решающем условии — революционном преобразовании капиталистических общественных отношений в социалистические. Без этого не могут последовательно осуществляться даже те реформы, о которых говорит Маркузе.

Несмотря на призыв к «революции», будь то «революция на улице» или «в сознании», маркузеанская позиция «революционирования» инстинктов фактически снимает вопрос о социальной революции, поскольку причины репрессивности системы видит в конечном счете в деформации структуры инстинктов человека. Не признавая зако- номерностей социальной революции, не видя в результате односторонней ориентации «негативной диалектики» на разрыв с прошлым социальных сил внутри самой отживающей капиталистической системы, закономерно ведущих к победе прогрессивных общественных порядков, Г. Маркузе не может знать, каков будет результат борьбы, чем окончится «революция структуры инстинктов», восторжествует ли вследствие такой революции «свобода или тоталитаризм»426.

Г. Маркузе вынужден признать, что его формула «пробуждения «новых потребностей» фактически заводит в тупик, поскольку, чтобы развить новые революционные потребности, надо вначале упразднить механизмы, которые воспроизводят старые. А чтобы упразднить эти механизмы, необходимо получить такие потребности, которые упраздняют старые механизмы...»427. Как могут люди, управляемые извне, принимающие свое порабощение за свободу, освободить себя и одновременно освободить тех, кто ими управляет, спрашивает самого себя Г. Маркузе й признает, что находится в заколдованном кругу, из которого нет выхода428. Такой «итог» закономерен, поскольку у Маркузе реальные люди и их отношения по сути дела поставлены «на голову, словно в камере-обскуре», подобно тому как это делали «истинные социалисты», идеалистическая сущность взглядов которых была убедительно вскрыта К. Марксом и Ф. Энгельсом.

С марксистской точки зрения освобождение человека предполагает прежде всего революционное преобразование социально-экономической структуры общества. Бесспорно, для достижения гуманных отношений необходимо изменение сознания людей, их представлений и идеалов, однако массовое изменение сознания 'людей возможно только на путях революционной борьбы, только в революции. К. Маркс и Ф. Энгельс еще в «Немецкой идеологии» писали, что «революция необходима не только потому, что никаким иным способом невозможно свергнуть господствующий класс, но и потому, что свергающий класс только в революции может сбросить с себя всю старую мерзость и стать способным создать новую основу общества»429.

Опыт истории убедительно подтверждает, что ликвидация бесчеловечных капиталистических отношений, буржуазных форм общественного «единства» происходит не путем апелляции к «природе» человека, не в результате созерцательного углубления человека в собственный внутренний мир с целью его «усовершенствования», не посредством реформ, обусловленных «политизацией общественности», а на путях ожесточенной классовой борьбы. Именно социалистическая революция пролетариата является гуманистической в самом широком и самом подлинном смысле этого слова.

Исходя из идеалистических представлений о природе и сущности человека, теоретики «левого» радикализма оказываются не в состоянии создать представление о действительном идеале общества, которое могло бы стать альтернативой капиталистическому.

Подобная позиция относительно предвидения будущего общественного строя вполне логично вытекает из «критической теории» общества. Отрицая диалектическое единство и взаимодействие внутренних противоречий системы как основу их разрешения и становления нового качества, Т. Адорно, Г. Маркузе и другие теоретики «новых левых» разрывают взаимодействие и переход от одного качества к другому. В результате предвидение тенденций внутри старого общества, ведущих к новому социальному порядку, оказывается невозможным.

Поэтому единственным средством предвосхищения будущего в концепции франкфуртских социологов и их леворадикальных последователей может служить лишь социальная утопия, которую они сами рассматривают только как мечту о лучшем мире, ни в какой мере не опирающуюся на анализ реальных общественных процессов 431.

Исходя из установки на социальную утопию, леворадикальные теоретики, пытающиеся наметить контуры будущего «умиротворенного» общества, естественно, больше заняты его моральными и духовными характеристиками, чем анализом его материальных, экономических, научно-технических и тому подобных основ. «Умиротворенное» общество представляется им как некое содружество индивидов, объединенных в небольшие ячейки — коммуны, которые преодолели сознание Ношо consumens (человека потребляющего) и трудятся лишь столько, сколько «необходимо для обеспечения минимального прожиточного уровня. В «умиротворенном» обществе отсутствует какой-либо экономический и политический гнет, ликвидировано отчуждение, социальные и личные отношения людей основаны на солидарности и любви, высшими общественными ценностями являются знание, творчество, счастье людей и т. п.

Как видно, в картине будущего социального порядка, представляемого леворадикальными теоретиками, присутствуют некоторые черты, характерные для социалистического общественного строя. Однако многие пред- ставители «левого» радикализма не считают реальный социализм действительной альтернативой современному капиталистическому «индустриальному обществу»; более того, заимствуя тезисы и аргументы франкфуртских идеологов, они клеветнически заявляют, что и реальный социализм является «одномерным обществом» 432.

Г. Маркузе и его последователи не хотят видеть тот решающий факт, что в социалистических странах даже при самых неблагоприятных исходных условиях достигнут громадный прогресс в повышении благосостояния и культуры народных масс. Трудящиеся социалистических стран навсегда освободились от нищеты и безработицы, от страха за завтрашний день, от неграмотности и бескультурья. Социализм за очень короткий исторический срок сделал бесконечно больше для осуществления гуманистических и социальных идеалов, для освобождения и всестороннего развития человека, чем все прежние общественно-экономические формации, вместе взятые.

Итак, социальная концепция идеологов Франкфуртской школы и их последователей из леворадикального движения как альтернатива марксистской теории общества, человека и революции оказывается несостоятельной.

Их критика капиталистической системы фактически ничего не содержит, кроме общих фраз против угнетения, и завершается отчаянием и пессимизмом. «Все, что я могу сегодня, — заявляет Г. Маркузе, — это указать на потенциальные силы, которые говорят о радикальном преобразовании системы». Большего сделать невозможно. «Никто не может дать рецепт... и указать: здесь имеется революционная сила — сила, которая должна действовать» 433, — уныло констатирует он.

А. Вельмер также весьма скептически оценивает значение «критической теории»; по его мнению, она «воспринимается ныне как практически беспомощный протест против апокалиптического понимания мира, как ис- кра, поддержание которой еще сохраняет в непрестанно мрачнеющем мире надежду на возможность иного»

Разумеется, нет оснований считать, что концепции франкфуртских теоретиков и их леворадикальных последователей безоговорочно разделяют все участники движения. Немало представителей «левого» радикализма, хотя и остающихся в мировоззренческих вопросах зачастую на идеалистических позициях, уже понимают ограниченность социальной концепции и политической линии Франкфуртской школы.

Особенно резкой критике подвергают социальные концепции Франкфуртской школы представители подлинно прогрессивной интеллигенции Запада. Так, по мнению Хауга, несостоятельность позиции Г. Маркузе заключается прежде всего в «игнорировании производственных отношений и в одностороннем акценте на средства производства, особенно на наиболее прогрессивные в техническом отношении». В результате, констатирует Хауг, Маркузе «не смог решить проблему общественной объективности, конкретно понять антагонизм производительных сил и производственных отношений». Нападая на коммунистов за мнимое «увлечение индустриализацией и забвение сознания», выдвигая требование «нового разума, новой техники, новой морали, радикальной переоценки ценностей и т. д.», Маркузе противопоставляет научному социализму абстрактно-утопическую конструкцию. Но, отказываясь от научного социализма, Маркузе, подчеркивает Хауг, фактически вообще отказывается от социализма434.

Весьма характерно, что даже некоторые «молодые» представители Франкфуртской философско-социологи- ческой школы стремятся, несмотря на их в целом оппозиционное отношение к марксизму-ленинизму, отмежеваться от многих теоретических постулатов и политических рекомендаций Г. Маркузе. Это касается в первую очередь А. Шмидта и упоминавшихся выше О. Негта и А. Вельмера. По мнению А. Шмидта, Г. Маркузе фактически игнорирует марксистскую критику буржуазного общества и переходит на позиции Хайдеггера, «далекого от конк- ретного исторического мышления». У Маркузе, пишет Шмидт, «общественные категории, несмотря на его постоянные апелляции к исторической конкретности, лишены их специфического содержания, объективно... они сводятся до уровня всего лишь второстепенного фона экзистенциалистски понимаемой реальности». В сущности, подчеркивает Шмидт, Маркузе «вообще избегает обращения к тезисам социального учения К. Маркса». Из этого и вытекает его «расплывчатость в объяснении теории и практики». «Если Маркузе говорит о действии, появляется нечеткое понятие «судьба», «рок»; вызванная революционным действием «историческая необходимость» не подвергается им какому-либо экономическому анализу»435, — пишет А. Шмидт.

Умозрительность, утопизм, неэффективность политической программы и тактики, характерные для социальных конструкций франкфуртских теоретиков, и обусловили их в сущности некритическую позицию. Это еще раз подтверждает иллюзорность, бесплодность попыток создать революционную теорию, стоящую вне марксизма или даже разрабатываемую в противовес последнему и отрицающую ведущую роль рабочего класса и его авангарда — марксистско-ленинской партии в революционном процессе.

«Критическая теория» Франкфуртской школы не только не дает никакой альтернативы теории научного социализма, марксистско-ленинскому учению, но и приносит вред делу революционного преобразования общества. Говоря об интеграции рабочего класса в современное капиталистическое общество, утрате им революционного сознания, идеологи Франкфуртской школы и их последователи из «новых левых» по сути дела способствуют расколу революционных и демократических движений, изоляции радикально настроенных слоев интеллигенции и молодежи от самой революционной силы современности— рабочего класса.

Отрицая легальные формы классовой борьбы, провозглашая «тотальное отрицание» современного буржуазного «индустриального общества», франкфуртские неомарксисты, в первую очередь Г. Маркузе, подталкивают оппозиционные силы к анархистским и даже авантюрис- тическим действиям и тем самым направляют их на бесперспективный и гибельный путь.

В идейно-политическом плане философия Т. Адорно, Г. Маркузе, Э. Фромма, Ю. Хабермаса и других препятствует революционным силам, прежде всего не имеющей достаточного политического и жизненного опыта интеллигенции и молодежи, овладеть научным мировоззрением, теорией научного социализма. Она идеологически дезориентирует радикальные группы интеллигенции и молодежи, делает их восприимчивыми к идеологии «левого» оппортунизма, прежде всего маоизма и троцкизма.

Именно поэтому идеи и концепции франкфуртских теоретиков, независимо от их личных намерений занимают ныне важное место в идеологическом арсенале буржуазии. Буржуазия настойчиво поддерживает и насаждает в леворадикальном движении мелкобуржуазную идеологию и психологию, разжигает у его участников индивидуалистические предрассудки, прилагает все усилия, чтобы отвлечь радикальные группы молодежи и интеллигенции от действительных социальных проблем и классовой борьбы. Подобная тактика буржуазии требует от рабочего класса, коммунистов настойчивой борьбы против идеологии Франкфуртской школы. Для коммунистов не может быть основанием для разочарования и пессимистических оценок перспектив революционной борьбы тот факт, что многие из противников буржуазного общества сегодня еще не пришли к принятию идеи диктатуры пролетариата. Социалистическая революция, говорил В. И. Ленин, «не может быть ничем иным, как взрывом массовой борьбы всех и всяческих угнетенных и недовольных. Части мелкой буржуазии и отсталых рабочих неизбежно будут участвовать в ней — без такого участия не возможна массовая борьба, не возможна никакая революция — и столь же неизбежно будут вносить в движение свои предрассудки, свои реакционные фантазии, свои слабости и ошибки. Но объективно они будут нападать на капитал, и сознательный авангард революции, передовой пролетариат, выражая эту объективную истину разношерстной и разноголосой, пестрой и внешнераздробленной массовой борьбы, сможет объединить и направить ее, завоер^ть власть, захватить банки, экспроприировать ненавистные всем (хотя по разным причинам!) тресты и осуществить другие диктаторские меры, дающие в сумме ниспровержение буржуазии и победу социализма...»

Исходя из этого, коммунисты, рабочие терпеливо помогают леворадикальным группам интеллигенции и молодежи выработать программный эквивалент их неоформленным и недостаточно четко осознанным устремлениям, распространяют в их рядах идеи марксизма- ленинизма, разъясняют опасность разных псевдореволюционных идей, помогают найти свое место в общей борьбе трудящихся за мир, демократию и социализм.

Оценивая роль рабочего класса в политическом развитии леворадикального движения, Генеральный секретарь Коммунистической партии США тов. Г. Холл подчеркивал, что подъем этого движения в критической мере будет «определяться тем, как поступит рабочий класс, как он откликнется на предстоящие события. Здесь мы имеем дело с одним из основных законов общественного развития при капитализме. Позиция рабочего класса не обязательно является определяющей в том, как начинается та или иная борьба или движение. Но она определяет, как далеко разовьется эта борьба или движение, как велики и как прочны будут успехи и, помимо всего, каким будет политическое содержание достигнутых побед...»

Опыт показывает, что по мере втягивания молодежи, студентов в совместную с трудящимися борьбу за конкретные социально-экономические и политические требования часть «новых левых» постепенно преодолевают свою идейно-теоретическую узость и политическую непоследовательность. Эти процессы не проходят безболезненно. Многие представители «новых левых» еще не способны встать на революционные позиции классовой борьбы за ликвидацию капиталистической системы, за социализм. Тот факт, что стихийные выступления «новых левых» в 1968 г. потерпели поражение, вызвал в некоторых отрядах леворадикального движения настроения разочарования и растерянность.

Одновременно теперь резче выступили различия в мировоззрении, политических взглядах, методах борьбы, исповедуемых различными группами «новых левых», которые в период активных совместных действий в известной степени сглаживались или отходили на второй

1 В. И. Ленин,. Полн. собр. соч., т. 30, стр. 54—55.

план. Это привело к кризису, распаду некоторых «левых» организаций, фактически к отказу определенной части представителей движения от борьбы против государственно-монополистической капиталистической системы, к переходу некоторых групп, с одной стороны, к буржуазному реформизму, с другой — на неотроцкистские и маоистские позиции.

Эти факты еще раз убедительно подтвердили марксистский вывод о том, что борьба непролетарских слоев заходит в тупик, если они не выступают в союзе и под руководством рабочего класса. Этот вывод сделали для себя и определенные группы интеллигенции и молодежи, участвующие в леворадикальном движении. Они убедились, что успех их борьбы зависит от поддержки народа, и главным образом рабочих. В деятельности некоторых молодежных организаций все более усиливается влияние марксистских идей. В ряде стран созданы политические организации молодежи и студентов, которые готовы к объединению с рабочим классом в борьбе против капитализма.

В ходе развития современного капиталистического общества постоянно воспроизводится социальная база леворадикального движения. В связи с этим привлечение рабочим классом на свою сторону бунтующих против государственно-монополистического капитализма непролетарских слоев становится сегодня актуальной практической задачей. Решение ее требует от ученых-марксистов, от коммунистов глубокого всестороннего анализа современного леворадикального движения, аргументированной критики тенденциозных социальных концепций представителей Франкфуртской школы и их последователей — идеологов «новых левых», с тем чтобы теоретически и политически нейтрализовать новоявленных мелкобуржуазных пророков.

Лишь отвергнув мелкобуржуазный радикализм, поняв, что союз с рабочим классом является объективно необходимым условием развертывания антиимпериалистической борьбы, молодежь, студенчество, интеллигенция превратятся в действительную революционную силу. Лишь отбросив «критическую теорию» общества и социальный утопизм Франкфуртской школы, вооружившись знанием теории научного коммунизма, они превратятся в созидательную силу строительства нового, действительно свободного и справедливого общества.